Прорвемся, опера! (СИ) - Киров Никита

Обычно суббота у оперов всегда была неофициальным рабочим днём, а воскресенье — как повезёт. Больничные почти никогда не брали, на это косо смотрели, поэтому работали мы, можно сказать, сутками.

Ваня Вагон должен был отбыть в СИЗО, расположенное за городом, на выходные, но до сих пор сидел в ИВС у нас на территории ГОВД. Вопрос с ним затянулся по куче причин, и, скорее всего, до утра ничего не решится, будет торчать здесь. Уговорили начальника УВД не этапировать его пока, хотя всех жульманов на выходные старались вывозить в СИЗО, оставались только суточники, что отбывали за административку.

Но это мне было на руку, пусть сразу и скажет, Ганс это или не Ганс, чёрт его раздери. От этого уже станет понятнее, что делать дальше.

Только придётся тащить Вагона в морг. Из ИВС я мог выдернуть его для участия в следственных действиях, естественно, с разрешения самого следователя, который должен был и специальную заявку на вывод задержанного накатать начальнику УВД, а нас внести в состав конвоя. Но это петрушка небыстрая. На практике мы часто обходились и без бумажных проволочек. Тем более, это ненадолго, сразу вернём его в камеру.

— Марк Фёдорович, — я подошёл к дежурке и склонился над окошком. — Мне бы ключик от морга, надо свозить подозреваемого на опознание.

У нас был свой ключик, чтобы, случись необходимость, не бегать и искать сторожа или Ручку. Вдруг понадобится ночью или в выходные откатать пальчики трупу или привезти нового. Готовенького.

Дежурный Сурков вздохнул, встал и снял ключик с биркой с вбитого в стену гвоздика.

— Возьми журнал. Только напиши, что взял, — попросил он. — А то вдруг что-нибудь произойдёт, а я опять крайним окажусь.

— Конечно, — я раскрыл пухлую от старости книгу.

Глянул в нее — последняя запись в ней датировались еще прошлым годом. Никто никогда не записывался, все только согласно кивали и делали вид, что вносят туда данные. Я не стал отбиваться от коллектива, с умным видом пошелестел страницами и, ничего не вписав, вернул журнал в обмен на ключ от морга.

Вагон, напуганный до смерти уже тем, что оказался в морге, сразу узнал тело.

— Ганс! — крикнул он, показывая пальцем. — Это он! Кто это его?

— Не кричи! — раздался голос сторожа снаружи, он тем временем поправлял кирпич у порога в проеме, выполнявшего роль стопора для двери. — А то перебудишь всех… опять.

Он мрачно засмеялся. У многих, кто работает в моргах, вырастает с годами такое своеобразное чувство юмора.

— А имя-фамилию Ганса так и не вспомнил? — спросил я.

— Не-а, — Вагон замотал головой. — Отвечаю, не знаю!

Вот это было плохо, потому что в нашей картотеке никакого Ганса мы не нашли. Не нашли там и Арсена, не было и Арсентьева, Рустема или Штирлица. Но убитый точно должен был там быть, потому что по наколкам по теле понятно, что срок у него за плечами имелся, одна ходка минимум, и в нашей базе такие уж всяко появляются. Особенно если продолжают идти по кривой дорожке и доставляются в ГОВД.

Но труп по понятным причинам говорить уже не будет, и тот, кто его убил, явно хотел, чтобы на этом мы и застряли.

Я всё равно докопаюсь до сути. Жаль, мобилы ещё редки, и с Устиновым никак не связаться, пока он не вернётся. Если это его человечек, то как на агента у Устинова должны быть на него полные данные, доступ к которым имел только сам оперативник.

В воскресенье утром я зашёл в отдел вместе с Сан Санычем, посмотрел текущие дела, написал пару неотложных бумажек, а после, пока была возможность, пошёл с ним на рынок, надо набрать ему каши и купить мясных костей для навара. Как раз вспомнил, где я тогда всё это покупал. А вечером буду варить всё это ему на неделю.

Погода сегодня отменная, бабье лето во всей красе. Тепло как летом, солнце светило с самого утра, всё прогрелось, на небе ни облачка. Пошёл через парк, сделав крюк, чтобы погулять с собакой получше да заодно подумать, потому что опера кормят ноги, а мне ещё и лучше думалось, когда я ходил, а не сидел на месте. И потом, в такую погодку всегда можно наткнуться на знакомого, а там слово за слово — вдруг пригодится. Город-то небольшой, мест для прогулок мало, всё равно с кем-нибудь да пересечёшься.

