Иван Алексеев - Завтрашний взрыв
Участок кремлевской стены, на который указал Разик, находился в сотне саженей от Водовозной башни, вниз по течению Москвы-реки. Там в стене, примерно на половине ее высоты, был проделан специальный наклонный каменный желоб, по которому в реку сливались нечистоты. Проникнуть в Кремль по этому желобу снаружи было невозможно. Во-первых, его отверстие было довольно узким, и в него мог с трудом протиснуться человек, во-вторых, оно располагалось достаточно высоко, в-третьих, желоб закрывался изнутри толстой чугунной дверью с массивным засовом. Да и круто наклоненный каменный пол желоба был настолько скользким, что подняться по нему не было никакой возможности.
— Вот они! — Разик, обладавший очень острым зрением, первым увидел, как из отверстия желоба упала, разматываясь, веревка.
Вскоре из желоба вывалился один, за ним — другой человек, и они заскользили вниз по веревке к подножию стены. Беспрепятственно достигнув земли, эти двое пустились бежать по направлению к вражеской коннице, размахивая руками и что-то крича.
— Мы — свои, мы — к повелителю, Буслам-паше! — перевел Степа, неплохо изучивший турецкий язык за время пребывания в составе ограниченного контингента казацких войск в низовьях Дона.
— Приготовились! — скомандовал Разик. — Михась, ты стреляешь первым, а мы палим вслед за тобой.
Михась присел на одно колено, уложил длинный ствол своего ружья в бойницу, упер приклад в плечо, прицелился. Две фигурки быстро удалялись, уходя с убойной дистанции. На одном из беглецов, высоком и плечистом, была приметная красная рубаха. Второй, невысокий и сухощавый, был в сермяжной мужицкой одежде. Михась поймал этого второго на мушку и прошептал:
— Извини, Фролушко!
Щелкнул курок, кремень высек искру. Ярким огоньком вспыхнул порох на полке, ружье выпалило, наполнив стрелковую галерею башни гулким эхом. Сразу вслед за выстрелом Михася бабахнули мушкеты Разика и Степы из соседних бойниц. Но сквозь клубы дыма, на пару секунд закрывшие обзор, Михась успел заметить, как человек, в которого он целился, упал с разбегу лицом вниз. Второй, в красной рубахе, продолжал бежать, не оглядываясь. А навстречу ему уже скакал десяток ордынских всадников с заводными конями в поводу. Беглец уселся в седло и лишь тогда оглянулся, чтобы посмотреть, что стало с его товарищем. Но сам он, по-видимому, не захотел вернуться за ним, а послал двоих ордынцев. Те на всем скаку ловко подняли лежавшего, подхватив его под руки с двух сторон, и плавной рысью направились прочь.
У Михася и двух его друзей отлегло от сердца, когда они увидели, что подхваченный всадниками Фрол, повиснув между двух скачущих коней, самостоятельно перебирает ногами по земле, На радостях лешие и стражник, перезарядив ружья, выпалили вслед удаляющейся кавалькаде, но не с целью попасть в кого-то, поскольку дистанция была уже запредельной для ружейного выстрела, а просто посылая Фролу прощальный салют.
— Ну, все, бойцы, уходим, — Разик закинул еще дымящийся мушкет на плечо и зашагал к лестнице.
— Послушай, Разик, — задумчиво спросил последовавший за ним стражник, — как я понял, эти одинаковые кинжалы, что собрали ваши дружинники возле ворот после бегства ордынских наймитов, служили им опознавательными знаками, так? Но ведь тогда и у Фрола должен был бы быть такой же, чтобы лазутчики приняли его за своего подельника.
— Да, — ответил Разик. — У Фрола, когда он ночью пришел ко мне, на поясе висел именно такой кинжал.
— Но ведь когда я Лавра... то есть Фрола, обыскивал там, в монастыре, у него никакого кинжала не было!
— Я знаю, где Фрол этот кинжал взял, — проворчал шагавший за Степой Михась. — У одной особы, вернее, особницы. Вот и дари после этого сестре подарки.
— Ничего, друзья, даст Бог — встретимся с Фролом, так он тогда, может быть, и удовлетворит ваше любопытство, — произнес Разик. — Ну а сейчас наша задача прежняя, ворота оборонять. Если и будет новая попытка их открыть, то в ближайший час. И будет эта попытка последней.
— А почему последней? — в один голос спросили Михась и Степа.
— Так с башни ж было хорошо видно, что пожар уже подступает к самому берегу и через час у вражеской конницы не будет пути отхода из горящего города! — с ноткой чуть заметного превосходства в голосе объяснил полусотник. — Так что через час они либо ворвутся в Кремль, чего мы им, конечно, не позволим, либо уберутся прочь!
