Валерий Елманов - Третьего не дано?
— Поверят ли? — усомнился Барух.
— Азартные — обязательно, а остальные нас не интересуют. А потом, когда тебе удастся заманить человечка и он проиграется, надо будет одолжить ему денег, чтобы отыграться… на два-три дня.
— А ты говоришь, дукаты не понадобятся, — упрекнул меня Барух.
— Всего на два-три дня, — повторил я. — Только одалживай как можно больше, чтобы отдать в срок этот человек не смог. Что до опасности, то ее для тебя нет вовсе — говорить с ним в дальнейшем будут мои люди, и тебя никто не станет впутывать. Просто предъявят его расписку, которую он тебе даст, и скажут, что ты им продал его долг, видя невозможность получения. Словом, тебя из дальнейшей игры выведут, а его заем сразу тебе вернут, причем вместе с процентами. Это выгода?
— А разве опасности при вывозе бумаг из Речи Посполитой не будет? Сейчас ведь на рубежах стало весьма строго и…
— Только не для тебя, — торопливо пояснил я, даже не дослушав до конца. — Если все пройдет хорошо, то мои люди хоть и пристроятся к твоему обозу, но будут держаться сами по себе, и если что, то ты и тут ни при чем. Более того, ты извлечешь прямую выгоду, поскольку сможешь сократить число нанимаемых для своего обоза охранников, потому что у тебя будет вместо них несколько моих ратников.
— Тут все понятно, — склонил Барух голову. — Но неясно одно… — И с тяжким вздохом как бы между прочим извлек из своего скромного, изрядно потертого в ряде мест кошеля монету, принявшись задумчиво вертеть ее в руках.
Намек понятен. Таки что ты будешь с этого иметь, и если ничего, то оно тебе надо?
Ну что ж, здесь придется идти на риск, обещая то, что я пока не в состоянии выполнить. Разве что со временем…
— Твой отец, принимая участие в затеях моего отца, всегда оставался в огромном выигрыше, — напомнил я. — Неужто ты думаешь, будто я стану нарушать эту славную и приятную для вашей семьи традицию? Сейчас обговаривать это во всех подробностях нет времени, но полагаю, что только одно лишь право беспошлинной торговли, которое ты получишь, поставит тебя в очень выгодное положение перед всеми прочими купцами.
— А кто наделит меня таким правом? — поинтересовался он.
— Государь, — заявил я, но сразу честно сознался: — Вот только какой именно, этого пока и сам не знаю. Твердо могу сказать лишь одно: ты его получишь. А уж от кого… Да и не все ли тебе равно?
Словом, я его уговорил.
Барух твердо пообещал сделать все, что в его силах, после чего и дал Дмитрию от ворот поворот.
Нет денег, и шабаш.
Но, чтобы не портить отношений, опять-таки по моему совету, Барух ничего не говорил про необходимость вернуть старые долги и про то, что он уже не верит, что царевич придет в Москву.
Объяснение прозвучало гораздо проще — кончилось серебро, а потому завтра же он отправляется за новым и в дальнейших кредитах отказывать ему не собирается.
И уехал.
А Дмитрию я в утешение посоветовал по возможности пореже прибегать к помощи заимодавцев.
— Но они меня поддерживают, — возразил он.
— Ага. Точно так же, как веревка поддерживает повешенного, — съязвил я. — Знаешь, банкиры, ну то есть заимодавцы, — это такие люди, которые охотно протянут тебе кусок хлеба, когда у тебя достаточно яств на столе, а потом отберут его вместе с последней жареной курицей и прочей снедью. Так что одалживаться у них весьма чревато.
Как я уже говорил, с припасами еще куда ни шло — тут вопросы с грехом пополам улаживались, зато поляки как с цепи сорвались, и теперь каждое утро начиналось с того, что они осаждали Дмитрия настойчивыми просьбами, напоминающими угрозы, о выдаче им причитающегося жалованья.
Увещевания царевича немного подождать они и слушать не хотели, наседая все энергичнее, а своих полковников, пытающихся прийти на выручку Дмитрию, озлобленная шляхта посылала чуть ли не на три веселых буквы.
Нет, точно утверждать не берусь, поскольку тараторили они по-польски, но, судя по тому, как после бесед со своими буйными подчиненными нервно покусывал пышный ус гетман Адам Дворжицкий, как белели костяшки пальцев, сжимавшие рукоять сабли, у Неборского, как багровело от злости лицо Станислава Гоголинского, возможно, туда их тоже посылали.
И, как знать, не исключено, что не только туда.