В парке людно, многие и вправду сегодня выбрались на улицу, понимая, что больше таких тёплых дней может в этом году и не быть. Сан Саныч сразу потянул меня к шашлычным, располагавшимся в самой глубине парка. Обычно мы там не ели, потому что в одной мясо было слишком подозрительным, особенно в свете пропажи стаи бродячих собак поблизости, а другое — слишком дорогое. Да и оно модное у братвы, короткостриженных парней в кожанках там можно было встретить часто.

Но братва обычно подтягивалась к вечеру, днём же здесь была обычная публика. Я шёл себе мимо, как вдруг заметил, что в сторону второй шашлычной торопится один знакомый мне человек. Расчёт оправдался, этот мне может пригодиться — только мне с ним не надо разговоры разговаривать.

Следователь Румянцев шёл так быстро, что раскраснелся сильнее обычного, а его лоб блестел от испарины. Перед выходом он, похоже, не посмотрел в окно, потому что на нём была толстая кожаная куртка — совсем не по погоде.

Я потянул собаку за собой, чтобы мы не попались ему на глаза, а то мне стало интересно, куда это обычно ленивый следователь может так торопиться. Скорее всего, пожрать, но зарплату ни в милиции, ни в прокуратуре ещё не выдали, да и следакам платили не так уж и много, а шашлычная была не первая, подозрительная, а вторая — дорогая.

— Музыка на-а-ас связала, — слышалась старая песня группы «Мираж» из заведения.

Румянцев прошёл, свернув к мангалам, мимо написанной с ошибками вывески, где красовалось: «Шяшлик вкусни из гов. 30 т. р свенина 25 т. р. курица 15 т. р. пиво тёмный 7 т. р., светлае 6 т. р.». Учитывая, что в других местах шашлыки стоили максимум по 10–20 тысяч, и порции там были побольше, здесь считалось очень дорого. Да и надпись «из гов.» многих смущала.

Шашлычная была устроена под открытым небом, над пластиковыми столами были раскрыты зонты с эмблемами пива, а мангал с шашлыками стоял чуть в стороне, но запах от них шёл повсюду. Хозяин кафешки, толстый усатый кавказец в белом переднике, жарил их лично, сейчас он стоял над ними и брызгал на шампуры водой. Другой работник кафешки разносил пиво — в толстых прозрачных литровых кружках, а не в пластиковых стаканах.

С обратной стороны шашлычной был въезд с дороги и асфальтовый пятачок, куда ставили машины. Я присмотрелся… Опа! Меня сразу заинтересовала одна из стоявших там машин — белая тойота «Лэнд Крузер», внедорожник, восьмидесятая серия, наверное, года выпуска эдак 1990-го. Машины моложе пяти лет к нам привозили из Японии редко, потому что стоили они заметно дороже. Крузаки-сотки ещё не появились, но и восьмидесятые популярны, особенно среди братвы.

Это с кем там из братвы решил встретиться Румянцев? Вот хмырь…

Посмотрим, посмотрим… Я обошёл шашлычную, стараясь держаться от столиков подальше, прикрываясь деревьями, подошёл к машине и присмотрелся к ней. Не совсем белая, скорее, кремовая, но сосед, когда описывал «жип», мог и чуточку ошибиться в сумерках да темноте. Не обязательно именно эта машина там была, белых джипов в городе достаточно. Но это же не значит, что мне не стоит её проверять? Привык я не верить ни в какие в совпадения.

Жаль, до телефонов с камерой ещё долго, у меня лично даже обычного мобильника ещё нет. Так что придётся по старинке, как учили. Я достал записнушку, вырвал два листа. Одним чуть протёр протектор шины, другой приложил к ней поплотнее и заштриховал карандашом как мог. Рисунок на шине уже изношенный, скорее всего, у тачки ещё в Японии был солидный пробег, и тут её гоняют и в хвост, и в гриву.

— Чё тут надо? — заметив меня, с акцентом спросил кавказец в белом фартуке, потирая руки. Это тот, который разносил пиво.

— Не мешай мне, — бросил я. — И помалкивай.