Цикл романов "Целитель". Компиляция. Книги 1-17 (СИ) - Большаков Валерий Петрович

— Думал об этом, — покивал Суслов, и улыбнулся. — Спорил даже с Майей. Говорю, что учителям надо платить, как полярникам, а она мне — тогда, мол, в школу кинутся корысти ради! Ну, тут я ее прижал… — его губы повело в лукавый изгиб. — А тогда, говорю, прижмем тех, кто выдал лжепедагогам дипломы! Это как в кино — можно дать взятку режиссеру, чтобы снял бездарную актрисульку, но зрителей-то не купишь! Посмотрят люди на ее кривлянье, плюнут и уйдут с сеанса. О-о, Миша, это тема бескрайняя! И споров впереди — уйма! Плохо, что я «Учительскую газету» оставил где-то… Там такая замечательная дискуссия затеялась, так новаторы с консерваторами сцепились, что любо-дорого!

— Ну-у… — затянул я. — Новое, знаете, тоже не всегда лучшее. Порой проверенная старая метода куда действенней.

— Вот-вот! — хозяин дачи горячо потряс пальцем, будто отчитывая. — О том и спор шел, на весь разворот!

А я неожиданно рассмеялся, и тут же прижал к сердцу пятерню.

— Извините, Михаил Андреевич! Понял просто, отчего так зачастил к вам. Понимаете… — я запнулся от смущения. — Вы меня успокаиваете, что ли… Заряжаете своей верой, а ее не пошатнешь.

— В деталях, Миша, — щелкнул пальцами мой визави, опускаясь на диван, — в деталях!

— Да всё как-то смутно… — я неопределенно повел кистью. — Ну-у… Вот, миновали мы польский кризис. Не скажу, что он в прошлом, скрытых пилсудчиков и прочей шляхетской сволочи там полно еще. Но ремиссия, скажем по-врачебному, заметна. Прошли иранский кризис, хотя он нас затронул не сильно. Ну, с другой стороны, Раджави помог загасить мятеж «Пешаварской семерки». По сути, спас Дауд-хана и не дал разгореться уже афганскому кризису… Да что там далеко ходить! Вспомните, что у нас творилось в Средней Азии и на Кавказе! Больше года на военном положении, пока не зачистили сепаратистов! Только как бороться с настроениями? Воспитание и образование — это хорошо, но они воздействуют на общество вдолгую. Хорошо, если идеи национализма затухнут через поколение! — я смолк, сосредотачивая свое беспокойство. — Наступает глобальный кризис, Михаил Андреевич, он накроет всех разом. Вопрос: выдюжим ли? Не спорю, страна стала куда богаче, крепче, но и борьба предстоит нешуточная. Да что там, она уже идет! Дурачок Форд начал, а Рейган подхватил эстафету… Запад проигрывает — и пойдет на всё, лишь бы удержать власть над миром. Будут разжигать войны, рознь и междоусобицы, подкупать элиты, смещать неугодных и ставить марионеток, будут вводить санкции и эмбарго, идти на крайние меры — на диверсии, убийства, вплоть до «ограниченных» ядерных конфликтов…

— Миша, — слабо улыбнулся Суслов, — я, хоть и на пенсии, но в курсе дел. Знаю, о чем намедни Юра… К-хм… Андропов шептался с Устиновым. Вы уж поверьте, там у них оч-чень серьезные разговоры шли! И выводы сделаны, и меры принимаются. Да меня самого намедни Леонид зазывал к себе! На чай. Ага… — он насмешливо фыркнул. — А вышло — на борщ! Ну, хорошо посидели… Пельше был, Романов… Тоже кой-чего наметили… Миша, я ведь помню, как вы однажды провозгласили, с молодой, такой, горячностью — «Политика — ничто, экономика — всё!» Ну, можно и поспорить, но суть-то верная. Мы почему Третий Рейх разгромили? Не потому, что на массовый героизм способны, а потому что наше народное хозяйство оказалось сильнее германского. Так что… Не беспокойтесь, Миша! Устоим. Победим.

— Будем считать, что вы меня убедили, — вымученно улыбнулся я.

Из-за приоткрывшейся двери на кухню выглянула домоправительница Нина, вся в седых кудряшках, но по-крестьянски крепкая, и напевно воззвала:

— Обе-едать!

Валерий Большаков

Целитель-12

Глава 1

Понедельник, 16 января 1989 года. Утро

Московская область, Щелково-40

— Пока, папусечка! — звонко прощебетала Юлька, подбегая и дотягиваясь губками до моей щеки.

Не покидая кресла, я ласково обнял дитё.

— Пока, Юльчонок.

Девочка резво затопала к дверям, шлепая не застегнутыми войлочными сапожками.

