Олег Мазурин - Убить отступника
В это время Снетков ворвался в кабинет… За ними бежал, топая и громыхая ружьями, отряд солдат. Увидев застывшего в кресле министра, окровавленного, с гримасой ужаса на лице, Снетков невольно остановился. Замерли на месте и солдаты.
– Черт! – выругался поручик. – Не успели! Застрелился, мерзавец!
Снетков подошел к столу. Взгляд поручика уткнулся в женский портрет. «Вот так фокус! Это же портрет княжны Боташевой! Да, дела… Дубов был влюблен в Дарью Боташеву!»
Снетков приказал выгрести бумаги из камина. Солдаты бросились штыками выковыривать горящие бумаги. К счастью, половина их уцелела. Снетков строго следил, чтобы ни один документ не пропал. Не уничтоженные Диктатором бумаги складывали в один большой саквояж.
Неожиданно появился серебряный шар. Ярко вспыхнув, он стал вращаться. Солдаты и поручик застыли в оцепенении.
– Свят! Свят! Свят!
– Чур, только не меня!
– Святая Богородица, защити!
– Спаси и сохрани!
– Иисусе, что это?
Но шар так же быстро исчез, как и появился. Может, его и не было вовсе, может, всем показалось.
– Что это было? – ни к кому не обращаясь, спросил Снетков. Солдаты стали наперебой гадать:
– Чертовщина какая-то.
– Молния что ли?
– Чудо какое-то.
– Без штофа не разберешь.
Снетков размышлял о природе увиденного зрелища и недоумевал: разве бывает зимой шаровая молния? Обычно она появляется летом после грозы, вслед за ударом линейной молнии. А тут посреди декабря самое что ни на есть настоящее искровое шаровидное тело? Что это? Непонятно.
* * *И вот Голевский снова в столице. Все тот же знакомый дом с мезонином. Голевский отлеживается на диване с перевязанной рукой. Рана еще не зажила. Даша сидит у изголовья больного. Игнат подбрасывает поленья в камин. Огонь разгорается, становится теплее. Бессменный и самый преданный слуга Голевского прибыл недавно из Сибири с вещами хозяина. Привез и фрегат. Журавлев доделал эту игрушку и не захотел оставлять себе, отдал Игнату. С ним передал и свое письмо. В нем полковник желал товарищу всего наилучшего и просил принять в подарок завершенный макет корабля.
Княжна приехала проведать суженого и хлопочет над ним как может.
– Попейте этой микстуры, Александр Дмитриевич, – уговаривает она Голевского.
– Не хочу. Надоели эти лекарства, – морщится капитан. – Ах, милая Даша, лучшее лекарство от моих недугов – это ты. Кстати, завтра приезжает тетушка с целым обозом продуктов, она тоже замучает меня своими пилюлями и порошками, а также чрезмерной и ненасытной заботой.
– Вы несправедливы к ней, Александр. Она вас любит как сына и даже больше.
– Это точно. Я ей как сын. Игнат, оставь нас наедине!
– Слушаюсь, барин.
Голевский взял Дашину руку и прижал к щеке. Даша ласково погладила его по волосам. Он поцеловал ее руку, затем губы. У Голевского разом захватило дух! Ух-х-х!.. Словно он с крутой горки на санках мчался! Летел, как в пропасть! Дух замирал, стыла кровь, нервы и ощущения были обострены до предела. Казалось, он забыл все на свете, кроме этих знойных и долгих поцелуев… Все его естество растворилось в них. Влюбленные долго целовались и обнимались. Наконец оторвались друг от друга. Глаза их сияли блаженством и любовью.
– Как я счастлив, Даша! – воскликнул Голевский.
– Я чуть не сошла с ума. Тогда. Я боялась, что вы умрете, я бы не пережила этого. Я бы умерла наверно. Зачахла и умерла. Я бы не смогла жить без вас.
– Что ты говоришь, Даша, помилуй, не надо умирать. Вот я, живой и невредимый.
Он покрыл ее лицо поцелуями.
– Дашенька, милая, ответьте еще раз, вы любите меня?
– Да, да, да. Я люблю вас.
– Вы выйдете за меня замуж?
– Да.
– Как только я поправлю свое здоровье, то сразу же отправлюсь к твоему батюшке просить твоей руки. Непременно.
– Он будет этому весьма рад, уверяю. А так как он подумывает навестить тебя здесь в Петербурге, то тебе отпадает необходимость ехать за разрешением в Москву. Попросишь его здесь.
– Вот и славно!
Они снова поцеловались.
Вдруг в комнату словно ошпаренный влетел Игнат. Взгляд безумный, речь нечленораздельная, руками размахивает, жестикулирует. Голевский насторожился. Княжна тоже не на шутку обеспокоилась.
– Что-то случилось, Игнат? – спросил Голевский.
– Там, барин, там… Барыня, там… – продолжал махать руками слуга.
– Что там? Наводнение, пожар? Или моя тетушка на три дня раньше объявленного срока вернулась к нам из имения?
