Александр Мазин - Римский орел
«Не бойся, храбрая девочка, все самое плохое уже в прошлом!»
Дочь Катилия Гордиана почувствовала, как спокойная сила этого человека словно бы накрывает ее, как теплый плащ…
– Я был вождем у себя на родине, – сказал Черепанов. – Вождем воинов неба. Недобрая сила забросила меня в чужие края. Но теперь я рад этому, потому что увидел тебя.
– Разве в твоей стране мало прекрасных женщин? – Корнелия лукаво улыбнулась.
– Нет. – Геннадий качнул головой. – В моей стране их немало, но подобных тебе я не встречал. Ни дома, ни в иных землях.
Это была правда.
– Ты, должно быть, многое успел увидеть, прежде чем стал служить Риму?
Черепанов пожал плечами.
– Я бы хотела узнать о тебе больше. – Это была не вежливость, нормальное любопытство.
Но чувствовалось, что «хочу» и «могу» для дочери сенатора – одно и то же. А смертельно опасное нападение варваров – просто «эпизод». Но достаточный, чтобы забыть о светских приличиях.
– Это долгая история, – сказал Геннадий. – Многое в ней покажется невероятным… – Ему вдруг захотелось рассказать этой девушке, кто он и откуда. Рассказать о том мире… – Это долгая история, домна, а сейчас не слишком подходящее время для долгих историй.
– Вот тут ты прав, кентурион! – вмешался трибун, очень сердитый. – Домна устала! Пей свое вино и ступай!
Черепанов обернулся, встретил, не мигнув, бешеный взгляд гвардейца, затем усмехнулся и произнес подчеркнуто мягко:
– Ты тоже прав, преторианец. Домна действительно устала. И мне действительно пора идти. Но всякого, кто попробует заставить меня пить это вино без должного уважения к той, кто мне его дал, я пошлю к воронам. В качестве ужина. Я понятно изъясняюсь по-латыни? – Подполковник пригубил вино (действительно превосходное) и уже без усмешки, с откровенным вызовом поглядел на преторианца. Да, трибун претория – намного выше кентуриона-гастата. Но это еще не значит, что наглый аристократишка выше Черепанова.
Трибун не удосужился ответить. Не потому, что испугался. Не счел нужным вступать в пререкания с каким-то полуграмотным армейцем, презрение к которому крупными буквами было написано на напыщенной физиономии гвардейца.
Наплевать. Промолчал – и ладно. Подполковник не спеша допил вино и сказал:
– Домна, у меня есть просьба. В моей кентурии – шестеро тяжелораненых. Транспортировать их в лагерь нежелательно. Они могут не перенести дороги.
– Разумеется, кентурион, ты можешь оставить их здесь, – серьезно ответила дочь сенатора. – Ты должен оставить их. Я лично о них позабочусь.
– Благодарю, домна. Как только я доберусь до лагеря, сразу пришлю к ним лекаря.
– Это не обязательно. Мой домашний медик жив и поможет им. Не беспокойся.
– Еще раз благодарю! – Черепанов поклонился Корнелии и вышел из залы.
С медиком удачно получилось. И (вторичная мысль) теперь у него есть повод приехать сюда еще раз.
Внизу трудились слуги. Наводили порядок. Трупы уже вытащили наружу: варваров аккуратно сложили под портиком.
Во дворе тоже царила деловая суета. Римский порядок – это порядок. В армии или на гражданке. Уцелевшие обитатели поврежденного муравейника под моросящим дождиком энергично заделывали бреши. Весело стучали молотки…
А чуть поодаль кто-то плакал. Тоненько и жалобно.
– Командир! – рядом возник Мелантий Ингенс. – Наших, которым не повезло, мы забираем с собой? Я возьму у здешних телеги, да?
– Бери, что требуется, – кивнул Черепанов. – Но не больше. Кто будет мародерствовать – яйца оторву. Это вилла сенатора Гордиана, а не варварский бург.
Сигнифер салютовал и отбыл.
– Пустое, кентурион. – Это сказал подошедший Мавродий. – Пусть поживятся солдатики. От Гордиана не убудет. Все застраховано. Тем более сенатор Антонин Антоний Гордиан – сын Марка Антония Гордиана, наместника Африки[135]. Слыхал о нем?
– Нет.
– Ты меня удивляешь, кентурион. Это одна из самых богатых сенаторских семей в империи. Не обеднеют. А солдат, который не крадет… Таких солдат не бывает.
– Мои легионеры не крадут! – отрезал Черепанов. – У них есть все, что требуется. А если кто-то думает, что ему мало, мой опцион объяснит ему ошибку. Это ему по силам.
– Вот в это я верю, – согласился субпрефект. – Я его видел.
– Командир! – перед Черепановым нарисовался Ингенс-старший. – Мы закончили!
– Что закончили?
