Андрей Дай - Без Поводыря
Австрия молчала, не имея ни военных, ни моральных прав требовать чего‑либо. В Богемии и большей части коронных земель стояли Прусские гарнизоны. В Венгрии активизировались сепаратисты, подстрекаемые Берлином. В Галиции — полки князя Барятынского. Назначенный в мрачные дни после Кёнеггреца министром иностранных дел и первым советником императора Франца–Иосифа, граф Фердинанд фон Бойст — один из опытнейших дипломатов Европы, больше занимался урегулированием «Венгерского» вопроса, чем мирными переговорами. Его слишком серьезно никто и не воспринимал. Он даже не был подданным габсбургской империи, и прежде занимал пост премьер–министра Саксонии. Да он и сам не скрывал своей роли в этом общеевропейском фарсе — называл себя «государственной прачкой», позванной, дабы она отстирала грязное белье униженной империи.
Еще и Франция, не испытывавшая, еще со времен войны за испанское наследство никаких, симпатий к Вене, тем не менее, взяла на себя обязанности австрийского адвоката. Чем немедленно вызвала прямо противоположную реакцию Лондона. Лордам в Адмиралтействе не нравился излишне сильный, по их мнению — способный представлять угрозу морским коммуникациям островного королевства, французский флот. Лорд Стэнли не скрывал, что готов поддержать Санкт–Петербург в его желании присоединить к империи Галицию и часть Буковины, если Россия согласится умерить аппетиты в Синьдзяне и Средней Азии. Увлечение молодого наследника престола завоеваниями должно быть прекратиться.
В общем итоге — пушки в Европе умолкли, но битвы продолжались. Присутствие в составе русской делегации молодого Великого князя Владимира никого не удивляло и не настораживало. Матерые дипломаты полагали, что царь послал сына учиться Большой Игре, не догадываясь, что именно третий сын — автор всего этого европейского недоразумения. Именно Володя придумал план, убедил семью в необходимости его реализации и провел всю операцию, так и выходя из‑за спин отца и старших братьев.
На Южном фронте тоже наступило затишье. Никса писал, что оба противника — и Коканд и Бухара, полностью подавленные мощью русского оружия, послушно соглашаются на все требования. Просят лишь, не взымать слишком уж большую контрибуцию, но никто загонять их в угол и не собирался. Санкт–Петербургу нужны были послушные, не помышляющие о какой‑либо своей игре, малые государства вдоль потенциальной границы с британской Индией, и хлопок. Очень–очень–очень много хлопка. Все, что бы ни выросло на наделах местных дехкан. Больше того! Империя была готова привезти и бесплатно раздать семена американских сортов этого растения — обладающих более длинным волокном и дающим меньше отхода при производстве хлопчатобумажных тканей.
В Китае у Николая тоже все складывалось более чем хорошо. Наиболее злостных и непримиримых инсургентов оттеснили к пустыням. Самые плодородные области севера Синьдзяна были полностью под контролем. Необходимости в присутствии в тех диких краях Великого князя больше не было. Как писал сам цесаревич — «мавр сделал свое дело, мавр может уходить». Еще извещал о своем намерении к октябрю месяцу вернуться в Томск, и интересовался судьбой польских разбойников.
Ответил ему честно — зачинщиков арестовать не удалось. Калтайские станичные татары — люди простые и плохо понимающие нюансы русского языка. Сказано было — исключить угрозу переправы восставших на правую сторону Томи, они и исключили. Мертвые, знаете ли, плавать не умеют. К тому моменту, как к берегу реки возле деревеньки Тутальской, в восьмидесяти с небольшим верстах к югу от столицы края, подошли пехотинцы Томского батальона, повстанцев нужно было уже не ловить, а спасать. Опять все решилось, как‑то само собой. Выжили и были доставлены для следствия и суда всего с десяток рядовых участников этого непотребства. Так что, если Николай планировал устроить показательные казни, пришлось его разочаровать. Каторгу эти панове быть может и честно заслужили, но уж никак не виселицу.
Великий князь Александр был педантичен, но немногословен. Раз в три недели по короткому посланию. И высказывался всегда очень и очень осторожно. Планирует вернуться домой к зиме, посетив прежде еще Париж и Копенгаген. Естественно о том, что второй царский сын забыл в столицах Франции и Дании — ни слова. Что хочешь — то и думай. И как там у него отношения складываются с баварской принцессой — тоже молчок. Если письма Великого князя Константина — рождественский подарок для шпиона, но Александр — прирожденный конспиратор.
