Попова Александровна - Пастырь добрый
— Говорят, они вышли здесь, — продолжил Бруно, когда распахнутая пасть восточных ворот осталась за спиною.
— Логично, — пожал плечами Ланц, с интересом разглядывая узкие и в сравнении с кельнскими словно какие-то застиранные, точно грязный фартук, улицы. — Если б я сочинял такую историю, я бы также упомянул именно восточные ворота — от них всего ближе к реке.
— Равно как и, будь ты Крысоловом, — возразил Курт, — ты вправду вышел бы через них же по той же причине.
— Я ничего не утверждаю, — примирительно откликнулся сослуживец. — Если тебя это ободрит, я лично более склоняюсь к твоей версии, хоть и звучит она столь сумасбродно и несуразно.
— Я вполне отдаю себе отчет, Дитрих, что именно правдивость этого предания мы и должны проверить; я не отношусь к тем, кто цепляется за свою версию любой ценою до конца и видит в ее крушении свой Конец Света. Я вполне готов узнать, что неправ. Хотя, — докончил Курт мрачно, — об одном я точно пожалею: о том, что понапрасну растратил время, деньги и силы Друденхауса на ложный след.
— Вот и займитесь проверкой поскорее, дабы не терять времени, — нарочито дружелюбно улыбнулся Ланц. — Первым делом в нашем положении мы поступаем как?.. Верно, говорим с местными. Так, Хоффмайер?
— А что сразу Хоффмайер? — насупился тот; Ланц улыбнулся еще шире.
— А абориген нынче ты. По какой-то, мне неясной, таинственной причине никем не было упомянуто о том факте, что — парень, ведь это твой город, и здесь твой дом. Он ведь не сгорел и за пределы стен не убежал, и семейство свое перед уходом из дому ты не порешил; я прав?.. Вот и следует пойти к местным, перед которыми не придется подолгу объясняться и которые уже известны; тем более, насколько я понял, это те самые местные, от коих сия легенда и была услышана тобою впервые. Куда как хорошие свидетели.
— А ведь… — начал Курт, и подопечный резко дернул поводья, остановившись.
— Нет, — решительно заявил он, упрямо мотнув головой. — Туда я ни ногой.
— Да брось ты это, — вкрадчиво произнес Ланц. — Побывать в родном городе и не навестить родню — ну, это верх непочтения. Не будь ребенком, Хоффмайер. Помимо вполне полагающегося к случаю желания посетить родные стены…
— Нет у меня такого желания.
— Быть того не может, — оборвал его Курт убежденно. — Дитрих ведь прав — для чего разносить слухи по всему городу, бегая в поисках тех, кому легенда эта известна, если вот они, люди, знающие то, что нам необходимо? Ну, а к прочему, не верю, что за все эти годы у тебя ни разу не возникало желания заглянуть домой хоть бы и на минуту…
— И что я там скажу? — почти просительно возразил Бруно. — «Привет, папа, я шесть лет назад ушел из дому, а вот теперь явился — хочу поболтать о Крысолове»; да в лучшем случае я обрету в ответ нечто нецензурное. Кроме того, я понятия не имею, что именно я должен узнать.
— Вот для того с тобою и пойдет Гессе — дабы направить разговор в нужную сторону и задать те вопросы, что нас интересуют, если вдруг ты начнешь спрашивать не о том. А ты повидаешь семью; в самом деле — шесть лет носа не казал, это уж неприлично попросту.
— Не особенно-то я был хозяином своему носу, — тихо буркнул помощник. — И по сю пору не хозяин.
— Ну, а коли так, — оборвал его Курт, — то считай это приказом. Бруно Хоффмайер, ты обязан предоставить следствию известных тебе свидетелей. Это — понятно?
— Пошел ты, — отозвался подопечный тихо, и он удовлетворенно кивнул:
— Стало быть, понятно… Дитрих, а ты в это время где будешь, дозволь узнать?
— Ну, — укоризненно протянул Ланц, — уж не намерен же ты притащить в его лачугу и меня тоже? Это уж в самом деле будет нечто непотребное… Я пока найду какой-нибудь трактирчик, где смогу примостить мои старые кости на скамеечку, и заморю червячка.
— Мы замучили этого самого червя два часа назад.
— Сухой сыр вприкуску с черствым хлебом?
— Я полагал, Густав остался в Кельне, — с усмешкой заметил Курт. — Надо будет, как возвратимся, испытать его на способность переселяться в чужое тело.
