Олег Кожевников - Комкор
– Не надо, комбат, беспокоить людей, им скоро предстоят суровые испытания. Я уже вижу, что пушки стоят на позициях, а пристрелять их вы сможете и позже. Передовые отряды немцев смогут появиться здесь только часа через два, вы это сразу услышите, ведь они сначала наткнутся на позиции закопанных танков и наверняка сразу ретируются – будут ждать подхода основных сил. Под грохот этой канонады вы пристреляете и орудия, и пулеметы.
Наш разговор с лейтенантом подходил к концу, и я уже собирался прощаться с комбатом, чтобы продолжить свою инспекцию, когда на НП батареи появился Шапиро. Комиссар 681-го артполка, как обычно, был весел и излучал такую энергию, как будто и не было никакого изнуряющего марша, перед которым его полк еще и уничтожил целый моторизованный корпус немцев. Вот что значит ветеран, который еще со времен финской войны привык каждую свободную минуту использовать для качественного отдыха. Я знал, что Ося может спать в каких угодно условиях – хоть вверх ногами в сугробе, хоть под канонаду находящейся под боком гаубичной батареи, а питаться и вовсе как верблюд – раз в сутки.
Встреча со старым другом чрезвычайно меня обрадовала; если бы рядом не стоял лейтенант, точно затискал бы в объятиях этого так много для меня значащего человека. Было ощущение, что не виделись с ним миллион лет, хотя еще позавчера я давал Осе втык, что плохо замаскировано одно орудие, а командира злополучной пушки и вовсе грозился отдать под трибунал. С тех пор, кажется, прошла целая вечность, составленная из попеременно сменяющихся неожиданных побед и горьких разочарований, окропленных кровью погибших товарищей, и постоянной, непрерывной суеты, но все это было совершено необходимо для выполнения крайне важного дела по изменению вектора истории.
Шапиро при свидетеле повел себя строго официально – сухо доложил о состоянии дел в полку и настроениях личного состава. Только Осины глаза во время этого доклада жили совершенно иной жизнью – он буквально пожирал взглядом мои генеральские петлицы; а когда мы с ним пошли осматривать другие позиции полка, просто засыпал меня вопросами, при этом, как было принято между нами, не обошелся без саркастических замечаний:
– Юр, а что же тебе Болдин штаны-то генеральские, с лампасами, не подарил? Какой-то ты не натуральный генерал получаешься – пуза нет, штанов соответствующих нет, к тому же без «эмки» и свиты бродишь по окопам с автоматом! Непорядок… не по-генеральски это!
– Но-но, политический вождь полка! У генералов свои причуды! Хотим – в простых шароварах ходим, хотим – противотанковое ружье на плече носим. А про свиту ты зря – вон, у меня и спереди, и сзади по волкодаву – они кому хочешь пасть порвут. Сам знаешь по финской войне – Шерхан и Якут целой роты егерей стоят; так что можно сказать, я следую в сопровождении целой роты охраны. Не каждый маршал такой чести удостаивается. А ты о каких-то штанах с лампасами! Да тьфу на них два раза! Лучше о себе подумай, о своей новой форме – ты теперь тоже уже целого полка комиссар, не батальона, должен вести себя соответственно – уважения к генералам, так сказать, питать в два раза больше.
Примерно в таком духе мы и вели разговоры, пока ходили от одной батареи к другой, однако на подходе к позициям, оба мгновенно перевоплощались в серьезных и требовательных командиров. Закончив обход, я остался доволен положением дел – полк был вполне готов к отражению атаки. В настоящий момент девяносто пять процентов личного состава отдыхало, но если все нормально, зачем будить солдат? Мне и одного Шапиро было вполне достаточно, поэтому и командира полка, теперь уже подполковника Чекалина, я запретил будить, просто передал для него Осипу свои бывшие петлицы.
