Сергей Шхиян - Турецкий ятаган
— А я что тебе говорил! Я сейчас намного полечусь и, думаю, что к вечеру уже смогу встать.
Однако встать на ноги в этот день мне не удалось, неожиданно поднялась температура, меня начало то бросать в жар, то знобить. Когда делалось чуть легче, я сразу же принимался за самолечение. Моей сиделке пришлось возиться со мной весь вечер и большую часть ночи. Она только и успевала, что менять лучины и ставить мне на лоб холодные компрессы. Несколько раз я терял сознание, но как только приходил в чувство, упорно продолжал лечиться и к утру, кажется, переломил болезнь. Этой ночью нам обоим пришлось несладко, я был как выпотрошенный, да и Алена едва держалась на ногах. Я уговорил ее лечь.
В нетопленной землянке было сыро и холодно, и нам пришлось укрыться одним тулупом. Теперь, после всех этих передряг, мы так сблизились, что ни о каком стеснении или подозрениях с ее стороны, не было и речи. Алена прижалась ко мне, я ее обнял, и мы проспали почти весь день.
Когда она проснулась, я был уже почти в норме. Грудь еще болела, но дышал я без труда, и в голову, кроме наших рутинных забот, лезли вполне земные, даже фривольные мысли.
Вероятно, почувствовав, что мои объятия не совсем невинны, девушка вежливо освободилась из моих не совсем братских рук, быстро встала и тут же выскочила на улицу. Отсутствовала она долго, наверное, приводила себя в порядок. Когда она вернулась, ее щеки были еще влажными, в волосы каким-то чудом расчесаны и заплетены в две косы. Я же все это время исследовал свои раны. Кажется, на этот раз меня пронесло, никаких серьезных повреждений не было и, самое главное, остановилось воспаление.
— Смотри, у тебя уже почти все затянулось! — удивленно воскликнула Алена, рассмотрев мою уязвленную плоть. — Ты, случаем, не колдун?
— Нет, скорее знахарь, хотя одно другому не мешает. У нас еще осталась жареная рыба?
— Нет, но я вчера вытащила невод, как стемнеет, нажарю еще.
— Ты, невод, одна?! — ревниво поразился я. — Как тебе удалось?
— Я же видела, как ты это делал, — с нарочитой скромностью ответила Алена и даже потупила глазки, — я тоже вытянула из воды лодку и плавала на ней по пруду.
— Ну, ты, девушка, даешь! — восхитился я. — Ты просто молодец!
Комплимент, кажется, пришелся ко двору. Однако обсуждать свои достижения она не захотела, спросила обо мне:
— Ты сегодня уже сможешь ходить?
— Да, потихоньку смогу. Только сначала на всякий случай заряжу аркебузу, мало ли что! А потом нам с тобой нужно будет похоронить того человека.
Предложение возиться с убитым у Алены восторга не вызвало, но она не возразила и, меняя тему разговора, по-матерински заботливо предложила:
— Ты же голодный, поешь репу? Она холодная, но вкусная.
— Потом, когда очень проголодаюсь, — ответил я, с отвращением глядя на этот пареный корнеплод. — Удивляюсь, как вы можете есть такую безвкусную дрянь!
— А что, у вас на украйне репа не растет?
— Растет, только я ее раньше никогда не пробовал.
Пока мы разговаривали на отвлеченные кулинарные темы, я разбирался с аркебузой. Устроена она была примитивно, зарядить ее не составляло труда, но вопрос был в том, каков должен быть пороховой заряд. Судя по тому, что пули смогли только пробить тулуп, мой утепленный ватой кафтан и нанести лишь неглубокие раны, покойник засыпал в нее слишком мало пороха. Я, конечно, был на него не в претензии, но ошибку стрелка решил учесть.
Заряжание старинного оружия было делом не сложным, но муторным. Сначала я всыпал в ствол порцию пороха и утрамбовал его пыжом. После этого вложил в ствол пули (нарубленные кусочки свинца) и прижал их вторым пыжом. На заключительном этапе засыпал в специальную дырочку (заправочное отверстие в стволе), порох, который должен был воспламенить основной заряд. После всех этих процедур, чтобы произвести выстрел, нужно было всего-навсего выбить на трут куском железа из кремня искру, раздуть огонек, и когда он разгорится, поджечь от него фитиль. Теперь чтобы выстрелить, останется лишь прислонить тлеющий фитиль к запальному отверстию, и в результате всех этих манипуляций, пальнуть в белый свет как в копеечку.
Однако даже такое оружие было лучше, чем ничего. Во всяком случае, вид у аркебузы был устрашающий.
— Ты что-то говорила о лошади? — спросил я, вспомнив, что Алена упоминала о коне покойного. — Что с ней случилось, она не убежала?
— Нет, я ее стреножила и привязала к кустам.
