Геннадий Ищенко - Возвращение
На следующее утро я спросил Сергея, не спит ли отец.
— Да нет, уже поднялся, — ответил друг, а что?
— Загляни в квартиру и предупреди, что он мне нужен на минуту. Потом идите в школу, я догоню.
— Здравствуй, — ответил на мое приветствие Петр Сергеевич. — Срочное дело?
— Даже не знаю, — замялся я. — Не хотел к вам обращаться…
— Но обратился, — сказал он. — Быстро говори, что нужно и беги в школу, а то опоздаешь.
— Я отдал в редакцию «Молодой Гвардии» рукопись книги. Называется «Волкодав». Ничего такого, чего нельзя было бы напечатать, в ней нет, но она, не совсем обычная, что ли. С редакцией я текст согласовал, а вот цензура его, похоже, пропускать не намерена. Не мог бы Петр Миронович…
— Я понял, — прервал он меня. — Беги, я думаю, мы твою проблему решим и меньшими силами.
В тот же вечер Сергей передал мне первый рисунок.
— Кнесенка Елень у тебя получилась просто блеск! — сказал я. — И все остальное, кроме Волкодава. Вместо каторжника у тебя вышел участковый инспектор. Сядь на кровать, я попробую сделать набросок.
Я испортил два листа, и лишь на третьем получилось что-то похожее на то лицо, которое когда-то красовалось на моих книгах.
— Вот, смотри, — показал я эскиз другу. — Попробуй довести этот рисунок до ума, а я съезжу с ним в редакцию и покажу. Если они еще ни с кем не договорились, я думаю, заключат договор с тобой.
Утром он мне отдал прекрасно выполненный рисунок.
— Не знаю, какой из тебя получится следователь, а художник вышел бы замечательный! — похвалил я его работу. — Сегодня же смотаюсь в редакцию.
Смотаться не получилось. Среда была уже четвертым мая, и нас срочно вызвали на просмотр номеров в Дом офицеров. Мы подготовили две песни. Помимо песни «На всю оставшуюся жизнь», которую руководство Дома офицеров уже слышало, была еще «Баллада о матери». Когда я ее первый раз проиграл, а Люся спела, наши музыканты были ошеломлены, а в глазах Виктора Калачова стояли слезы. Точнее, они не стояли, а стекали по щекам. За прошедшие дни они успели подобрать музыку, и мы провели три репетиции. Теперь ее надо было петь перед комиссией. Сначала мы спели первую песню, а потом я отошел в сторону, и зазвучала вторая.
Дома всё ей чудилось кино,
Все ждала – вот-вот сейчас в окно
Посреди тревожной тишины
Постучится сын её с войны.
Люся допела и рукой провела по глазам. Она уже не ревела, как при моем первом исполнении, и горло больше не перехватывало, но слезы на глазах все равно выступали. Закончилась песня, но члены комиссии молчали.
— Чья это песня? — через пару минут спросил председатель.
— Его, — ответил Олег Астахов, показывая на меня рукой.
— Спасибо! — сказал он мне. — Спасибо всем. Оба номера приняты.
На следующий день после уроков я пробежался до остановки троллейбуса и поехал в редакцию. К редактору я попал уже почти в самом конце рабочего дня.
— Молодец, что приехал, — сказал Валентин Петрович. — Я хотел тебе завтра сам звонить, чтобы обрадовать. После праздника твою книгу отдаем в набор.
— Проблем с цензурой не было? — спросил я.
— Были, — ответил он, внимательно глядя на меня. — Но они передумали.
— Посмотрите на это, — сказал я, расстегивая портфель и доставая рисунок Сергея. — Подойдет для иллюстрации?
— Талантливо! — сказал он. — И образы подобраны хорошо. Чья это работа?
— Мой друг, — ответил я. — Живем рядом и учимся в одном классе. Если подойдет, он может сделать десятка полтора рисунков, а вы потом выберете лучшие.
— Пусть работает, — решил редактор. — Только без обид, если что-то отбракуем. И учти, что тираж будет небольшой. Выпустим сто тысяч экземпляров и посмотрим на реакцию. Книга все-таки необычная. Если все пойдет нормально, потом можно будет допечатать.
Когда я вернулся, заходить к Деменковым не стал, позвонил Сергею по телефону и сообщил о достигнутой договоренности.
А на следующий день в школе меня ждал сюрприз: Валерке дома случайно попалась старая «Комсомольская правда» со статьей Лисы и моей фотографией. Естественно, что он всем об этом раззвонил и притащил газету в класс.
— Человеку будущего ура! — заорал он, как только мы зашли в класс.
— Ура! — нестройно поддержали его остальные.
— Вы что орете, как оглашенные? — поморщилась классная, зашедшая следом за нами. — Почему не на местах? Звонка не слышали?
