Предварительные решения - Сурмин Евгений Викторович
– Я вот некоторым образом тренируюсь последние пять лет каждый день. Почему-то мне кажется, навык важнее эмоций. Или я неправ?
– Эх, Витю, не боявся би тебе прибити, показав би я тоби, на що твий навык придатний, – гулко загоготал Василь.
– Так это же нечестно будет. Я тренировался, а ты нет.
– А-ха-ха, ой тримайте мене. Тренувався вин. Дывысь!
Степаненко обхватил алюминиевою кружку на пол-литра ладонью и сдавил ее.
– Видишь! – капитан поставил смятую посуду на стол перед майором.
– Вижу. Кружку испортил. Так с посудой хорошо драться, она сдачи не даст.
– Вот, – до капитана не сразу дошел смысл сказанной «представителем» фразы. – Що ти сказав?! – в абсолютной тишине переспросил Василь.
Долгих знал, что капитан Степаненко добродушный и веселый, но, как, в общем-то, все большие и сильные люди, имеет одну скверную черту характера. Капитан был болезненно самолюбивым, и даже его упорное нежелание говорить на русском языке было своего рода вызовом обществу: смотрите, какой я исключительный.
Только вот майору нависший над ним гигант, казалось, никакого дискомфорта не доставляет. Не спеша промокнув кусочком хлеба масло, оставшееся на тарелке от макарон, Самойлов закинул его в рот и с видимым наслаждением принялся его тщательно пережевывать.
– Вкусно. Надо обязательно поблагодарить повара. – Не вставая со стула, «представитель» потянулся, расправляя плечи. – Лепота.
– Що ти мине сказав, Витя?
– Говорю я тебе, Вася, что кружка не показатель. Давай проверим по-настоящему, по-мужски. Мой навык против твоей боевой ярости.
– Так я ж тебе порву, як Тузик грилку.
– Это докажет, что ярость важнее навыка. Но если честно, я сильно в этом сомневаюсь. Я ведь, в отличие от кружки, и сдачи дать могу.
– Ну дивись, Витю, сам напросився. – И уже сослуживцам: – Прибирайте столы.
Буквально мгновенно центр столовой лишился мебели, а люди образовали круг примерно четырех метров в диаметре. Иван, энергично поработав локтями, занял место в первом ряду, практически на равном расстоянии от участников предстоящей схватки. И теперь Долгих лихорадочно пытался понять, за кого он должен переживать. Вроде бы капитан Степаненко свой, а майор не только чужой, он еще и самым наглым образом обманывал собравшихся здесь летчиков. Выпытал сведения о всяких нарушениях устава, между прочим, достаточно серьезных, и теперь все доложит генерал-лейтенанту. Или не доложит?
Перед глазами старшего лейтенанта встали массивные металлические часы с черным циферблатом и большими желтыми цифрами. Все-таки не доложит. А вот сам наказать сможет? Какие у него полномочия?
«Не о том ты сейчас думаешь, Ваня, – перебил сам себя Долгих, – как он собирается с капитаном справиться, если тот на голову выше и килограмм на тридцать, самое малое, больше – вот в чем вопрос. И вообще, за Степаненко тут и так все болеют, значит, я буду за Виктора».
Определился с выбором Иван вовремя, бойцы уже сходились. Василь решил действовать наверняка и, обозначив кулаком прямой удар в голову, скакнул к Самойлову вплотную, вероятно, намереваясь схватить его. Только вот майор на месте стоять не пожелал, а плавным, даже можно сказать, каким-то звериным движением оказался сбоку от капитана и, развивая тактический успех, незамедлительно без замаха врезал Василю по печени.
«Этого лося таким ударом разве прошибешь…» – хотел подумать Долгих, но не успел, капитан заорал так, как будто ему прищемили все двадцать пальцев разом. А потом Василь допустил еще большую ошибку, попытавшись широким махом достать майора. Виктор чуть пригнулся и собранными в странное подобие наконечника копья пальцами ткнул капитана в подмышечную ямку. Как оказалось, первый раз Василь и не кричал-то толком.
