Алексей Фомин - Жребий окаянный. Браслет
Прозоров допил вино, поставил бокал на стол, и освободившаяся рука автоматически ухватила в горсть бороду, принявшись ее оглаживать. При всей бредовости своих намерений, мальчишка, мать его перемать, похоже, весьма близок к истине. Свояк Гурьяна Гурьяныча торгует вином, в том числе и тем замечательным портвейном, который они сейчас пьют. У свояка с португалами хорошие отношения, одним лишь делом не ограничиваются. Бывает, что и посидят за бутылочкой доброго вина, покалякают… Так вот свояк Гурьяну Гурьянычу еще пару недель назад сказал, что португалы уже проложили морской путь в Индию. Прозоров тогда этому и значения не придал, впрочем, так же, как и его свояк. А мальчишка-то митряевский, не зная ничего, прозрел это дело насквозь. И к чему это приведет, и от чего это происходит. Получается, зря дулся на него Гурьян Гурьяныч, решив, что этот недоросль его жизни учить собрался. И о государстве, опять же получается, кроме купечества, позаботиться некому. Эх, был бы жив боярин Алексей Адашев, к нему можно было бы прислониться и предводителем своим сделать. Купечество все-таки лишь в деньгах толк знает. Деньги – его стихия, а вовсе не государственные дела. Деньги-то собрать можно. Гурьян Гурьяныч уже представлял даже, как и какими словами будет убеждать коллег дать денег на святое дело. И те дадут денег, никуда не денутся. Но кому их доверить? Князю Старицкому Владимиру Андреевичу?[16] Так он даже тени своей боится. Боярской думе? Услышав такое предложение от Прозорова, каждый из думских бояр первым же делом примется строчить донос на Гурьяна в Александровскую слободу.
В конце концов, Гурьяну не больше всех надо. Плевать ему на Индию. Индусы у него зерно не покупают. И китайцы не покупают. Зерно его почти все идет в Европу. Пятую часть оборота берут, правда, арабы и персы, но это не так уж и много. Хотя… не так уж и мало. Да и, в конце-то концов, не всегда своя рубашка ближе к телу. Если всем станет скверно, то, хошь не хошь, и на торговом доме Прозоровых это скажется.
– Как ты намерен это сделать?
– Что? – Валентин, несколько расхоложенный подзатянувшейся паузой, не сразу и сообразил, о чем его спрашивает Прозоров.
– Как царя собираешься перекупить?
Это было уже кое-что. Похоже, его аргументы все-таки произвели на Прозорова нужное впечатление.
– Ну… Царь молод, и я молод… Надеюсь стать его другом, ну и… влиять на него. Капля за каплей, каждый день… Воспитывать, одним словом. Жидовствующие и немцы его в одну сторону толкают, а я со своими друзьями буду в другую.
– То есть поселиться там хочешь? В Александровской слободе?
– Ну да…
– А на что деньги тратить собрался?
– Во-первых… появиться там надо красиво. И чтоб сразу за своего приняли. А для этого, сами знаете, Гурьян Гурьяныч, и тому дать надо, и второму, и третьему, и четвертому. Может быть, и перекупить кого удастся… По-хорошему, подчинить бы опричное войско себе…
– Звучит не очень убедительно.
Валентин разозлился, хотел ответить как-нибудь язвительно, но все же сдержался. Он и сам понимал: под такой бизнес-план инвестиций не дождешься. Все слишком туманно и расплывчато. Но не мог же он заявить: «Для меня, Гурьян Гурьяныч, главное – разыскать там Рыбаса и прикончить его, а также найти ублюдков, покромсавших Ваньку Рыжего, и отобрать у них свой браслет. Засим счастливо вам всем здесь оставаться, уважаемые. Разбирайтесь в своих делах сами. Со слиперским приветом, Валентин Василенко».
В конце концов, он у Прозорова не инвестиций выпрашивает. Он лишь просит, чтобы Прозоров выполнил со своей стороны достигнутую ранее договоренность. Валентин, естественно, понимал, что никто, даже Прозоров, не в состоянии единовременно выкупить митряевский зерновой бизнес. Да и не нужно ему было столько денег сразу. Но тысяч на пятьдесят (а именно столько, по предварительным оценкам, ему потребуется на первое время) он рассчитывал.
– Гурьян Гурьяныч, убедительнее, хоть режьте, не получится. Ведь никто толком не знает, что там происходит. Доходят только слухи, что Александровская слобода – это Содом и Гоморра, вместе взятые. А боле ничего. Потому и денег хочу взять с собой побольше.
– Ну… – Прозоров перестал с отсутствующим видом пялиться в окно и теребить свою бороду. Теперь он буквально сверлил Валентина своими глубоко посаженными маленькими глазками, как буравчиками. – Зерновую торговлю я у тебя, Михайла, сейчас выкупать не буду. Пусть дело крутится и все идет своим чередом. И с Асеем тогда тебе связываться не придется. Поезжай спокойно в Александровскую слободу, а вместо себя оставь приказчика. Приказчиком у тебя Кондрат?
