Алексей Ивакин - 7 дней в июне
– Нет, это не сам Круз, он изображал Штауффенберга.
– Ты говоришь, что кто-то подменил двойником офицера вермахта?
– Вы не понимаете, это же кино, он мог изображать кого угодно – воскликнул Арнольд.
– Ты что, пересказывал нам игровой фильм? – взорвался Штайн, его лицо покраснело от волнения.
– Нет! – в глазах допрашиваемого появился страх. – Это кино, но основанное на реальных фактах. Я не врал, я назвал вам всех заговорщиков, каких помню.
В этот момент дверь открылась, и в комнату вошёл Шелленберг вместе с высоким эсэсовским генералом.
Штайн вытянулся и поднял руку в нацистском приветствии:
– Хайль Гитлер!
Я, подчиняясь какому-то звериному инстинкту, повторил его действия: – Хайль Гитлер!
– Вольно – небрежно махнув правой рукой, произнёс генерал. – Кстати, фюрер жив, я только что был у него на совещании.
Оскар подошёл к нему и вполголоса начал пересказывать результаты нашего допроса.
Генерал выслушал его, затем повернулся ко мне: – мы ещё не знакомы, хауптштурмфюрер?
– Я обергруппенфюрер СС Райнхард Гейдрих – он протянул мне руку.
– Очень приятно, господин обергруппенфюрер – ответил я, отвечая на рукопожатие.
Я обратил внимание, что здороваясь со мной, Гейдрих внимательно наблюдал за Арнольдом.
Арестованный, не подавая признаков беспокойства, с интересом глядел на вошедших.
– Спасибо за хорошо проделанную работу, хауптштурмфюрер. Оберштурмбанфюрер Шелленберг ознакомил меня с вашим отчётом – сейчас, холодные до ледяной голубизны, глаза Гейдриха смотрели прямо в меня. – А сейчас я попрошу вас, помочь мне с переводом.
– Передайте господину Караваеву, что от точности его ответов зависит его судьба.
Я начал переводить.
– Караваев, скажите, какие чувства жители Федеральной России испытывают к руководству Рейха?
– Война, в смысле та война в прошлом, была лет семьдесят назад, но Гитлера все ненавидят даже сейчас. Гиммлера и СС ненавидят тоже, вы убили очень много мирных жителей и заморили голодом миллионы русских военнопленных. Из всех национальностей к русским относились хуже всего, у нас это помнят.
Переведя ответ, краем уха я услышал, как Шелленберг прошептал:
– Свинья Розенберг…
– Остальные?
– Ну, Геринг наркоман-неудачник, но осудили его правильно, а Геббельс это клоун, с такой рожей только в комедиях сниматься.
Легкая усмешка тронула губы Гейдриха.
– А имя Райнхард Гейдрих вам ничего не говорит?
Арнольд замолчал и на минуту задумался:
– Вспомнил! Про него ещё документальный фильм показывали. Его английские диверсанты в Чехии в сорок втором бомбой взорвали, он долго умирал в страшных мучениях, но там Гиммлер врачей задержал, чтобы раненый не выжил. А так о Гейдрихе, кроме специалистов, никто и не знает.
Обергруппенфюрер бесстрастно выслушал мой перевод.
– Ваша информация по Штирлицу, это тоже кино?
– Фильм основан на реальных событиях, переговоры с американцами велись, сейчас это не тайна, а Штирлиц придуман. Писали, что племянница Шелленберга очень благодарила создателей фильма, за то каким хорошим показан её дядя.
Арнольд взволнованно продолжил:
– Поймите, всё что я вам рассказал, все эти тайны тысячелетия были только в нашей истории. Сейчас всё ещё можно изменить, спасти миллионы людей, теперь, когда вы знаете, каким безумием кончилась эта война.
Он откинулся на спинку стула и заплакал.
Гейдрих повернулся ко мне:
– Передайте господину Караваеву, что я полностью удовлетворён его ответами.
– А вам, штурмбанфюрер, – обратился он к Штайну. – Я приказываю, обеспечить господину Караваеву медицинскую помощь и достойное содержание.
– Через десять минут я жду вас всех в кабинете оберштурмбанфюрера.
В назначенное время мы стояли в кабинете Шелленберга. Гейдрих долго смотрел в окно, на шумно играющих во дворе детей.
– Вальтер, что делают здесь эти дети?
– Защищают здание, обергруппенфюрер, по имеющимся у нас данным, противник не будет бомбить объект, если есть вероятность гибели детей. Это не англичане. Это – русские!