– Развесили разбойников. По твоему приказу! – Судя по довольной физиономии, опцион явно нарывался на похвалу. – Хочешь взглянуть?
– Не хочу, но взгляну, – сказал подполковник. – Пойдем.
Да, рвение опциона заслуживало похвалы. Он действительно быстро управился. Правда, с помощью уцелевшего местного населения (помощью, оказанной с большой охотой) и с использованием качественных лесоматериалов. Но все равно очень быстро.
Сколотить и установить полсотни крестов, пусть даже не канонических, а тех, которые впоследствии назовут «андреевскими» и которые украсят военно-морской флаг «Третьего Рима»[136], работа не хилая.
– Это те, кто покрепче, – сказал опцион. – Остальных мы просто прикололи. Что толку вешать, если они сразу загнутся. Я прав?
– Прав, – кивнул Черепанов.
Прямо над ним висел распятый германский вожак. Настоящий воин, мускулистый, покрытый хитрой вязью татуировок. Смотрел поверх голов победителей. Молча и надменно. Жилистые руки и ноги его были прикручены к дереву, но он не висел – сидел верхом на торчащем из перекрестия толстом штыре. У римлян все продумано.
Какое-то время Черепанов колебался: не распорядиться ли, чтобы германцев прикончили. Сразу. Говоря «повесить», он не имел в виду распять.
– Ты суров, кентурион, – с уважением произнес сопровождавший Черепанова Мавродий.
– Да им повезло всем, – сказал Ингенс. – На таком холоде, голый, больше двух суток и здоровый не протянул бы.
– Как знать, – возразил субпрефект. – Германцы выносливы.
Варварский вожак глядел поверх их голов. Что он видел там, в серой дымке, повисшей над черными стылыми полями?
«Что ж, – подумал Черепанов, глядя на чудовищную „аллею“, – пусть другим это будет уроком».
– Какие контубернии не понесли потерь? – спросил подполковник.
– Четвертая и пятая.
– Пусть останутся тут, за этими присмотрят и помогут, если что.
– Местные спрашивают: можно ли им потом дерево забрать? – Опцион кивнул на ряд крестов. – По мне пусть берут. Им тут ремонтировать надо.
– Пусть берут, – разрешил Черепанов. – Молодец, Гай! Давай собирай ребят, в лагерь поедем.
– А с ранеными что?
– Тяжелых тут оставим. Домна не возражает.
И лекарь у нее свой. Может, пусть остальных тоже глянет, как считаешь?
– Без надобности. Братишка мой сам справится. Он дырки на шкуре штопает – любой скорняк позавидует.
– Мелантий?
– Ну не младший же!
Оба рассмеялись.
– Мел этому делу еще в цирке научился, – сказал Ингенс-старший. – Там, сам знаешь, порватая шкура – обычное дело.
– Не знаю, но догадываюсь.
Опцион хрюкнул.
– Шутник ты, командир! А лихо ты этого столичного фазана! «Возьми, мол, этого ряженого варвара и выясни, с кого он содрал скорлупу!» Ребята наши животы надорвут от смеха, клянусь Марсом-Мстителем!
– Не любишь ты гвардию, – заметил Черепанов.
– Не люблю. А кто ее любит? Чистюли! А жалованье – втрое от нашего. А поставят такого столичного индюка кентурионом – просто беда! Вот ты, командир, к примеру, сразу видать, с фуркой[137]на плече не ходил. Но солдата понимаешь получше меня. И работу нашу солдатскую тоже понимаешь. Думаешь, парни не видят, что ты для них сделал? Думаешь, не понимают, что без тебя нас варвары в щепу порубили бы! – Здоровяк-опцион был не на шутку взволнован. – Или я неправ?
– Неправ, – строго произнес подполковник. – Мы побили варваров, потому что должны были побить. Потому что наша кентурия – это сила. И в том, что она стала такой, твоя заслуга, Гай, ничуть не меньше моей. Хорошее копье в умелой руке всегда достанет врага, а тупая деревяха сломается на первом ударе. Наша с тобой кентурия – отличное копье, Гай!
– Согласен. – Опцион улыбнулся. – Мы не сломаемся, командир, обещаю. Ты только направь нас в нужное место.
– Направлю, не сомневайся. – Геннадий хлопнул опциона по плечу так, что звякнули пластины лорики. – Давай, собирай ребят. Двинемся, пока дождя нет.
А распятый убийца-варвар все так же глядел в пространство. Такой ли он видел свою смерть? Вряд ли. Но он сделал выбор, когда высадился на чужой берег. Так же, как в свое время Черепанов. Но, очевидно, выбор Черепанова был правильнее, если над голым германцем теперь кружится воронье, а Геннадий, живой, уже почти забыл о нем, и его куда больше занимает вопрос: когда удастся снова наведаться в гости к благородной Корнелии Гордиане?
