Валерий Елманов - Правдивый ложью
Однако узнав, кого именно собирается послать Дмитрий, я резко воспротивился этому. Нет, сам по себе тот же Власьев – мужик очень даже ничего, но, учитывая, что он подскарбий, а мне еще шерстить царскую казну…
Однако внешне выразил только горячую радость и надежду, что престолоблюститель найдет с ними общий язык, а то и впрямь получается нехорошо – вроде бы и замещает государя, а своего правительства у него нет. Отсюда и невозможность залезть во все дела, в которых хотелось бы разобраться досконально.
Ликовал я столь горячо, а доводов, говорящих о несомненной пользе их приезда для… Федора, привел столь много, что Дмитрий отказался от этой мысли, заметив, что дьякам собираться слишком долго, да и нужнее они тут, в Серпухове, а потому…
И вновь потекли между мной и Басмановым разговоры, причем время от времени боярин как-то по-особому смотрел на меня, словно удивляясь: «Как?! Ты еще живой?!», и тут же огонек понимания: «Ах да! О чем я говорю, когда и сам все слышал!»
Зато говорили мы с ним уже более конкретно. Не иначе как один-единственный, но зато жирный плюс относительно моего ума: раз выжил и даже не попал в опалу – начал уравниваться по весу с моими многочисленными минусами.
Правда, согласие на союз, предложенный еще по пути в Серпухов, он все равно давать не решался, продолжая колебаться, благо что и я тоже предпочел вопрос об этом первым не поднимать – пусть думает дальше, а я пока стану подкидывать для его размышления новые способы для незаметного подтачивания и уничтожения местничества.
Уже ближе к ночи, на привале, он, вдруг вспомнив путь в Серпухов и нашу с ним первоначальную ругань по поводу исчезнувших шести сотен ратников, спросил:
– Помнится, ты сказывал, будто твои пращуры в царях иноземных бывали? Неужто и впрямь, али в запале таковское сказанул?
– Верно, – кивнул я. – Давно, лет шестьсот тому назад, но они действительно были королями Шотландии.
– Вот я и не пойму тогда, – развел руками он, – какая тебе выгода от рушения местничества? Мне – понятно. Хошь и древен род Плещеевых[69], ан князей в нем не имелось, потому мне эти заведенные порядки яко нож острый в горло, а тебе, ежели поразмыслить, инако. Тогда на кой ты стремишься их изничтожить? Да и сам не в Москве остаешься, а с царевичем в Кострому собрался – это как понять?
– Да нет у меня никакой выгоды, кроме одной, – пожал плечами я. – Мне здесь, на Руси жить, вот я и хочу, чтоб стала она великой державой. А без уничтожения этой пакости нам с тобой таковую не воздвигнуть. Что же до Костромы, то… В Москве оно, конечно, кое-чем получше, но уж больно погода там дрянная. Того и гляди то ли молния с неба прилетит, то ли градом побьет, то ли случайно еда скверная попадется.
– И все?
Странный он какой-то! А сохранение жизни – разве этого мало? Но тут же спохватился – я ведь, уезжая, изрядно теряю, а тут и на жизнь особо не глядят, тут главное, чтоб в почет вылезти, и платить за это готовы даже собственной головой.
Что ж, будет тебе еще одна причина, чтоб звучало попонятнее.
– Не хотел говорить, но тебе, так и быть, поведаю, – вздохнул я. – Был в древности такой великий человек, Гай Юлий Цезарь. Так вот он как-то сказал, что лучше быть первым в деревне, чем вторым в городе. Я ведь хоть и князь, но, как мне тут пояснили, главное даже не в знатности рода – вон сколько Рюриковичей в лаптях гуляют, да и при царе даже не в первой сотне, – а в том, сколько заслуг имели их пращуры перед великими московскими князьями.
– Это так, – кивнул Басманов.
– Вот и получается, что нет проку в моих прапрадедах, которые были королями Шотландии. Не в зачет они. Значит, и место мое после Шуйских, Голицыных, Мстиславского, и даже после тех, кто всегда ходил в холопах, вроде Шереметевых или Захарьиных-Юрьевых, а быть после них… – Я медленно покачал головой.
– Но и сидя в Костроме заслуг не скопить, – прищурился боярин.
– Зря ты так думаешь, – многозначительно заметил я, но развивать мысль не стал. Да и не знал я, что еще добавить, так что пусть мой собеседник додумывает что хочет.
Басманов продолжал некоторое время смотреть мне в глаза – наверное, как раз домысливал, но потом надоело, или решил, будто и впрямь что-то прочел, и уставился на догорающий костер.