Гейдрих повернулся к нам и начал говорить:
– На утреннем совещании у фюрера, благодаря собранным вами материалам, рейхсфюрер подал в отставку, в связи с ухудшением здоровья. Гитлер возложил на себя лично руководство СС. О моём производстве вам уже известно, но сегодня, я лично написал приказ, подписанный Фюрером, о вашем досрочном производстве. Господа, поздравляю вас. А теперь о делах. Сегодня упразднён Абвер, а адмирал Канарис арестован. Сейчас он находится в самом безопасном месте Берлина, в тюрьме Моабит, рядом с Эрнстом Тельманом. Пришлось долго торговаться и, как мы задумали, отдел «Иностранные армии Востока» остался у генштаба, но оставив им эту пустышку, мы прибрали себе всю зарубежную агентуру.
Гейдрих сделал несколько шагов по кабинету, скрипя сапогами:
– Шелленберг, немедленно отправляйтесь в Берлин и принимайте дела.
Штайн, всю полученную за сегодня информацию передайте для анализа Михайлову и подготовьтесь сдать дела Вольфу. Михайлов, я жду от вас отчёт к шестнадцати тридцати. Все свободны.
Оскар, зайдя вместе со мной в свой кабинет, сразу направился к столику с коньяком.
– Надо отметить новое назначение, – промурлыкал он. – Ты будешь?
– Нет, мне ещё надо писать отчёт для Гейдриха, а ты своих гадиков, можешь гонять даже после бутылки коньяка.
Оскар выпил рюмку и аккуратно поставил рюмку на столик:
– Пётр, ты уже догадался, что допрос с Рыбниковым был инсценировкой. Правда я не думал, что он, действительно, окажется таким дураком.
Я кивнул.
– У следователей есть приём, которым они пользуются при ведении допроса, он называется плохой и хороший полицейские. Плохой полицейский угрожает и бьёт, а роль хорошего была отведена тебе. Я не виноват, это была идея Шелленберга, он хотел проверить тебя в деле.
– Не надо оправдываться, за два дня я уже привык идти с завязанными глазами по вашему гадюшнику.
– У тебя это неплохо получается, – ухмыльнулся Оскар. – Ты понравился Гейдриху. Обычно он присваивает все идеи себе, но сегодня демонстративно отметил нашу работу. Верный признак, что шеф доволен.
– Как ты думаешь, чем эта война закончится для нас? – спросил я Штайна.
– Ну, как минимум, надо остаться в живых, – дожёвывая бутерброд, сказал он. – Мы ведь не одни занимались будущим, но наши результаты и твоё везение, превзошли все ожидания. Я читал отчёты других групп, да ты и сам всё увидишь. Они погрязли в мелочах, кому сейчас нужны подробности битвы за Москву и обороны Берлина? Биографии Жукова и Рокоссовского интересны историкам, а не разведке. От нас требуется общий обзор ситуации, а не толщина брони новейшего танка. Ты везунчик, а обергруппенфюрер любит везунчиков…
…Из кабинета я вышел, нагруженный тремя толстыми папками с отчётами.
Гейдрих взял мой отчёт и, пробежав глазами, положил в папку.
– Штурмбанфюрер, что вы можете сказать о премьер-министре Федеральной России?
– Путин Владимир Владимирович, русский, возраст 58 лет…
– Я не об этом, – остановил он меня. – Вы получили всё, что у нас есть, данные перехватов, книги и газеты из Хайлигенбейля. Эта книга господина Колесникофф, или как там его, про Путина очень интересна, но не совсем понятна. Вы русский и должны лучше понять, что он за человек?
– Он профессиональный разведчик, долго жил в Германии и в совершенстве владеет немецким языком, очень обязателен и буквально выполняет все договорённости.
– Достаточно.
Обергруппенфюрер встал из-за стола и подошел к окну. Его створки были плотно закрыты, и шум с площадки не доносился до нас.
– Михайлов, я хочу послать вас и Штейна в Москву. Мне не хотелось говорить это при всех, но фюрер сошёл с ума. Сегодня он потребовал срочно начать уничтожение евреев, несмотря на всё, что происходит на фронте. Геббельс на совещании предложил объявить вне закона всех пленных, чтобы наши солдаты боялись плена и отчаяннее дрались за фатерлянд. Гитлер его поддержал. После катастрофы в Цоссене, в вермахте не осталось ни одного генерала, способного ему возразить. Кейтель уже отправил приказ в войска.
Даже ваффен-СС возмутились такой дикости.
Он замолчал, вернулся к столу, и вытащил из ящика пачку фотографий.
Гейдрих протянул фотографии мне.
– Вот, взгляните, чем кончиться для Германии эта война, снимки получены по неофициальным каналам из Швеции.
На фото высились горы битого кирпича, кварталы полностью выгоревших зданий, обожженные остовы громадных боевых машин, тела убитых, плачущие пленные дети в немецкой военной форме и, наконец, огромное количество белых простыней, вывешенных из провалов окон, полуразрушенных домов.
