Эми Фетцер - Любовь бродяги
— Ну хватит! — прервал это деловое совещание Рэмзи. — Я не могу гарантировать чью-нибудь безопасность, если буду находиться Бог знает как далеко от дома. Поэтому советую мне не возражать. Иначе, любезная хозяюшка, я привяжу тебя к спинке кровати и буду отпускать лишь изредка, по очень большой нужде.
— Только попробуй! — возмутилась она. — Уж больно ты скор устанавливать порядки в чужом доме.
Опустив руку в карман, О'Киф достал новый, пахнущий выделанной кожей бумажник и, открыв его, вынул пачку хрустящих стодолларовых купюр.
— Я буду платить за жилье, — сказал он и бросил деньги па стол. — Надеюсь, это успокоит тебя.
В кухне воцарилась гнетущая тишина. Легкий сквозняк шевелил зеленые бумажки банкнот, и они тихо шелестели, как сухие осенние листья. Какая-то неловкость и напряжение чувствовались во взглядах присутствующих в комнате людей. Словно душевное оцепенение сковало их сердца.
Пенелопа замерла на месте, не произнося ни слова. Рэмзи вглядывался в ее лицо, надеясь, что Пенни возразит ему, уладив возникшую неловкость. Но она молчала. И он, насмешливо поклонившись, неторопливо повернулся к ней спиной и вышел из комнаты.
Пении посмотрела ему вслед. И тут ей вспомнились слова Тесс о том, что он пожертвовал всем самым дорогим и необходимым ради счастья своих друзей. Это воспоминание заставило ее прийти в себя. Сорвавшись с места, Пенни выскочила в фойе, подбежала к лестнице и увидела медленно, с достоинством поднимавшегося по ступенькам О'Кифа.
— Рэмзи! — позвала она, устремляясь за ним. Не оборачиваясь, он остановился на площадке второго этажа. За распахнутой дверью в комнате Пенелопы ему был виден старинный сундук, стоявший неподалеку от кровати. Тяжелая деревянная крышка была поднята, и какие-то коробки лежали па полу рядом. Пенни тихо поднялась по лестнице и взглянула на Рэмзи. — Я не хотела обидеть тебя, — сказала она, виновато потупившись.
— И слава Богу, — ответил он, резко обернувшись и взяв ее за плечи. — Я же не враг тебе.
— Но ведь ты все время лгал мне.
— Не правда! Я и не помышлял обманывать тебя.
Она подумала, что он прав. Все эти дни Рэмзи просто отмалчивался, не отвечая па ее вопросы прямо.
— Но кто же ты на самом деле? — спросила Пении и тут же пожалела об этом. Он с такой укоризной посмотрел на нее, что ей стало неловко.
— Кто я такой? — переспросил он нахмурившись. — Прежде всего — мужчина. И ты, я думаю, сегодня могла в этом убедиться. А откуда я пришел, тебе все равно никогда не понять.
— Да, мне трудно поверить в это, — прошептала она, качая головой.
Он насмешливо прищурился и, схватив ее за запястье, втащил в спальню, указав на сундук:
— Вот доказательства моей правоты.
Пенелопа вновь оглядела лежащую па полу яркую спортивную сумку, фотографию приемных родителей Тесс, книги, исписанные почерком подруги.
— Ты был знаком с ней? — спросила она.
— Я даже думал, что люблю ее.
Пении вздрогнула и резко повернулась к нему лицом. Но он уже вышел из комнаты.
Глава 27
Рэмзи беспокойно шагал по кабинету, держа большую полупустую бутылку виски в руке. Ноги утопали в мягком, пушистом ковре.
Остановившись посреди комнаты, О'Киф приложил горлышко бутылки к губам и с наслаждением сделал два больших долгих глотка. Напиток был более чистым, чем те, которые он привык употреблять. И это вдохновляло его вновь и вновь опрокидывать уже изрядно полегчавшую бутылку. Опомнившись, Рэмзи на глаз оцепил количество оставшегося виски и подумал, что может пить сколько угодно, ведь сегодня ночью к нему наверняка никто не придет. Взяв со стола письмо Дэйна, он снова пробежал глазами знакомые строки и рассеянно положил листок бумаги обратно. Разлука с друзьями все так же тяготила его.
Теперь уже он не радовался, что все произошло именно так, а не иначе. Он проклинал Дэйна за то, что тот влюбился в Тесс, проклинал Тесс за ее обаяние, вынудившее его искать счастье в другом столетии, и, наконец, проклинал рыжую упрямую девицу, встреченную им здесь и обладавшую каменным сердцем и страстью дикой кошки.
