Анатолий Дроздов - Господин военлёт
– Ваши не убивают? А как же белый террор? Вешать каждого десятого, если село помогало красным? А заложники? Насилия, грабежи? Я был в станице, где прошел Мамонтов. Ободрали людей до нитки! Даже тех, кто их с цветами встречал!
– Красные не грабят?
– Наших за это расстреливают! Железной рукой, красноармейцев и командиров! За белой конницей телеги тащатся, барахло грузить. Казачки, грабь-армия!
– Не видел.
– С высоты не всегда видно. Люди вас ненавидят. На что вы надеетесь? Победить? Не будет этого!
Рапота прав – белые обречены. Я это знаю, в том-то и беда. «Во многая мудрости многая печали; и кто умножает познания, тот умножает скорбь». Красные знают, за что воюют, белые – против кого. У вождей белого движения нет программы, есть только ненависть к противнику. В этом наша слабость. Армия без идеи – толпа, солдат должен знать, за что умирает.
– Прощай, Сергей!
– Увидимся!
Не дай бог, в воздухе…
– Передавай привет Ольге!
– А ты – Татьяне!
– Она будет рада. Сын у нас недавно родился. Прилетишь – крестным будешь!
– Большевики крестят детей?
– Татьяна хочет, – он смущен. – Почему бы и нет? Не запрещено!
Помечтай! Заскакиваю в «Ньюпор». Двигатель не успел остыть, заводится сразу. Разбег, взлет. Оглядываюсь. Аппарат Рапоты бежит по полю – карбюратор он все же прочистил…
Армия ушла вперед, подтягиваем тылы. Движемся медленно – транспорта не хватает. В одной из станиц бросаем якорь. Меня вызывают к Егорову. Подполковник квартирует в большом доме. В передней – незнакомые офицеры. Поджарые, настороженные, с острыми взглядами.
– Поручик Красовский!
– Так точно!
– Сдайте оружие!
Та-ак! Плохое начало.
– Я арестован?
– Пока нет. Браунинг позвольте!
Они и марку пистолета знают! Дрянь дело. Отдаю браунинг.
– Проходите, вас ждут!
В горнице двое: Егоров и полковник. Знакомое лицо. Девятьсот шестнадцатый, полеты за линию фронта, он тогда так и не представился. Военный разведчик, теперь контрразведчик, это к гадалке не ходи. Я – подозреваемый. У пилотов, направляемых в разведку, оружие не изымают.
– Узнали, господин поручик?
– Так точно!
– Хотел бы сказать, что рад встрече, но, к сожалению, не могу. Присаживайтесь!
Подчиняюсь. Егоров с полковником устроились напротив. Между нами стол. Умно. Пока вскачу и перепрыгну… Леонтий Иванович выглядит смущенным.
– Курите, Павел Ксаверьевич! – Он придвигает коробку.
Это кстати. При допросе к месту курить. Можно перевести взгляд на папиросу, проследить за дымком, и никто не увидит, что у тебя в глазах. Полковник покосился, но смолчал – в доме хозяин Егоров. Чиркаю спичкой.
– К вам несколько вопросов, господин поручик, – вступает полковник, – но сначала кое-что разъясню. В станицах, освобождаемых нами, немало истинных патриотов. Они помогают разоблачать большевиков. Недавно один из патриотов сообщил нечто весьма любопытное. Его сын, пастушок, потерял овцу и отправился на поиски. В степи заметил два аэроплана. Они стояли рядом. У одного аппарата на крыльях были красные звезды, у другого – наши кокарды. Несмотря на это, военлеты беседовали и даже, пастушек в этом клянется, мирно курили.
Черт бы побрал всех глазастых пастушков! Лезут, куда не нужно…
– Закончив беседу, военлеты улетели. Пастушок запомнил день и время. Такое ведь не часто увидишь! Мы заглянули в журналы полетов. По всему выходит, что нашим военлетом были вы. Что скажете?
– Это так.
Егоров бледнеет. Видимо, до последнего считал подозрение ошибкой. Иметь в отряде шпиона – дело кислое. Извините, Леонтий Иванович, но отрицать глупо.
– Приятно, что вы не запираетесь, господин поручик! Надеюсь, вы объяснитесь?
– Непременно! В том вылете я заметил на земле аппарат красных: большевик сел на вынужденную. Я приземлился, чтоб взять его в плен.
– Отчего ж не взяли?
– Военлетом красных оказался Рапота.
– Сергей Николаевич? – это Егоров.
– Вы знаете его? – полковник смотрит на Леонтия Ивановича.
– На германской войне он служил в моем отряде, затем сменил меня в должности. Я его и рекомендовал. Храбрый и знающий офицер.
– Вы не ошиблись в нем, господин подполковник! Рапота действительно храбрый и знающий. Только воюет на противоположной стороне. Как понимаете, радости нам от этого мало. Он командир авиационной группы, самой боеспособной у красных. Устранение Рапоты – великая польза Отечеству. Отчего вы не пленили его, поручик?
– Он не сдался.