– Кондрат, – подтвердил Валентин.
– Тот самый, что еще у отца твоего работал?
– Точно, он самый.
– Этому смело и дело можешь доверить, и всю семью на него оставить. Он с голоду помирать будет, а чужого не возьмет. Старого закала человек. Теперь о деньгах. Их тебе потребуется много, но уж никак не четыреста тысяч. И даже не сто. Пятидесяти, я считаю, хватит за глаза на первое время. Понадобятся еще, сообщишь мне. Ты, кстати, думал, как связь держать будем?
Вот это новость! Такого Валентин не ожидал. Он-то рассчитывал использовать именитого купца разово, а тот, оказывается, уже готов стать союзником.
– Нет, Гурьян Гурьяныч, не думал еще…
– Эх, молодо-зелено! – Гурьян с удовольствием утер нос сопливому союзнику. – Без связи ни одно серьезное дело не делается. А следующую партию денег как тебе передать? Ты, кстати, как появиться там хочешь, в Александровской слободе-то? – Он сделал жест рукой, призывая собеседника подумать, прежде чем ответить. – Ты уже говорил, что красиво. Но в качестве кого? Михайлы Митряева? Пусть и богатого, но простого купчишки?
– Н-не знаю, Гурьян Гурьяныч… А быть просто богатым купцом – разве этого мало? – Валентин с удовольствием изобразил на лице и смущение, и даже легкий испуг. Прозоров, похоже, завелся на полную катушку. Проникся, что называется. Усилия Валентина не пропали даром. Теперь надо дать ему возможность почувствовать себя не просто партнером, а руководителем проекта.
– Купец, Михайла, – назидательным тоном начал Прозоров, – для боярства такая же черная кость, что и простой крестьянин. – Здесь он лукаво усмехнулся. – Если только у тебя нет общих дел с боярами. – Валентин подчеркнуто внимательно слушал, внимая каждому слову Прозорова. – Просто так приезжать не годится, Михайла. Эдак тебя и не пустят дальше заднего двора. – Поедешь ты… – Тут Прозоров поднял палец, как бы подчеркивая этим торжественность момента, – посланником от всего Земства. И от Ярославской купеческой гильдии, и от Боярской думы. Деньги на святое дело, на то, чтоб вернуть царя и вновь воссоединить святую Русь, соберет ярославское купечество. А ты начинай готовиться, Михайла. Неделя у тебя на сборы. Я же за это время добьюсь поддержки и купеческой гильдии, и Боярской думы.
XVI
Сто пятьдесят верст до Александровской слободы, с которыми при хорошей езде, со сменой лошадей, можно было справиться за день, земское посольство одолело более чем за шестеро суток. Последнюю ночь этого длинного пути предпочли ночевать снова в поле, не доезжая лишь пяти верст до Александровской слободы, ибо представление и знакомство – мероприятие слишком серьезное для того, чтобы проводить его с бухты-барахты в неурочное время суток.
Посольский поезд двигался не торопясь, сообразуясь со скоростью самых медлительных. А самыми медлительными оказались волы, тянувшие клетки с дикими кошками.
Когда Валентин сказал Прозорову, что хочет приехать в слободу красиво, он еще сам не знал, что же скрывается за этим емким словом «красиво». Он лишь подразумевал, что должен появиться перед царем так, как никто еще не представал. Михайла Митряев должен не только сразу же завоевать его симпатию, но и поразить, вызвав искренний неутоляемый интерес к собственной персоне. И только после разговора с Прозоровым Валентин вместе со своими друзьями принялся думать на эту тему.
Идея предстоящего представления выкристаллизовалась сама собой, едва только друзья определились, с кем и с чем им придется иметь дело. Перед ними мальчишка тринадцати лет. Непростой, но все же мальчишка. Распущенный, развратный, слишком рано познавший вино и женские ласки, но все же мальчишка. К тому же как говорят, невежественный и необразованный. У Захарьиных он читать-писать с грехом пополам выучился – вот и все его образование. Поговаривают, что считать даже толком не умеет. Так чем же поразить такого мальчишку? Роскошью? Серебром и златом?
Нет, только не этим. Этого у него сейчас с избытком, так же как драгоценных каменьев, мехов, слоновой кости и священных реликвий. Говорят же знающие люди, что Захарьины из Суздаля не только всю царскую казну вывезли, но и в церквах, что было ценного, посдирали. Все это теперь хранится в Александровской слободе, пока в Москве новый кремль с царским дворцом строится. Так чем же все-таки сразить его наповал, чем вызвать интерес и доверие к себе?