Сегодня Рэмзи чувствовал себя особенно одиноким, словно только что пережил потерю самого близкого друга, Он уже несколько часов ходил взад-вперед по кабинету, хмурясь от унижения и обиды.» Почему она так относится ко мне?» — думал он, ощущая себя обманутым и покинутым. Повеление Пенелопы оскорбляло его. О'Киф не понимал, почему она не попросила его о помощи, если боялась открыть присланный ей сундук. Почему не воспользовалась его поддержкой? И что могла написать Тесс в этих проклятых записках, если Пенни так изменила свое отношение к нему? Вероятно, что-нибудь о его беспутном прошлом.
Это предположение заставило его застонать от досады. Он представил себе, что думает о нем теперь Пенелопа, и фантазии одна мрачнее другой разрывали его душу. Гадая о том, почему она хотела выгнать его из дома, он недоумевал, как может Пении всерьез верить россказням какого-то журналиста. Неужели она никогда не читала о себе подобных статей? Но ведь тот наглый детектив, который побывал здесь после нападения агентов, сказал, что публику интересует все, связанное каким-либо образом с ее жизнью.
Рэмзи бессильно опустился на стул, поняв, что окончательно запутался в своих мыслях. Он никак не мог объяснить внезапные перемены в настроении Пенелопы. Или он, па свою беду, связался с крайне вздорной и непостоянной женщиной, или она просто боится за свою карьеру, опасаясь показываться в обществе такого странного человека, как он. Что еще может быть причиной столь категоричного требования покинуть навсегда этот дом?
Острая боль в сердце заставила О'Кифа схватиться за грудь. Чувство, не похожее на то, которое охватывает тебя, когда ты теряешь друга в бою. Какая-то другая, более сильная тоска мучила его, принуждая стонать всякий раз, когда он вспоминал, как много потерял с сегодняшнего утра. Чуткая страстная женщина, которая еще несколько часов назад лежала в его объятиях, теперь, казалось, навсегда ушла от него, опалив на прощание ледяным холодом презрения. И поделом. Кто сможет выдержать такое испытание, как известие, что твой любовник, в котором не было никаких сомнений, совсем не тот человек, за которого себя выдает? Рэмзи еще раз приложился к бутылке, и будущее показалось ему менее мрачным. Он сделал еще одни глоток и подумал, что, может быть, стоит пойти в комнату Пенелопы и попытаться как-то разрешить неожиданно возникшее затруднение. После третьего глотка он уже не сомневался, что нашел лучший выход из создавшегося положения.» Эти женщины вообще странные штучки, — думал он. — Сколько лет общаюсь с ними, а так и не научился угадывать, чем можно их огорчить «.
« Мой любовник — путешественник во времени! Космический странник. Граф Калиостро. Барон Мюнхгаузен. Ничего себе — веселая история!»
Пенни растерянно теребила подушку, глядя на открытый старинный сундук. Она все еще не могла прийти в себя от полученных известий. Мысли, одна другой нелепее, теснились в ее голове, угрожая сломать черепную коробку. Любит ли он ее? Но ведь он признался, что любил Тесс. Причем так сильно, что рискнул бросить все знакомое ему с детства, чтобы кинуться очертя голову в совершенно неизвестное будущее. Что ни говори, поступок рыцарский. Но что заставило его поступить подобным образом? Мучила ли его недоступность Тесс? Разочаровался ли он в женщинах того времени? И часто ли от разочарований подобного рода мужчины восемнадцатого века бросались в волны океана?
Тяжело вздохнув, Пенелопа в слезах упала на кровать. Отчаяние стиснуло ей горло, затрудняя дыхание. Как он, должно быть, вновь разочаровался, встретив после Тесс ее! Ведь Тесс — настоящая красавица. А она? Ну что хорошего в рыжих волосах, зеленых, как у дворовой кошки, глазах, губах, красных, как вареные раки?! Не внешность, а сплошное недоразумение!
А Рэмзи? Это настоящий повеса. Он наверняка был в свое время лихим распутником, похоже, не одна девица сохла по нему. Искатель приключений, забияка, горлопан. Готовый на все, лишь бы доставить себе удовольствие. Из таких всегда получались опытные сердцееды. Тоже мне рыцарь плаща и алькова! Пират! Соблазнитель! Бродяга! То-то он, наверное, смеется над ней.
С Тесс он, вероятно, тоже играл. В этом не может быть никаких сомнений. Крутился вокруг, заманивал обходительностью манер и галантными фразами, почерпнутыми из расхожих романов, рассуждал о своей гигантской любви. Тьфу! А потом приставал с нескромными амурными намеками.
Впрочем, на его темное любовное прошлое можно было бы посмотреть сквозь пальцы. Ведь, в конце концов, они тогда еще не были знакомы. Но почему он сам честно не признался ей в своих бесстыдных похождениях? Может быть, она бы и простила его. Так нет же, он предпочел утаить все свои прошлые прегрешения. И даже не сказал, из какого столетия прибыл.