Как вы уже наверняка догадались — Эзоп тоже меня не забывал. От него, кстати, только и узнал, что за таинственные ружья поехали с наследником в Верный на испытания в боевых условиях, и зачем ко мне должны прибыть Гунниус с Якобсоном. Все говорило о том, что «пиратские» традиции у нас в стране родились вовсе не вместе с изобретением интернета, а за сто пятьдесят лет до. Понятия «авторское право» для военного ведомства не существовало. С правами теперь в империи вообще тяжело. Декларация прав человека в ведомстве господина Мезенцева бы за возмутительную прокламацию была принята.
Так что никто даже и постесняться не подумал. Штабс–капитан Карл Иванович Гунниус ознакомился с изготовленными в Москве образцами созданной по мотивам мосинской трехлинейки винтовки, признал ее настоящим прорывом в оружейной науке, что‑то улучшил, что‑то исправил и увез чертежи в Ижевск. Там уже за дело взялись профессиональные оружейники, и к осени 1866 года изготовили сто штук для испытаний в Ораниенбауме. Причем — двух видов. С пятизарядным магазином и однозарядную. Первой планировали вооружить кавалерию, а той, что попроще — царицу полей.
Но прежде чем ружья сделали для испытания в Туркестане и Синьдзяне, в конструкцию было внесено более сотни поправок. Калибр в четыре линии был признан излишним — отдачей легкого кавалериста могло снести с седла, в то время как трех лини было вполне довольно для поражения целей на расстоянии в полверсты. Большего генералам и не требовалось.
К весне на Ижевском оружейном заводе успели сделать двести магазинок и семьсот пехотных ружей. И по сто патронов на каждую. По–моему — ничтожно мало для полноценных испытаний в условиях напряженного сражения. Но и этого хватило, чтоб командовавшие ротами офицеры написали прямо‑таки восторженные отзывы.
Особенно после того, как дозорный эскадрон драгунского полка на переправе через одну из речушек в Кашгарии был атакован из засады дунганским отрядом. Дозор был сильно растянут. Кто‑то уже успел переправиться, кто‑то — нет. Место тесное, непригодное для конной схватки, и если бы не прямо‑таки подавляющая огневая мощь вооруженного новыми винтовками эскадрона, дело могло кончиться плохо. Кавалеристы успели выстрелить раз по десять, прежде чем враг не дрогнул, и не обратился в бегство.
Схватка вышла скоротечной. Едва ли больше пяти или шести минут. Гораздо дольше драгуны выискивали среди камней разлетевшиеся гильзы. Ружья были так сказать — экспериментальные, и инженерам важно было знать то, как поведут себя латунные бутылочки. А главное — можно ли будет их потом переснарядить.
Из оговорок же князя Константина я сделал вывод, что в столице теперь гораздо больше внимания уделяется Сибири, Дальнему Востоку и южным рубежам страны. Иначе, зачем бы они намеревались… как бы сказать‑то… помягче… Настоятельно порекомендовать мне организовать в Западной Сибири патронное производство?! Если в Россию возить, так лучше было бы на Урале какой‑нибудь заводик перепрофилировать. Там, как и у нас на Алтае — и медь есть, и свинец. Цинка только нет. Он или в Польше или у нас. Ну так сколько того цинка нужно? Сотню пудов в год не сложно и привезти. Вопрос только — как с порохом быть. Делали его мало, и только на казенных заводах. Для охоты, или еще каких‑нибудь частных нужд купцы из Европы везли. Это дешевле и быстрее выходило, чем с отечественных заводов покупать.
Как я понял, генерал–лейтенанту Якобсону — председателю вновь созданной комиссии по патронному снабжению армии, и подполковнику Карлу Ивановича Гунниусу — главному конструктору новой винтовки, не только меня озадачить поручено. Но, признаюсь, новое дело здорово меня обрадовало. Заела уже суета и обыденность.
Так что еще до их приезда я уже и подготовиться успел. С Поповым переговорил, Александром Степановичем. С тем самым, с кем я как‑то однажды в покер игрывал. У него и меднорудных шахт хватало, и конкурс на цинковое месторождение он же выиграл. Так‑то, кроме него никто больше в Сибири гильзовый заводик сырьем снабдить и не смог бы. Он это понимал, но, к моему удивлению, руки мне не выворачивал, и не капризничал. Цену себе не набивал. Понимал, что хотя технологию и чертежи станков он мог бы и без моего участия заполучить, но с властью ссориться нет смысла. Тем более что я не за просто так долю в будущем предприятии хотел. Готов был деньги серьезные вложить.