— А она там с голоду не умрет?
— Не умрет, к ней был привязан целый мешок с овсом, я ее им и кормлю, а пою из нашего ведра.
— Молодец! Лошадь-то хоть хорошая?
— Очень, она добрая и ласковая.
Это была не самая исчерпывающая характеристика для скакуна, но зато вполне женская.
— Пойдем, покажешь ее, если она сможет увезти нас двоих, то можно будет сегодня же ночью отсюда уехать.
Мы вышли из землянки на свежий воздух. Здесь было по-весеннему тепло, хотя солнца видно не было. Убитый лежал на прежнем месте, а вокруг него по хозяйски прохаживалось несколько ворон. Увидев нас, они отлетели на почтительное расстояние.
— Боюсь я мертвецов, — как бы между прочим сказала девушка, — понимаю, что ничего не сделают, но все равно страшно.
— Можно, я тебя обниму? — спросил я. — У меня немного кружится голова.
Алена подставила плечо, я ее обнял, и мы пошли смотреть лошадь. Сначала идти было трудно, но постепенно я приходил в норму и обнимал девушку уже не по необходимости.
— Знаешь, ты такая молодчага, — сказал я, — если бы не ты, я бы не выкарабкался.
— А за что он, — она суеверно покосилась через плечо на то место, где лежал покойник, — хотел тебя убить?
— Он был сумасшедшим, считал эту землю своей и убивал всех, кто тут появлялся. Это он сжег деревню и застрелил хозяина нашей землянки.
— А ты откуда знаешь?
— Он сам об этом сказал, а убитого хозяина я нашел и похоронил.
— А почему мне ничего не сказал?
— Не хотел пугать.
За разговором мы дошли до места, где Алена оставила лошадь. Бедное, заброшенное животное, почувствовав наше приближение, словно узнало новую хозяйку и призывно заржало.
— Ты, смотри, какой хороший конь, — уважительно сказал я, разглядывая черного жеребца с белой звездой на груди.
Вороной, увидев нас, наклонил голову, оскалил зубы и, играя губами, то ли заржал, то ли засмеялся, издавая странные совсем не лошадиные звуки.
— Соскучился, мой хороший, — ласково сказала Алена и потрепала заросшую лошадиную морду. — Правда, он хороший? — ревниво спросила девушка. — Можно, он будет моим?
— Конечно, только пускай сначала вывезет нас отсюда.
— А ему тяжело не будет?
— Нет, он такой здоровый, что нас двоих и не почувствует.
— Пусть он с нами поближе будет, а то ему здесь одному страшно?!
— Ладно, только чтобы он не напугался своего мертвого хозяина.
Алена отвязала от куста повод, и мы втроем вернулись к землянке. Теперь, когда мы «оснастились» лошадью и оружием, я перестал испытывать внутреннее беспокойство от своей беспомощности. Если даже и возникнет нештатная ситуация, наши шансы отбиться или спастись значительно возрастали. Теперь я был на равных с любым противником.
— Ну, что же, — сказал я, когда девушка кончила возиться с лошадью, и присела рядом со мной на нашем, уже ставшем «семейным», бревнышке, — теперь нам осталось самое неприятное, похороны. Я бы тебя не просил, но мне одному не справиться.
Действительно, копать яму без шанцевого инструмента — занятие трудоемкое и неблагодарное. Особенно, если роешь могилу для плохого человека. Нам еще повезло, что земля была влажной и мягкой. Однако все равно погребальный ритуал занял почти три часа, и когда все было завершено, я чувствовал себя усталым и разбитым.
— Что ж, пусть земля будет тебе пухом, — традиционно пожелали мы убитому, забрасывая его комьями дерна.
Убийцу мы похоронили в нескольких шагах от его жертвы, как бы восстанавливая тем самым божественную справедливость. Алена все это время со мной почти не разговаривала и выглядела подавленной. Все-таки сумасшедший был ее жертвой, пусть даже и вынужденной. Вообще, сколько я мог наблюдать, убийство для нормального человека — очень тяжелый, я бы даже сказал, неестественный поступок. Наверное, привыкнуть можно ко всему, но до сих пор, когда приходиться сталкиваться с насильственно смертью, мне всегда бывает очень плохо.
Чтобы не заострять внимание на ее состоянии, я говорил о чем угодно, только не о том, чем мы с ней были заняты, и тем более не лез в душу. Отвлекать Алену оказалось сложным делом. Она кивала, вежливо улыбалась, но явно думала о своём, и только новый друг своим призывным ржанием помогал ей не впасть в уныние.
Наконец все было кончено, и мы, измученные, кто морально, кто физически, вернулись к своей землянке. Я тут же уселся отдыхать на бревно, а девушка пыталась отчиститься от налипшей земли. Без горячей воды это у нее получалось не очень успешно.