«До чего ж она у нас хорошенькая!» — засмотрелся я.

И коричневое школьное платьице, и задорный хвостик с пышным белым бантом, и даже октябрятская звездочка на лямке фартучка — всё Юле шло.

Пыхтя, первоклашка затягивала тугую «молнию», когда по лестнице поспешно спустилась Рита — одетая, накрашенная, но в тапках. Мимоходом чмокнув меня, она картинно застонала, набиваясь на жалость:

— Везет же некоторым… А мне еще целый час добираться!

— Зато — столица, — наставительно поднял я палец, — и табун поклонников.

Жена смешливо прифыркнула, накидывая короткую шубку.

— Время пленять прошло… — вздохнула она, не слишком, впрочем, печалясь. — Тридцать годиков!

— Подумаешь! — хмыкнул я. — Софи Лорен или… Джина Лоллобриджида как раз в тридцать и расцвели только. А ты из их числа.

Хотел сперва упомянуть не Джину, а Монику Белуччи, но вовремя вспомнил, что этой красотке всего двадцать пять, и она пока не слишком известна.

Рита молча обула изящные сапожки, и выпрямилась, рассеянно оглаживая вязаное платье. Ее губы то изгибались в туманной улыбке, то приоткрывались, словно не решаясь молвить заветное. Я с удовольствием наблюдал за девушкой — да, именно за девушкой, а не за молодой женщиной, пусть даже ухоженной и шикарной!

— Миша… — смущенно вытолкнула Рита. — Мы на днях… Я с Инной… Да, с Видовой. Инна сама позвонила мне… — она заторопилась. — В кафешку зашли, по запретному эклеру слопали… В общем… М-м… Инна привела Гайдая. И… Он зовет меня сниматься!

— Поздравляю! — сказал я удивленно и обрадованно. — Такую красоту надо обязательно запечатлеть.

Девушка зарделась.

— Я серьезно, Миш! — ее голос прервался от волнения.

— Так и я полон серьезности! — не сразу, но мне удалось выбраться из мякоти кресла. — Снимайся, конечно! Тем более, у такого режиссера. Пусть весь Союз увидит, какая ты у нас красавица! Да, Юль?

— Ага! — охотно поддакнула доча. — У мамочки ножки ровные, ты сам говорил! Помнишь?

— Стройные, — заулыбался я, мечтательно заводя глаза к потолку: — И восхитительно длинные!

— Да ну вас! — румянец нежно окрасил Ритины скулы. — Кроме ног от ушей надо еще что-то между ушами иметь. Талант, например. Иначе на экране выйдет не героиня, а функция!

— Риточка, — проникновенно заговорил я, — а кто сказал, что ты лишена способностей? Поверь мне, каждая женщина — немного актриса, это зашито в генах! У тебя когда пробы?

— З-завтра, — пролепетала «старлетка».

— Вот и расскажешь вечером, как тебя Леонид Иович хвалил!

— Ох, не зна-аю! — заныла Рита. — Я бою-юсь!

Пришла моя очередь тискать и ворковать.

— Чего ты? Всё будет хорошо, и даже лучше!

— Ох, ладно… — наша звезда торопливо засобиралась, пряча стеснение за суетливостью. — Еще не хватало мне опоздать! Юлечка, ты оделась?

— Да, мамулечка!

— Рит, Юльчонка и сам отвезти могу, — вызвался я.

— Нет-нет, мы успеваем! Мне же всё равно по дороге… Так… Ничего не забыла? — Рита завертела головой, оглядывая холл. — Ключи… Радиофон… Вроде, в сумке. Чао-какао!

— Чава-какава! — радостно попрощалась Юля, попой отворяя тугую дверь.

— Только про кино никому! Ладно, Юлиус? — донесся Ритин голос, звуча за порогом.

— Ладно, мамулиус! — вызвенел ответ, и створка закрылась. Мягко щелкнул замок.

Улыбаясь по инерции, я прошаркал на кухню. За окном белел двор, сверкая на солнце ночной порошей. Слабый ветер порою тревожил ветки сосен, и снег просыпался искрящимся дымом.

Ворча, из гаража выкатился зеленый «Москвич-417».

Он мне сразу понравился, стоило его увидеть на «фестивале», как называли площадку перед магазином «Автомобили». Ладная, юркая машинка, смахивавшая на «Ниссан-Ноут» из будущего.

Я даже переплатил барыгам со 2-й Южнопортовой — уж очень «Москвичонок» подходил девушке. Как шубка…

…Обе моих красавицы усердно помахали мне — Юлька даже двумя руками — и выехали за ворота. Рита водила очень осторожно — автомобиль у нее двигался плавно и не быстро, на улице я его сразу узнавал, как женщину по походке.