— Ольга Владимировна! — сказал Валерка. — Смотрите, что я откопал!
— Я эту статью когда-то читала, — сказала она, взяв в руки газету. — Только прошло больше года, и я ее как-то с тобой не связала.
— И не нужно, — сказал я. — Там разрисован не я, а пример для подражания.
— А тебе, значит, подражать не нужно, — сказала она, сворачивая газету. — Учишься на пятерки, английский знаешь не намного хуже вашего учителя, пишешь книги и музыку, поешь, а теперь выясняется, что еще скромник, каких поискать. Точно, человек будущего. Так, закончили разговоры, все работаем!
На большой перемене ко мне подошел секретарь комсомольской организации школы.
— Что же ты молчал? — спросил он. — Актив…
— Ни слова больше, Валентин, — ответил я. — Не имею я возможности этим заниматься. От меня даже ребята из ЦК комсомола отстали, а та статья была их работой. На написание книг и песен нужно время, у меня его вечно не хватает, так что вы уж как-нибудь сами.
Он еще раз попытался меня уговорить, но я стоял твердо, и он наконец отстал. Мне для полного счастья еще не хватало комсомольской работы. Пятницу я перетерпел, а в субботу о старой публикации все дружно забыли.
День Победы встречали у нас. Этот праздник в нашей семье считался самым главным, поэтому и готовились к нему основательно. Оля позавтракала и убежала к подружке, Сергей праздновал с отцом, поэтому семь человек уместились за одним столом. Как всегда, включили телевизор и принялись есть. Родители произнесли несколько тостов, употребив на четверых полбутылки водки, Таня выпила чуточку вина, а мы обошлись лимонадом.
— Хорошо, что этот праздник наконец-то сделали выходным, — сказала моя мама. — Только с прошлого года его нормально отмечаем.
— Может сходим на площадь Победы? — предложила Надежда. — Погода хорошая.
— Конечно, сходите! — сказала Люся. — Смотрите, весь монумент завален цветами! Только мы с вами не пойдем, нужно готовиться к вечернему выступлению. Мы подготовили еще одну песню, о которой вы не знаете. Это сюрприз, поэтому вы нам будете мешать репетировать.
— Репетируйте, артисты, — сказал Иван Алексеевич. — Надя, пойдем собираться. Таня, ты с нами идешь?
— Иду, но не с вами, — ответила сестра. — Со стола убирать не будем?
— Пусть все стоит, — сказала мама. — Придем и еще посидим. Я только сейчас быстро помою тарелки. Вы выходите на улицу и подождите, мы долго не задержимся.
Минут через пятнадцать все ушли, и мы остались одни.
— Что мне нужно делать? — спросила Люся.
— Мне нужно, чтобы ты оголила грудь, — сказал я, видя, что ей страшно и решимость идти до конца тает на глазах.
— Пойми, — начал объяснять я. — Не будет ничего такого, чего бы мы с тобой уже не делали. Когда мы целуемся, я все равно ласкаю твою грудь. Просто сейчас это будет дольше и сильнее. Некоторым женщинам этого хватает, а ты, судя по тому что заводишься с полоборота, как раз из них.
— Может быть, в платье? — спросила она, становясь пунцовой от смущения.
— Ты бы еще предложила надеть зимнее пальто, — сказал я. — И валенки впридачу. В платье я тебя, скорее всего заведу, но не доведу до конца. И будешь ты потом бросаться на всех, кто в штанах. Ладно, я вижу, ты еще не готова. Отложим на другой раз.
— А когда будет этот следующий раз?
— На следующий День Победы, — ответил я. — Слушай, прекращай драться! Откуда мне знать? Сама видишь, что для этого нет условий.
Очень вовремя пришел Сергей, который принес свой второй рисунок. Я сделал пару замечаний и исправил ошибки в изображении конской сбруи, после чего начали собираться на улицу.
Приехали за нами за час до концерта. На этот раз мы ждали своего выхода в той комнате, где обычно репетировали. Это было гораздо удобнее, но концерта мы не слышали совсем.
— Зря вы, ребята, отказались от гимнастерок, — сказал Олег Астахов.
— Мы и так нормально споем, — ответил я. — А «Балладу о матери» петь в гимнастерке…
Что можно сказать о выступлении? После исполнения песни «На всю оставшуюся жизнь» нам долго аплодировали, а потом я ушел за кулисы, а они исполнили балладу. Таких аплодисментов я еще никогда не слышал. Все встали и хлопали, не жалея рук. Ведущий вывел меня обратно на сцену, как автора песни, а я стоял, принимая незаслуженную благодарность людей, и думал о том, что сделаю для Мартынова все, что смогу и не возьму у него больше ни одной песни.
