Валерий Елманов - Алатырь-камень
– Чирей все равно лопнет, но теперь мы о нем знаем если не все, то очень многое. В другой раз такого случая не представится, да и ни к чему нам больше терпеть, – заявил он Вячеславу.
– Правильно, – согласился тот. – Мне эти борцы за княжеские права тоже поперек горла сидят, причем давно. Крепости давно пора строить на Яике и на Волге, Кавказ и Крым покорять, а мы сидим, как на привязи, потому что надо этих обормотов караулить. Ты, по-моему, и так с ними слишком долго цацкаешься. У этих халявщиков не жизнь, а сплошные летние каникулы, плавно переходящие в осенние, а затем в зимние, а им все неймется – еще и весенние подавай. А легату этому, как его, Розамунде, который их науськивает, я в следующий раз морду побью при встрече. Ей-богу побью, – горячо заверил он друга напоследок.
Неблаговидная роль посланца римского папы Раймундо Пеннафорте стала известна тоже из перехваченной грамоты. В ней киевский князь ободрял смоленского, что даже в случае неудачи им ничто не грозит, потому что глава доминиканского ордена твердо обещал свою поддержку и посредничество, так что в самом худшем случае они вновь останутся каждый при своем княжестве.
Причем скорее всего, испуганный таким дружным выступлением, Константин непременно даст им послабление, отказавшись от некоторых своих нововведений, так что выигрыш, хоть и не такой существенный, будет им обеспечен и в случае военной неудачи.
– С ним потом, – отмахнулся Константин. – Ты лучше скажи, тебе сил для надежного окружения хватит или как? – поинтересовался он.
– Судя по тем данным, что у нас есть, – вполне, – пожал плечами Вячеслав. – А вот если у них появятся дополнительные резервы, то разгром я тебе все равно обещаю, а вот надежное кольцо организовать будет сложнее.
Как выяснилось позже, сил действительно не хватило. При подсчете сил и средств не было известно, сколько людей приведут на Русь из Венгрии бывшие галицкие бояре и князь Александр Бельзский. В перехваченной грамотке было сказано лишь то, что они будут, как и шведы с данами, которые, согласно тайной договоренности, должны были соединиться с новгородцами и прийти уже вместе.
Словом, предварительный подсчет оказался слишком грубым, и учесть все не получилось.
Посольство, отправленное к мятежникам, вернулось ни с чем. В ответе князей говорилось: «Когда мы целовали тебе крест, ты обещал быть нам добрым отцом, но теперь поставил всюду своих слуг. Мы из-за них и в холопах своих не властны, и в вотчинах наших исконных тоже не хозяева. Убери своих судей, воевод и тиунов, только тогда и поговорим!»
Винить заговорщиков в упрямстве не стоило. Посольство, направленное Константином, предъявило им такие условия, примириться с которыми значило бы не уважать самих себя. Добавило мятежникам уверенности и то, что на этот раз царь явно недооценивал возможности их воинства.
А ведь у него самого было не так уж много сил. Во всяком случае, подпоенные дружинники, сопровождавшие послов от самой Рязани, говорили именно так. На то, что они лгут, не походило, так что получалось, что Константин чересчур зазнался.
Дружинники и впрямь не лгали, а говорили вполне искренне, когда, будучи пьяными, уверяли будущих противников, сидящих за одним столом с ними:
– Нешто вам с пятью тысячами, из коих половина пеши, устоять супротив нашего государя?! Да ни в жисть!? У него и людишек поболе – почитай, семь тысяч, не менее, да из них на конях поболе трех. Опять же выучку сравнить… Да наши пешцы любое войско остановят, а дружины с боков прихлопнут.
Из этой хвастливой болтовни следовало, что Константин ни слухом ни духом не ведает, что на самом деле войско мятежных князей насчитывает двенадцать тысяч человек, из коих семь – одной конницы.
Мятежные князья и их бояре приняли в расчет и то, что их пеших ополченцев вот уже несколько лет обучали царские воеводы. Теперь эта выучка должна была обернуться против Константина. Главным же преимуществом заговорщики считали свою тяжелую конницу, пускай наполовину и иноземную, которой по силам пробить даже обученный пеший строй. Тем более что действовать ей с каждым днем становилось все легче и легче – земля с начала похода ощутимо подсохла.
Во хмелю вообще врать трудно – легко запутаться. Поэтому Константин и Вячеслав сработали охранников послов «втемную», специально подобрав людей, склонных к хмельным медам и самых несдержанных на язык. Болтуны толком не знали, сколько войск на самом деле у их государя. Часть царских дружин шла тайными тропами, равно как и около двадцати тысяч пешего ополчения.