Дальше смотреть было просто больно. Майор играл с Василем, как кошка с мышкой, и постоянно наносил, судя по всему, очень болезненные удары. Разумеется, симпатия старшего лейтенанта незаметно перешла на сторону капитана Степаненко. Василь, как былинный герой с окровавленным лицом, постоянно вскрикивая под градом ударов и тычков, не сдавался и всеми силами пытался хотя бы раз достать супостата.
Капитан в очередной раз получил болезненный удар ногой в бедро, и зрители дружно охнули. А потом летчики 2-й эскадрильи не выдержали и начали наперебой поддерживать своего командира.
– Василь, соберись!
– Врежь ему! Врежь!
– Бей авиапром! Чего ты с ним нянчишься?!
Майор, разрывая дистанцию, отскочил от Степаненко и, зло скалясь, резко тряхнул ладонями, послав в сторону капитана капли крови с разбитых костяшек. Василь тоже остался на месте, радуясь возможности перевести дух. Он уже был не рад, что ввязался в драку, и лихорадочно пытался сообразить, как ее прекратить без ущерба для своей репутации.
Но у Самойлова были совсем другие планы.
– Слышишь, истребитель, что тебе твои бойцы говорят? Позоришь эскадрилью. Мало того что драться не умеешь, так ты еще и двигаешься, как беременная вошь с перебитыми лапками.
Капитан молча сорвался с места с единственным желанием во что бы то ни стало заткнуть рот этому жуткому «представителю». Хотя бы разок достать, приложить кулаком, а там уж этот верткий заморыш не встанет.
Степаненко почти успел. Майор резко присел, перенося вес тела на согнутую левую ногу и упертые в пол ладони, одновременно откидывая правую ногу назад. Затем последовало маховое движение правой ноги против часовой стрелки.
Для Ивана все произошло практически моментально: вот майор резко приседает, смазанное круговое движение ногой – и Степаненко как подкошенный (впрочем, почему как) грохается всем своим немаленьким весом об пол.
«Лишь бы легкие не отбил», – подумал Долгих, наблюдая за лежащим на крашенных темной охрой досках капитаном.
Василь тяжело дышал ртом и не очень-то спешил подниматься. Народ качнулся вперед, предполагая, что представление закончено. И ошибся.
– Швайне! Славянская свинья. Ленивая, трусливая скотина. Может только жрать, пить и размножаться, но совершенно не способна трудиться или защитить свою семью. – Рубленые жестокие фразы и нескрываемое презрение в голосе майора ушатом ледяной воды обрушились на собравшихся.
Долгих просто офонарел, а ладони сами собой сжались в кулаки. Степаненко же самым форменным образом зарычал и, перевернувшись на живот, начал медленно вставать.
– Давай, давай. Ползи ко мне, навозный червь. Я удостою тебя великой чести – оближешь подошвы моих сапог. Мы, германская нация господ, потомки великих…
Чьи именно германцы потомки, Иван так и не узнал. Василь с каким-то прямо-таки потусторонним воем вскочил и, широко раскинув руки в стороны, бросился на врага. Зрители зашумели и дружно, как по команде, сделали шаг вперед, сжимая круг.
Только майору было на все это попросту наплевать. Высоко подпрыгнув, так, что чуть не коснулся головой потолка, Самойлов без затей зарядил сапогом в голову капитана.
Людское кольцо колыхнулось и, не издав ни единого звука, сжалось еще на один шаг.
– Что, истребители, итить вас коромыслом! Смелые? – выплюнул майор. – Хотите достать меня? Ну попробуйте. Только учтите: если я начну работать на поражение, через несколько минут от вас останется только фарш, размазанный тонким слоем по стенам.
Кольцо тел дернулось, но так и не сделало очередного шага. То ли товарищи летчики не захотели проверять, что это за работа такая – «на поражение», то ли засовестились всем скопом на одного нападать, или пришло запоздалое осознание, что это всего лишь демонстрация, какой бы жесткой она ни казалась.
А скорее всего, роль сыграла совокупность факторов, да еще стоны Василя, с каждой секундой все более явственные.
– Ой, уби-и-и-ли! – совершенно не к месту запричитала одна из поварих, но на нее сразу цыкнул кто-то из стоящих рядом мужиков.
Самойлов сам шагнул вплотную к окружившим его летчикам.
– Ну что? Еще кто-то считает, что злость, гнев, ярость или любые другие эмоции заменят вам выучку?
