Вторжение (СИ) - Оченков Иван Валерьевич

Что, в общем, было совсем не удивительно. Небольшая дистанция, отличные винтовки, удобно уложенные на камнях или ветках деревьев. Добавьте к этому солнце в зените и слабый ветерок, дующий в спину. Идеально…

Впрочем, противостоящих им сейчас зуавов трудно назвать мальчиками для битья. Мгновенно сориентировавшись, они открыли ответный огонь, благо засечь вражеских стрелков благодаря дымному пороху оказалось не трудно. Но все же те были рассредоточены по укрытиям, а легкая пехота союзников была у них как на ладони, оказавшись посреди ровной как стол, малолесной, низменной поймы.

Первым пришел в себя отвечавший за переправу через Качу генерал Боске. Дав несколько отрывистых команд, он двинул вперед линейную пехоту и приказал на всякий случай подтянуть артиллерию. Поначалу все шло как по накатанной. Плотные колонны гренадер под прикрытием многочисленных стрелков перебрались через водную преграду и, выравнивая на ходу ряды, устремились вверх.

Казаки начали медленно отступать, отвечая на ходу им метким огнем, каждую секунду выбивая из строя солдат и командиров, казалось, ничто не сможет удержать порыв наследником славы великого корсиканца. Но когда до гребня холма оставалось уже всего ничего хитрый как степная лисица Тацына снова пошел с козырей. На сей раз это оказались приданные его воинству легкие четвертьпудовые единороги и пара батарей морских митральез.

Пушечные залпы, бившие в упор картечью, сами по себе довольно неприятны. Но они, по крайней мере, привычны уху любого военного. Но вот мерный стрекот проклятых всеми богами изобретений принца Константина мог с недавних пор вселять ужас в сердца самых отчаянных храбрецов. Очень не многим удалось выжить после первой встречи с этими «косами смерти» на Альме, но те, кто все же сумели пережить ее, рассказывали поистине страшные вещи.

Первые шеренги неприятельской пехоты оказались просто сметены, а следующие за ними не стали искушать судьбу и отступили. Канониры русских единорогов тут же перешли сначала на дальнюю картечь, а затем и на гранаты, мотивируя пятившихся назад союзников делать это как можно быстрее.

Тем временем, их французские визави уже разворачивали свои пушки, готовясь открыть огонь. Обрадованный собственной предусмотрительностью Боске, жадно рассматривал в подзорную трубу русские позиции, предвкушая, как его тяжелые двенадцатифунтовые орудия перемешают с грязью жалкие русские пушчонки, рискнувшие бросить вызов его воинству, как вдруг выяснилась одна неприятная деталь.

Оказалось, что морские митральезы не только быстро перезаряжаются, но и имеют солидный угол возвышения, позволяющий им вести огонь на большие расстояния. Дав несколько пристрелочных выстрелов, их наводчики уточнили прицел и вскоре на никак не ожидавших такого удара судьбы французских канониров обрушились очереди тяжелых свинцовых пуль.

Точность, конечно, была серьезно ниже, чем при стрельбе практически в упор, но терявшим одного товарища за другим расчетам хватило. Ответная разрозненная стрельба по русским позициям оказалась не слишком эффективной.

— Да подавите их, наконец! — прорычал потерявший всякое терпение Боске, намереваясь лично броситься к орудиям.

Но в этот момент, моряки решили, что вражеским пушкарям пока хватит, и обратили свое внимание на другие цели. Например, на группу одетых в роскошные мундиры и треуголки с плюмажами офицеров.

Первые три пули пробили грудь молоденького адъютанта, буквально разорвав его на глазах ошеломленных товарищей. Следующие два офицера оказались невредимыми, но под четвертым убило лошадь, а пятый, получив целую пригоршню свинца, рухнул рядом с конем побледневшего командира дивизии.

— Мой генерал с вами все в порядке? — обеспокоенно спросил начальник штаба.

— Кажется, моя доля досталось несчастному Лабомпьеру, — хмыкнул Боске, пытаясь успокоить свою лошадь.

— Здесь становится слишком опасно!