Не учли мятежники еще и то, что строй строю рознь. Лучше стадо оленей, которой командует тигр, чем стая тигров под командованием оленя. Лишь один царский воевода согласился примкнуть к мятежу. Остальные отвергли сладкие посулы, то есть пряник, не испугавшись и кнута, обещанного за непослушание, предпочитая угодить в поруб.
Их вера в будущее торжество полков Константина была столь велика, что один из колодников, воевода Вихор, пообещал, что не пройдет и пары месяцев, как обитателями этой тесной и вонючей ямы станут именно те, кто его теперь в нее запихивает.
Второму царскому посольству, которое привезло жесткие требования угомониться, мятежники ответили столь же упрямо: «С такими речами присылай к простым людишкам да к своим княжатам-подручникам. Тебе же пред нами заноситься негоже, ибо мы – такие же Рюриковичи по крови, и пращур наш один – Ярослав Володимерович [122] . Делай что замыслил, а на нашей стороне правда вышняя. И пусть рассудит нас бог и сила крестная».
На сей раз оборонять Ростиславль не пришлось. Вячеслав учел, что в стане врагов многие прошли выучку у него и его воевод, сделал все, чтобы избежать правильного боя, и напал в самое неподходящее для противника время, когда силы бунтарей были рассеяны на двух волоках – северном, Ламском, и западном, ведущем с Угры на Оку.
Если бы ополченцами командовали ратные люди царя, то они все равно сумели бы организовать оборону. Вячеслав учил их на совесть, упорно вдалбливая простейшие азбучные истины, вроде той, что в походе расслабиться можно лишь тогда, когда ты с победой вернулся в родной город.
Особое же внимание – на переправах через реки и на волоках. Тут бдительность надо увеличивать до предела. Доказывал это воевода на практических примерах, самолично устраивая во время учений лихие наскоки конных дружин именно в этих местах.
Так все и получилось. Стремительные удары, нанесенные в самый разгар переправ, внесли такое расстройство в ряды противника, что уже через несколько часов стало ясно – конец. Оставалось только бегство, чтобы успеть добраться до своих стольных городов и затвориться в них.
А как до них добраться, если все пути в Смоленск уже перекрыл князь Василько, подошедший от своего Владимира-Волынского. Как вернуться в Новгород, если Волга напрочь перекрыта боевыми ладьями рязанцев? Правда, на Киев дорожка была посвободнее, хотя тоже засад хватало и на ней.
Вот тогда-то Слану и выпала честь самолично пленить князя Андрея Мстиславича, который, в довершение своего позора, был вынужден отдать меч недавнему татю.
Константин не казнил ни Андрея, ни его брата Всеволода, который вел новгородские полки. Ни к чему излишняя жестокость. Вот князя Бельзского он повесил бы с удовольствием, но тот утек обратно в Венгрию. Этих же, всех троих, включая смоленского князя Ростислава, просто изгнали за пределы Руси, а Слану в награду за поимку достался орден, который как раз и вручил ему царевич Святослав.
С сынами князя Михаила Городненского именно в это время произошла иная история. Они появились на Руси всего за год до княжеского бунта. Александру и Владимиру Михайловичам, в отличие от отца, надоело пребывать в мазовецких болотах, распоряжаясь дикими мазурами в трех селениях, которые Конрад милостиво выделил князю-изгою, и они подались на Русь.
Константин принял обоих, но не осыпал почестями, как те в душе надеялись, а предложил должности на выбор. Были они все захудалыми, но дареному коню в зубы не смотрят, а потому князья избрали для себя привычную воинскую стезю. Расчет был на то, что должность десятника в царской дружине, конечно, невелика, но зато он часто мельтешит пред государевыми очами, а значит, непременно должен подвернуться случай отличиться.
Вскоре он и впрямь подвернулся братьям. Как раз их сотня, которую Александру вверили для того, чтобы перекрыть один из возможных путей отступления Андрея Мстиславича, и оказалась на дороге у мятежного князя. Вот только в спешке ни Константин, ни воевода Вячеслав, распоряжавшийся всеми силами, не напомнили своему вояке про элементарные меры предосторожности – чай, князь, да и большенький уже, далеко не мальчик.
Словом, когда люди беглого мятежника выскочили на лесную поляну, то увидели, как комфортно отдыхают после бурного ночного веселья воины Александра, который даже не удосужился дать распоряжение выставить сторожевые посты. Киевлянам только это и было нужно. Из всей сотни погибли немногие – князь Андрей слишком уж торопился. Зато преследовать врага было уже не на чем – всех лошадей беглецы увели с собой.