— Господа из Друденхауса, — все так же тихо заметил Бруно, — вообще отличаются наклонностью к тому, что добродетелями инквизитора как-то язык не поворачивается назвать…
— Попоститься в свое удовольствие — это славно, — перебил Ланц. — Однако ж вот что я тебе расскажу, Хоффмайер. Жил один монах — строгий в подвигах и вообще образец для подражания; однажды задумал этот монах отучиться от пищи вовсе, дабы требования грешного тела не были помехой возвышению духа. Отучался он долго и даже почти успешно, и даже почти уж было отвык, и отвык бы совершенно — если б только не помер. Наверняка в самом возвышенном состоянии духа… Довольно препирательств, малышня. Мой организм требует насыщения, а ваша молодая натура обязана жаждать действия; вот и действуйте, — подытожил Ланц, разворачивая коня, и, не дав никому возразить, устремился по улице, напоследок бросив с явной издевкой в голосе: — Успехов.
— Чтоб ты подавился, — чуть слышно пробормотал Бруно ему вслед, и Курт, перегнувшись с седла, залепил ему подзатыльник.
— Полегче, — пояснил он в ответ на возмущенный взгляд. — И давай-ка к делу; если говорить без шуток, время и впрямь уходит — только подумай, что произошло в Кельне за сутки нашего отсутствия.
— Повешение мясника, — отозвался Бруно без промедления. — Или четвертование? за такие-то дела…
— Для начала Густав подкоротит ему язык — дабы в последний момент не надумал крикнуть что-нибудь ненужное с помоста; Господи, Бруно, ты и здесь начнешь возмущаться? Даже когда человек виновен…
— … в тупости, — докончил подопечный, и Курт покривился:
— А не надо нарушать закон. Надо честно исполнять свои обязанности, тогда не доведется внезапно узнать, что ты виновен в убийствах, пусть и соучастием по недоумствию. А теперь — брось мне зубы заговаривать; где твоя берлога?.. Ты учти, — предупредил он, не услышав ответа, — я ведь сейчас буду спрашивать дорогу у прохожих; городок это, я смотрю, крохотный, убежден, что все всех знают, и рано или поздно…
— Налево, — буркнул подопечный, не дожидаясь окончания, и тронулся с места первым. — Только и ты учти, — продолжил он спустя минуту, — что сейчас мы можем никого не застать; утро, и все, кому не дают жалованья за вытягивание жил, на работе.
— Уж те, кому дают, на службе круглосуточно, тебе ли не знать, — заметил Курт с улыбкой. — Но мне не за это платят, хочу уточнить.
— Хорошо; за жалованье ты тянешь нервы. А жилы — бесплатно, по зову души.
— А еще люблю перечитать на досуге «Молот…» в старой редакции, — добавил Курт благодушно, понимая, что подопечный опасается навязанного ему визита и того, что может увидеть и услышать в давно покинутом им родном семействе, а посему злится на него и весь мир вокруг в его лице. — Очередной приступ желчности? Переход в острую фазу хронического человеколюбия? Или где-то здесь неподалеку монастырь, который ты себе уже присмотрел?
— Направо, — коротко отозвался Бруно, сворачивая, и разговор затих — по улочке, в чью узкую кишку с трудом втиснулись курьерские, можно было двигаться лишь гуськом, подбирая ноги, чтобы не задевать редких прохожих, косящихся на двух чужаков на явно недешевых конях и при оружии.
Бруно остановился спустя четыре поворота перед дверью приземистого, точно деревенский, домика, глядя на старую, темную, забрызганную грязью у порожка створку, словно за нею его ожидала свора адских псов, готовых порвать в клочья тело и унести душу в преисподнюю. Прождав с полминуты, Курт демонстративно вздохнул, спрыгнув наземь, и, наскоро прикрутив поводья к подпирающему дождевой скат столбику, решительно шагнул к двери; подопечный тут же рванулся, поспешно соскочив с седла, и протиснулся вперед.
— Не лезь, — осадил Бруно резко, отпихнув его локтем в сторону, и, взявшись ладонью за деревянную потертую ручку, снова надолго замер, не решаясь открыть.
— Bums! — тихо цыкнул Курт, склонившись к самому уху; подопечный дернулся, подпрыгнув, и от толчка его руки дверь приоткрылась. — Гляди-ка, незаперто, — буднично заметил он, подтолкнув помощника в спину, и тот, распахнув створку лбом, почти вбежал внутрь. — Преимущество маленьких городков. Нараспашку двери и души. Как это умиляет…
— Всё, как у всех, — тихо возразил Бруно, оставшись стоять в шаге от порога, мельком наделив своего мучителя недобрым взглядом. — Попросту кто-то есть дома.
— Правда? — уточнил Курт нарочито обрадованно и тщательно огляделся, отмечая и скрупулезно скрываемую бедность жилища, и отсутствие первейшего признака достатка — лишней мебели. — И где же этот кто-то, интересно… Добрый день, хозяева! — повысил голос Курт, и подопечный рывком обернулся к нему, глядя теперь уже почти свирепо. — Что? Не намеревался же ты стоять тут до вечера?