— Покорно благодарю, но я заметил, — не без сарказма в голосе отозвался командующий дивизией, лихорадочно думая, что же предпринять. Подтянуть еще больше артиллерии? Или послать в обход конницу д´Алонвиля? Но тогда они могу встретиться с этими проклятыми казаками…

Но пока он так размышлял, сражение закончилось само собой. Все дело в том, что Тацына вовсе не собирался стоять тут насмерть, удерживая своими небольшими, в общем-то, силами всю союзную армию. Стоявшая перед ним задача была намного проще, но вместе с тем позволяла разгуляться фантазии.

— Вот что, Степан Федорович, — сказал я ему, после недавнего совещания. — Делай что хочешь, как хочешь и когда хочешь. Но что бы у интервентов земля под ногами горела! Бей, жги, грабь. Мне все одно. И помни, что бы твои орлы не натворили, я тебя прикрою!

Так воевать полковнику нравилось. Приучив противника к ночным нападениям, он вдруг переходил к набегам среди белого дня. Теперь вот устроил почти настоящее полевое сражение. Оставалось лишь, как с хитрой усмешкой заметил великий князь, «вовремя смыться».

— Эге-гей, станичники! — прокричал он, вертясь как вьюн на своем неказистом кауром коньке. — Погуляли и будя! Ходу!!!

Первыми снялись морские батареи. Почти одновременно с ними единороги, затем пришел черед пластунов, за которыми он прислал несколько конных сотен. Одни казаки устроились на заводных лошадях, другие нашли себе место позади седоков, третьим повезло еще меньше, и они бежали, держась за упряжь скачущих во весь опор товарищей, но как бы там ни было, очень скоро их позиции опустели.

Пришедшие в себя артиллеристы союзников еще долго громили густые заросли и холмы на южном берегу Качи, после чего туда снова двинулась линейная пехота. Гремели барабаны, хрипло ревели трубы, время от времени постреливали заметившие подозрительное шевеление стрелки и весь этот шум сливался в совершенно ужасающую какофонию звуков.

Наконец, так и не встретившие сопротивления колонны французов перевалили через холмы, после чего в замешательстве остановились. Противника перед ними не было, если не считать нескольких небольших разъездов, маячивших на почтительном расстоянии.

— Враг бежал, мой генерал! — счастливо улыбаясь доложил Боске ординарец. — Это победа!

— Оповестите об этом наших раненых и павших, — желчно отозвался командир дивизии, которому впервые за всю карьеру вдруг захотелось двинуть своему подчиненному по физиономии.

— Прикажете мне нагнать негодяев и, клянусь, они пожалеют о своей дерзости! — предложил ему д´Алонвиль.

— Ни в коем случае, — покачал головой генерал. — В лучшем случае, вы никого не найдете, а в худшем нарветесь на засаду. Эти московиты настоящие азиаты и мастера на подобные кунштюки!

Вскоре, как будто подтверждая правильность опасений Боске, на востоке появились конные массы, не могущие быть ничем иным, как кавалерией противника. Причем в отличие от надоевших хуже горькой редьки казаков это были регуляры. Так союзники впервые увидели перед собой русских улан, только что прибывших из Дунайской армии, и порадовались, что не стали преследовать отходящего противника.

На бумаге дивизия Корфа и впрямь казалась изрядной силой, хотя на деле входящие в нее резервные полки были укомплектованы по большей части новобранцами под командованием вернувшихся из отставки офицеров.

Выпускать их сейчас на врага было глупостью, о чем мне с ходу заявили все имевшие хоть какой-то боевой опыт генералы. С другой стороны, учить как-то надо и начинать лучше всего в таких пусть и не очень опасных, но все-таки приближенных к боевым условиях.

[1] В молодости Раглан с Бергойном служили в Пиренейской армии герцога Велингтона и отличились во время осады испанской крепости Бодахоса.

[2] Редюит (фр. reduit — убежище) — внутреннее укрепление, расположенное позади главной линии обороны и составляющее последний ее рубеж и оплот.

Глава 23

Пока казаки новоиспеченного Походного атамана кошмарили двигавшегося в сторону Севастополя врага, я нашел время немного заняться делами флота. Точнее той его части, что предназначена для минной борьбы. Как уже упоминалось, вместе с бригадой Лихачева прибыл небольшой парк, в котором помимо мин заграждения имелось достаточное количество взрывчатки, запалов и прочих материалов необходимых для устройства шестовых мин.