– Нет, барин, там…
– Привидение, вурдалаки?
– Там, там прибыли такие господа, генералы, полковники. От орденов и золотого шитья глаза просто слепнут. Хотят вас видеть.
– Хорошо, голубчик, проси…
Голевский привел в порядок пятерней волосы, запахнул шлафрок. В комнату вошел сам граф Бенкендорф с приветливой улыбкой на губах. Капитан попытался встать, но граф знаком остановил Голевского.
– Дарья Николаевна, мое почтение. – Бенкендорф галантно склонил голову перед княжной и поцеловал ей ручку. – Александр Дмитриевич… Не вставайте, ради бога. Вам необходимо лежать. Я привел вам хорошего лекаря.
– Как там с заговорщиками? Их всех взяли под стражу?
– Да, почти всех. В Красноярске заключен в каземат вице-губернатор – родственник Рощиных. В Томске, Тобольске, Казани, Перми, Екатеринбурге схвачен ряд высокопоставленных заговорщиков. Их всех свозят в Петропавловскую и Шлиссельбургскую крепости. Следственная комиссия непрерывно заседает. Начались задержания заговорщиков и за границей. Их тоже вывозят в Россию. Его величество будет жестче, чем прежде. Ваш будущий родственник Переверзев, так называемый брат Катулл, жалок. Раскис на допросах. Граф всецело оправдывает поговорку «Блудлив как кошка, труслив как заяц». У нас теперь весь список заговорщиков. Во многих городах планировались восстания. Да, это была мощная сеть. Они хотели убить царя, всю его семью, готовилась специальная группа самых опытных и искушенных в диверсиях офицеров. Они хотели повесить многих министров, генералов, без суда и следствия, а меня четвертовать прилюдно. Я – двенадцатый по списку. Схватить меня было поручено нашему знакомому Шепелеву. Предатель! А я ему доверял всецело. Вот мерзавец!
– Так точно, ваше превосходительство, мерзавец!
– Пожалуй, хватит, господа, распространяться нам об этой дряни, давайте поговорим о хорошем. Намедни я был на аудиенции у нашего государя императора…
Все присутствующие многозначительно и с почтением посмотрели на Бенкендорфа.
– Его величество весьма хвалил вас, Александр Дмитриевич, благодарил за службу, за проявленный героизм. Сказал, что как только вы поправитесь, он вас непременно пригласит к себе на аудиенцию.
Голевский приободрился.
– Благодарю.
– Наш монарх сказал, что таких верных государю и отечеству, как вы, Александр Дмитриевич, надо поощрять и приближать, – генерал откашлялся и тожественно заговорил. – Так вот посему, дорогой вы наш Александр Дмитриевич, высочайше повелено… наградить вас Орденом святого Владимира первой степени…
– Благодарствую…
– Дать вам имение во Владимирской губернии. И это еще не все. Самое главное, его величество распорядился присвоить вам титул графа.
Голевский, удивленный и польщенный, просиял.
– Mais non![36]
И гаркнул от избытка чувств:
– Да здравствует наш государь император! Виват! Служу Отечеству!
– Виват императору! – прокричали все офицеры.
Княжна смотрела на своего кумира с немым восхищением. Что там Ахиллес, Ганнибал, Цезарь или Александр Македонский. Голевский – вот ее герой! И какой герой! На все времена и столетия. На ее глазах заблестели слезы умиления и восторга. И если бы не генеральская свита и сам шеф жандармов, то княжна бы в восторженном порыве кинулась к любимому на грудь. Бенкендорф пожал руку новоиспеченному генералу.
– Выздоравливайте, любезный Александр Дмитриевич. Государь с вами еще побеседует. Честь имею, Дарья Николаевна.
Бенкендорф вышел из помещения, а за ним двинулась и вся его свита. Только Снетков задержался на мгновение у постели раненого героя, торопливо пожал Голевскому руку и, сказав «выздоравливайте», поспешил за шефом.
Едва посетители ушли, княжна подскочила к жениху и заключила того в нежные и сладкие объятья. Он прижался к ней сильней, поцеловал.
– Мой милый Сашенька! – в порыве восторга воскликнула Дарья.
«Милый!» Как ласкает это слово. Оно словно гладит по голове. Словно перебирает нежнейшими пальчиками и взъерошивает волосы…
– Дашенька! Вот видишь, моя душечка, государь достойно оценил мои усилия. И не придется мне отныне краснеть перед твоими богатыми и родовитыми родственниками за свои дырявые штаны и за свой чин.
Княжна отпрянула от него, счастливо заглянула в его глаза, заразительно рассмеялась и снова прижалась к нему всем телом.
– Даже если бы ты не получил все эти милости и почести от императора, я бы не перестала тебя любить и не отказалась от тебя никогда, даже ни при каких обстоятельствах, затруднениях, лишениях. Ты мой герой, ты мой суженый, и я люблю тебя, и у нас все будет замечательно. Ведь мы любим друг друга. Правда?