* * *
Колонна ордынской конницы, растянувшись на полверсты вдоль единственного свободного от огня участка на берегу Москвы-реки, продолжала неподвижно стоять напротив Кремля. Но ее ряды уже потеряли былую стройность и монолитность. Нервничали, пытаясь вскинуться на дыбы, кони, напуганные жаром и дымом огромного пожара. Тревожно озирались всадники, вообще не любившие городов с их узкими улицами, а этот город к тому же был еще и охвачен пламенем. Они уже не жаждали сказочных богатств, спрятанных за высокими кремлевскими стенами, а думали лишь о том, как бы им поскорее вырваться из этой огненной ловушки, уйти назад, в просторные подмосковные поля. Мысль об отступлении все более и более занимала умы не только рядовых ордынцев. Даже пятеро темников, находившиеся в голове колонны рядом с мурзой, командовавшим всем их отрядом, время от времени вопросительно поглядывали на своего военачальника и пытались осторожно, с восточной витиеватостью, намекнуть ему, мол, не соблаговолит ли высокочтимый мурза увести непобедимых воинов великого хана подальше от бушевавшей вокруг огненной стихии?
Мурза и сам был не прочь задать стрекача. Он уже в который раз поворачивался к находившемуся рядом с ним Ахмеду, помощнику главного турецкого военного советника Буслам-паши, и спрашивал:
— Эй, Ахмед! Где твой взрыв, который ты нам вчера обещал? Почему до сих пор закрыты кремлевские ворота? Мы тут все скоро сгорим!
— Взрыв будет, отважный мурза! — терпеливо отвечал Ахмед. — Наш друг Кудеяр, находящийся там, в Кремле, вот-вот сумеет обмануть этих глупых русов и разнести в щепки крепостные ворота всесокрушающими турецкими бомбами!
Но внезапно внимание ордынского походного штаба привлекли призывные крики, раздавшиеся далеко в стороне от ворот, у подножия кремлевской стены. Оттуда, по направлению к их колонне, размахивая руками, бежали два человека. Ахмед поднес к глазу подзорную трубу, и его смуглое лицо вдруг покрылось мертвенной бледностью.
— Кудеяр! — сдавленным голосом произнес он. — Мурза, пошли своих всадников навстречу этим людям!
С кремлевской стены вслед беглецам прозвучали выстрелы, один из бежавших упал. Но вскоре перед Ахмедом и мурзой предстал целый и невредимый Кудеяр. Второй человек, раненный в спину, с залитым кровью лицом, которое он, очевидно, разбил при падении, был без сознания и лишь время от времени стонал.
— Что случилось, почему ты не взорвал ворота? — жестко выкрикнул Ахмед, обращаясь к Кудеяру.
В его голосе звучала смертельная угроза, от которой невольно поежился даже сам мурза. Но Кудеяр и бровью не повел. С привычной наглостью и чувством собственного превосходства он произнес:
— Обстоятельства изменились. Мы в ловушке. Сюда, под Москву, вот-вот нагрянет царь Иван с двухсоттысячным войском, которое успело прийти из Ливонии. Надо немедленно сообщить эту весть Буслам-паше. Или самому великому хану! — добавил он, обращаясь непосредственно к мурзе.
— Откуда это тебе известно? — недоверчиво воскликнул пораженный Ахмед.
— Вот список грамоты, привезенной сегодня утром в Кремль царским гонцом. Я с риском для жизни добыл этот список не где-нибудь, а в Разрядном приказе! — высокомерно бросил Кудеяр, вынув из-за пазухи свиток и показав его Ахмеду лишь издали.
— Дай сюда! — протянул руку помощник Буслам-паши.
— Я собственноручно передам визирю этот драгоценный документ, добытый мною ценой невероятных героических усилий! — усмехнулся Кудеяр, пряча свиток за пазуху.
Ахмеду пришлось молча проглотить эту очередную наглость.
— А это еще кто? — раздраженно произнес он, указывая на окровавленного мужика, лежащего перед ним на попоне, наскоро расстеленной на земле.
— Один из наших людей. Он спас мне жизнь в смертельной схватке, когда все остальные, подобранные тобой люди, — Кудеяр особо выделил эти слова, — когда все остальные, подобранные тобой, Ахмед, люди, предали меня и разбежались. А ты что ж, не узнаешь его?
— Я работал не со всеми, — уже совершенно другим, совсем не грозным, а даже слегка заискивающим тоном произнес Ахмед. — Да и у него ведь все лицо в крови. Надо его срочно перевязать.
Ахмед сделал знак своему слуге, чтобы тот немедленно занялся раненым, и обратился к мурзе:
— Пусть отважный мурза прикажет своим туменам начать отход для соединения с главным войском. Мы добыли важнейшие сведения, которые отважный мурза должен как можно быстрее сообщить своему повелителю, великому хану!