– Следовало стрелять!
– Я не убиваю людей, которым обязан!
– То есть?
– На германской войне Рапота спас жизнь поручику, – включается Егоров. – Посадил аппарат с истекающим кровью летнабом прямо у госпиталя. Павел Ксаверьевич не забыл.
– И по-рыцарски вернул долг. Спустя четыре года… Вы находите это правдоподобным?
– Отчего же? Обычное дело.
– Неужели?
– У нас разные представления о благородстве, полковник.
Ай да Леонтий Иванович! Хорошо врезал! Но контрразведчик – волк битый. Так просто не проймешь.
– Я помню ваши высказывания, подполковник, еще там, на германской. Вы проявили себя рыцарем. Помню я и другое. Поручик в ту пору придерживался иных взглядов. Не так ли, господин Красовский?
– Считаете меня шпионом?
– Подозреваю. Слишком все красиво, господин Красовский! Вы перелетели к нам от красных. Ничего необычного, перелетели десятки военлетов. Но вы застрелили комиссара.
– Не я, а моя жена.
– Тем более! Романтическая история: жена военлета стреляет в насильника! Патриоты в восторге. Идеальная легенда для разведчика.
– Вы слишком высокого мнения о красных!
– Противника нельзя недооценивать.
– Тогда почему они бегут? Повсеместно?
– Отчасти оттого, что мы знаем свое дело.
– Позвольте спросить! Зачем красным шпионы?
– Затем, что и всем! Добывать сведения.
– Какие?
– О замыслах врага.
– Проще говоря, о наступлении. Тогда объясните, почему я, будучи шпионом красных, не упредил их? Это не составляло труда. Мы вели разведку, летали над позициями красных, что стоило сбросить записку, предупредить о нашей коннице? Однако, как сами знаете, наступление застало большевиков врасплох. То же происходит и сегодня. Наши корпуса наступают стремительно, мы теряем с ними связь. Организованного сопротивления со стороны противника нет. Как такое возможно при наличии шпиона? Мы летаем поодиночке, совершенно не трудно, к примеру, сесть в расположении красных, сообщить важные сведения и улететь. Просто и безопасно. Зачем звать Рапоту сюда, где его легко обнаружить, что, в конечном итоге, и произошло? Если противник настолько умен, как вы утверждаете, к чему подобные глупости? Вам не кажется странным?
– Вы не просты, Павел Ксаверьевич, я и в шестнадцатом это заметил.
Потеплело. Добавим.
– И самое главное, господин полковник! Зачем сыну богатого отца служить красным?
– Им многие служат.
– Вопрос: кто? Прапорщики, ставшие комдивами? У них есть резон. Военлеты, вроде Рапоты, пролетарии по происхождению? С ними понятно, надеются сделать карьеру. Масса офицеров служит из страха, их семьи в заложниках. Я не подпадаю ни под одну категорию. Моя семья за границей, жена со мной. Чем красные меня прельстили? Верой в революцию? Мне и при царе жилось неплохо. В отличие от наших генералов революцию я не поддерживал – ни в феврале, ни в октябре. Спросите любого. Я до конца исполнял воинский долг, армию покинул, когда ее не стало вовсе. Поэтому застрял в Москве и был мобилизован. Остальное вы знаете.
– Добавлю, – говорит Егоров. – Поручик удостоен пяти наград, в том числе Георгиевского оружия. Покойный государь дважды и лично производил его в чин. Я за него ручаюсь, господин полковник!
Контрразведчик встает. Вскакиваю.
– Что сказал вам Рапота, поручик?
– Предлагал перелететь к красным. Сулил хорошее жалованье, паек.
– А вы?
– Послал его подальше. Сказал, что думаю о Троцком и прочих людоедах. Посоветовал не встречаться мне вновь. В другой раз я буду стрелять!
– Почему не доложили о встрече?
– Это было личным делом.
Контрразведчик идет к двери.
– Господин полковник!
– Что еще? – он недоволен.
– Прикажите вернуть мне оружие. Это личный браунинг, куплен на свои средства.
– Ну да, вы же собрались стрелять! – он хмыкает. – Не промахнитесь, поручик! В другой раз не промахнитесь!
Это не совет – предостережение. Умному понятно. Егоров угощает меня папиросой, благодарю и выхожу. Мне возвращают браунинг, гости уходят. Курю во дворе. Рука с папиросой подрагивает. На околице станицы – виселица. Экзекуция состоялась третьего дня. Вешали большевиков – паренька и молоденькую девчонку. Их, как и меня, выдал патриот. Паренька перед казнью секли шомполами – долго и со вкусом. Девчонку отдали казачкам на потеху. Она пробовала кричать, ей заткнули рот. Приговоренных затем тащили к виселице, сами идти они не могли. Казненные висели два дня, утром их сняли. Вакантное место могли занять мы с Ольгой… Людоеды окопались не только в Кремле, людоеды вокруг. Сегодня они щелкнули зубами, показав намерения, завтра вцепятся. Зажился я здесь…