Все-таки польский язык относится к славянским, а мы, в отличие от англичан, французов и прочих, на словцо народец бойкий и весьма изобретательный.
Пока ситуацию спасали ксендзы, которых поляки при всем своем буйстве все же слушались, но долго ли авторитет священнослужителей мог приходить на выручку царевичу — вопрос.
И я уверен, что и сам Дмитрий неоднократно задавал его себе.
Кстати, всякий раз, когда возникал гвалт насчет денег, царевич с такой тоской поглядывал по сторонам, что я был уверен — мысль о побеге уже приходила ему в голову, пускай и на короткий срок.
А улетучивалась она именно по той простой причине, что царевич не знал ответов на главные вопросы — куда бежать и на что потом жить.
Ах да, чуть не забыл третий, который тоже немаловажен: «Как бежать?»
С этим ведь тоже проблема, и весьма серьезная. Дело в том, что поляки приставили к нему крепкую охрану не только для сбережения от возможных покушений, но и для того, чтобы он не удрал самовольно. Они даже место жительства ему определили такое, которое весьма напоминает узилище.
А как иначе назвать комнату, расположенную в верхнем ярусе главной башни собора?
Даже при выезде на охоту его сопровождало не меньше полусотни ляхов, а то и целая сотня.
Мне эта охота, честно говоря, не по душе, но, чтобы присмотреть удобное местечко для предстоящей засады моих ребят и для путей побега, приходилось не раз выезжать на нее, так что количество охраны я знал.
Потому я и предполагал, что стоит мне выйти на него со своим заманчивым предложением, которое разом решало все три вопроса, как он пускай не сразу, но согласится.
Могут спросить: зачем такие сложности, если имелся вариант погрубее, но и попроще — взять да убить?
Если кратко — я не киллер.
Да и зачем, когда все преспокойно решаемо и без столь кардинальных мер, причем к всеобщему удовольствию. Семья Годуновых оставляет за собой трон, а авантюрист получает вольготную жизнь в Европе.
Кроме того, самим фактом своего существования на белом свете Лжедмитрий сдержит поток самозванцев, которые объявились на Руси в потрясающем воображение количестве именно после его смерти.
Зато при моем раскладе все хорошо и все довольны…
А тут и приспело время для включения моего варианта, ибо ушлые людишки в окружении царевича все-таки засекли отсутствие одного из моих слуг.
Случилось это, когда дотошный князь и боярин Рубец-Мосальский, относясь ко мне по-прежнему с ревностью, изрядно увеличившейся после крещения, уточнил в Кромах о Васюке, а узнав, что тот куда-то исчез, немедленно пошел стучать на меня Дмитрию.
Я не боялся каверзных вопросов царевича. Да и чего страшиться, раз мой гонец, судя по времени, не только давно прибыл в Москву, но и должен собираться в обратную дорогу.
Наоборот, я был всецело готов к разговору, и едва Дмитрий осведомился про Васюка, как я совершенно открыто заявил, что отправил его в Москву с коротким письмецом, предназначенным царевичу Федору.
— Кому?! — обалдел он от моей наглости.
— Царевичу Федору, — отчетливо повторил я и торопливо продолжил: — Вижу, что тут творится, а потому решил посодействовать тебе чем могу. — После чего выложил свой план.
Нет, не бегства. Об этом рано. Ведь неизвестно, как отреагирует Годунов на мою просьбу о людях и золоте. К тому же в любом случае мне вначале надо попасть в Москву, чтобы вернуться оттуда «в панике».
Да и нельзя сразу бить в лоб. Дмитрий — человек импульсивный и горячий, может отреагировать неадекватно, во всяком случае, не так, как мне того хотелось бы. То есть и тут чревато нежелательными последствиями.
Словом, нужна была тактика похитрее. И первый этап я запланировал нечто вроде промежуточного, то есть предложить не столь постыдную вещь, как банальное бегство, а весьма более заманчивое.
Например, ведая, что Годунов стал не в меру подозрителен, внести раскол даже в его семью, отправив «прелестное письмо» его сыну, в котором пообещать много-много всяческих льгот и милостей, если только царевич Федор осмелится сдать Москву и покориться, то есть лично вручить шапку Мономаха Дмитрию.
Разумеется, не задаром.
Взамен новый государь наградит своего верного слугу, осознавшего, что его отец занимал трон не по праву, не только огромным количеством земель, но и самыми важными чинами, в число которых обязательно должен войти новый титул брата государева.
А практическим подтверждением оного будет то, что Дмитрий назначит Федора престолоблюстителем и наследником своего царства, что он тоже укажет в письме.