– Кажись, дровишек надо бы подкинуть, – протянул он и обернулся, чтоб позвать кого-нибудь, но я остановил:
– Погоди немного. Ночь-то какая, залюбуешься, а пламя поднимется – ни звезд, ни реки не увидим.
Басманов удивленно покосился на меня, но послушался, не стал никого звать и, более того, тоже принялся разглядывать звездное небо над нашими головами.
Впрочем, красот хватало и помимо него. Совсем рядом с нами бесшумно несла свои воды в Оку полноводная Москва. Тонкий серебряный месяц нависал прямо над нею, а под ним, над самой водой, густой пеленой стелился белесый туман.
С другой стороны нашего становища возвышался густой лес. Он тоже спал, но беспокойно, время от времени легонько подрагивая серебром листьев.
Словно соблюдая определенный порядок, на опушке толкалась, упираясь друг в дружку, молодая поросль, чуть дальше крепкие голенастые липы, плакучие вдовушки– ивы, а еще дальше – вековые, горделивые, задравшие головы ввысь стройные сосны.
Ели тут если и были, то еще дальше. Во всяком случае, когда, еще засветло, я заходил в него, то их не приметил.
Но в отличие от реки молчать деревья не привыкли. То и дело одно или другое сдержанно покашливало, роняя сухую ветку, а внизу кто-то все время шуршал.
Пожалуй, за последние несколько месяцев мне впервые выпало эдакое наслаждение – побыть поздним вечером у костра, и чтоб никуда не надо было торопиться, а завтра не имелось никаких неотложных дел, никаких важных встреч…
Одна лишь дорога, по которой будет неспешно трусить твой конь, а ты сам, ослабив поводья, продолжишь наслаждаться спокойными минутами, зная, что основное позади и ты возвращаешься победителем…
Да и в столице, собственно говоря, никаких срочных задач уже не было – только текущие. Скучать – это понятно – не придется, но и носиться высунув язык, как гончая, тоже. Даже во время поиска убийц Бориса Годунова, которыми я собирался заняться сразу по приезде.
И как-то так получилось, что, стоило мне вспомнить одних убийц, тут же дали о себе знать другие, находившиеся куда ближе…
Басманову, в отличие от меня, и повезло, и не повезло одновременно.
Не повезло, потому что тяжелый железный болт, прилетев из лесной чащобы, угодил ему всего на два пальца выше сердца, но если бы Петр Федорович мгновением ранее не нагнулся, потянувшись за баклажкой с душистым медком, он вошел бы куда точнее.
Второй болт, предназначенный мне, и вовсе угодил в костер.
Выручила… вежливость – посудина стояла ближе ко мне, вот я и нагнулся почти одновременно с боярином, чтобы взять и передать ему.
Я тут же проворно откатился в сторону, и вовремя. Еще два болта проделали по дырке в небольшом куске войлока, на котором секундой раньше сидел я.
«Ему одна, а мне три», – непроизвольно отметил я в уме.
И вновь все то же самое, за одним исключением. Боярских шатров поблизости не имелось, так что укрыться не получилось и атакующим пришлось уходить глубже в лес.
Сразу три десятка казаков с головнями в руках ринулись их преследовать, но отступающие головорезы были достаточно опытными и все равно сумели скрыться, да вдобавок еще и наследить – двоих подрезали, а еще двоих завалили из арбалетов.
Наповал.
Словом, неспешного путешествия не вышло – гонцы немедленно ускакали во весь опор в Москву за лекарями, да и нам, оставшимся близ боярина, следовало поспешать, хотя с тяжело раненным Басмановым это было затруднительно…
– Есть на свете бог! – мстительно произнесла царица-мать, перекрестившись и склонившись в низком благодарном поклоне перед иконой Спаса, когда я пересказывал за ужином подробности покушения.
Почему уж она решила, что именно Христос лично руководил покушением на Басманова, не доверив это важное дело ни одному из своих апостолов или прочих святых, – не знаю.
В мои же планы смерть боярина не входила никоим боком – зря я, что ли, возился с ним столько времени?! – так что пользовала Петра Федоровича лично моя ключница, ибо Басманов был мне ох как нужен.
Что касается меня, уцелевшего дважды и притом не получившего ни единой царапинки, то я и тут не спорил, когда просиявшая Ксения заявила, что она и братец молились за меня и на небе услышали их молитвы.
Очень даже может быть.
Во всяком случае, за пару-тройку секунд до первого покушения я не только отчетливо услышал, как кто-то меня позвал по имени, но и успел увидеть легкое светлое марево у входа.
Что именно это было – глюк, видение, мираж, – не знаю, но если бы я не приподнялся на локте, обалдело вглядываясь в темноту, царящую вокруг, то болт не скользнул бы по стальной пластине, а точнехонько вошел бы в стык между ней и металлическими кольцами, на которых она крепилась.