Глава 14
После обхода расположения полка Шапиро решил составить мне компанию и в инспекции позиций, выдвинутых вперед, – двух танков и прикрывающей их бригадной штабной батареи. Вот там царило настоящее оживление, особенно в расположении штабной батареи: тут никто не отдыхал, все трудились в поте лица. Еще бы, ведь, в отличие от 681-го артполка, занявшего хорошо подготовленные еще до войны оборонительные рубежи, батарейцам и досталось-то только несколько вырытых 6-й ПТАБР окопов, один дзот и два блиндажа. Приходилось спешно воздвигать и другие оборонительные сооружения. Вдобавок ко всему батарейцам приходилось помогать саперам: около двадцати человек сновали, как муравьи, разнося по секторам трофейные мины, которые привезли «ханомаги». Одним словом, бойцы отрабатывали то удобство, с которым они сюда добрались – не своими ногами и на телегах, а с шиком – на грузовиках. Поэтому и поспать им здесь теперь времени не было, но ничего – выспались в дороге, благо ни разу не пришлось выпрыгивать из кузовов, спасаясь в кюветах от налетов немецкой авиации. «Ничего, выдюжат», – думал я, глядя на мокрые от пота спины красноармейцев, и направился было к бойцам, заканчивающим оборудование орудийной позиции, но меня тормознул Шапиро. Бесцеремонно схватив за руку генерала, он повернул совсем в другую сторону, туда, где вокруг большой кучи трофейного оружия стояла небольшая группа красноармейцев. Наверняка эта груда пулеметов, минометов и ящиков с боеприпасов к ним была привезена «ханомагами» и разгружена в одном месте – откуда еще взяться этому трофейному оружию; а что все в одной куче, так это выполнение моего приказа буквальным образом: доставить трофеи в штабную батарею – и быстро обратно, к точке сбора.
Через несколько секунд я понял, почему Шапиро потянул меня в сторону этой группы. В самом центре ее стоял Фролов и что-то втолковывал окружающим его людям. «Ну, Ося, ты и хитрец, – подумал я, – знал же, что здесь комиссар бригады, и не сказал ни слова, а сам, наверное, именно поэтому со мной в штабную батарею и направился». Когда мы подошли поближе, я расслышал, о чем говорил Фролов. Комиссар взял на себя функции снабженца и распределителя материальных ресурсов: он называл фамилию красноармейца или младшего командира (их тоже было много в этой толпе) и давал указание, какое вооружение тому забирать.
Минуты две наша группа стояла, скрытая толпой, и наблюдала за процессом вооружения этих грязных, небритых, изможденных бойцов; они мне были совершенно не знакомы и никак не могли входить в личный состав моей бывшей бригады. Практически всех в бригаде я знал, если уж не по фамилии, то в лицо точно; а тут ни одной знакомой физиономии. Наше инкогнито долго не продлилось – люди буквально спиной чувствовали, что сзади стоит кто-то чужой, оборачивались и, увидев генерала, шарахались в сторону. Таким образом, вскоре перед нами образовался коридор, свободный от людей, и тогда нас заметил уже и Фролов. Бригадный комиссар махнул рукой, козырнув, а потом, как будто мы с ним продолжали общаться по рации (а это было несколько часов назад), заявил:
– Вот, распределяю присланное вами оружие. Буквально каждый из бойцов, присоединившихся к бригаде, желает обзавестись немецким пулеметом, хоть многие и из трехлинейки-то прилично стрелять не умеют. Пришлось тут целое расследование проводить, кто хотя бы несколько раз стрелял из пулемета; таких набралось двадцать человек – к этим «спецам» добавляем еще двоих необученных и формируем пулеметные расчеты, двенадцать уже есть!
Когда мы с ним отошли подальше от толпы, чтобы посторонние не слушали разговор двух старших командиров, я спросил своего замполита:
– Слушай, Михаил Алексеевич, а ничего, что мы раздаем оружие совершенно незнакомым людям? Не получится так, что оно стрельнет нам в спину?
– Да ты что, Филиппыч, я, может, стратег и хреновый, но в людях разбираюсь! Нет среди этих ребят врагов! Даже паникеров нет! Если и были слабые душонки, то уже разбежались давно – в начавшемся бардаке после первых бомбежек. Остались люди, готовые драться до конца и хоть голыми руками душить фашистов. Вот с вооружением у бойцов, вышедших к нам, слабовато, а так – ребята хоть куда, к тому же больше половины из них либо члены партии, либо комсомольцы – я документы у всех проверил.
– Хорошо, коль так. Слушай, а что среди этих, потерявших свое командование, бойцов даже минометчики имеются? Я смотрю, они и минометы отсюда разбирают!
– Ха, да минометчиков еще больше, чем пулеметчиков! Когда мы двигались к месту новой дислокации, к нашей колонне вышли курсанты учебного минометного дивизиона; матчасти они лишились, впрочем, как и командования, однако это не помешало им сохранить порядок в своих рядах. Имелось у них и боевое охранение, и боковые дозоры, а командование взял на себя единственный выживший средний командир – преподаватель этих курсов старший лейтенант Сытин. Кстати, Юрий Филиппович, я его назначил командиром сводной роты, сформированной из бойцов, прибившихся к бригаде. Правда, сейчас, когда появилось столько минометов, неразумно его держать в командирах стрелковой роты. Как вы думаете, товарищ генерал?
