Царь нигилистов 4 (СИ) - Волховский Олег

И Саша вспомнил, что декабристов везли в Сибирь в сопровождении фельдъегерей.

Но остался сидеть.

— Папа́ принял эмоциональное решение, — упрямо возразил он. — Интересно, что ему про меня наплели? Я считаю, что в этом случае наш долг как подданных не отключить мозги и слепо подчиниться, а помочь исправить ошибку.

Гогель усмехнулся. Строганов выдал улыбку Будды.

— Я понимаю, что никто из вас не посмеет возразить, — продолжил Саша. — А я посмею. Обязуюсь завтра только слушать и улыбаться. Григорий Федорович, я возьму вину на себя, я несовершеннолетний.

— Не нам поправлять монархов, — сказал граф.

— Мне это нужно не за тем, чтобы хрустальными люстрами колонного зала полюбоваться, — возразил Саша. — Я не предлагаю ослушаться, я прошу отложить отъезд до завтра.

— Приказано немедленно, — напомнил Гогель.

— «Немедленно» — растяжимое понятие, — заметил Саша.

— Вставайте, Александр Александрович! — сказал гувернёр. — Нам надо ещё забрать вещи у Морозовых.

Саша нехотя поднялся с места.

— А во сколько поезд? — спросил он.

— Сегодня в шесть, — сказал Гогель, — успеем.

— А следующий? — поинтересовался Саша.

— Завтра в одиннадцать пятнадцать, — доложил гувернёр.

— Всего два состава в сутки? А потом?

— Александр Александрович! Мы едем сегодня.

— Завтра тоже в шесть, да? — не сдался Саша.

— Да, — кивнул Гогель.

— Ваше Императорское Высочество, разрешите обратиться? — вмешался фельдъегерь.

— Конечно, — сказал Саша.

— Есть ещё два, — отрапортовал гонец, — товарно-пассажирские. Но они идут медленнее: по 48 часов.

— Ну, уж! — поморщился Гогель.

Саша внутренне согласился, что да, не для белых людей.

Ему надо было остаться одному. Хоть на пару минут.

— Граф, извините, — обратился он к Строганову. — А где у вас туалет?

— Мишка! — бросил тот лакею. — Проводи великого князя.

Сортир был примерно той же системы, как в Александрии. Что говорило о продвинутости хозяина. На стене имелось бра со свечкой, которую предупредительно зажег Мишка.

Теперь можно было запереться.

Саша сел на крышку устройства, ещё не получившего названия «унитаза», и вынул из кармана записную книжку и короткий карандаш, похвалив себя за привычку всегда носить их с собой.

Вырвал листок и разорвал на две части. Написал несколько слов сначала на одной, потом на другой.

Как бы их не перепутать? Кто из них левый, а кто правый? Сложный вопрос. Ладно будем ориентироваться на социальную принадлежность.

Первую записку сложил вчетверо и сунул в правый карман, вторую — раз в восемь, до совсем миниатюрного состояния, и сунул в левый.

И нажал на спуск.

По приказу генерал-губернатора заложили карету. Саша обнял Строганова на прощанье и опустил ему в карман мундира первую записку.

Выразительно посмотрел на хозяина.

Заметил интересно? Гогель, кажется нет.

— Мне очень жаль, граф, что приходится так расставаться, — сказал Саша. — Хотелось бы что-нибудь подарить вам за гостеприимство, но не моя здесь воля.

— Может, ещё успеем, — обнадёжил гувернер, — до поезда два часа.

В карету сели втроём: Саша, Гогель и царский гонец. Кажется, так же, в сопровождении фельдъегеря на допрос по делу декабристов везли Пушкина. И «Наше всё» не преминул пошутить, что фельдъегеря ему дали для большей безопасности, чем можно гордиться.

Вскоре карета остановилась у особняка Морозовых.

Саша тепло попрощался с хозяевами и вручил мужской части фамилии часы, а женской — броши и булавки.

Старший Морозов попытался открыть крышку своего подарка, но Саша накрыл его руку ладонью и шепнул: «Не сейчас Савва Васильевич!»

Резко обернулся к своему камердинеру:

— Что, чемодан уже собран?

— Да-да, Ваше Высочество! — отрапортовал Кошев.

Саша перевёл взгляд на Гогеля.

— У вас был в шкатулке мой миниатюрный портрет. Успеем мы его графу подарить? Это приличный подарок для Его Сиятельства?

— Да, — кивнул Гогель. — Ещё полтора часа.

Давешний рыжий кот потерся о великокняжескую щиколотку и заурчал.

Саша взял его на руки и погладил.

Камердинер посмотрел с тоской и тихо вздохнул:

— Мундир будет в шерсти, Ваше Высочество! А нам к Его Сиятельству.

— Это сущая мелочь по сравнению с отменой дворянского обеда, — возразил Саша.

Гогель вручил ему миниатюру уже в карете. Подарок был в овале и снабжён крышечкой, по ободу шли редкие мелкие бриллианты, а с портрета смотрело совершенно детское лицо, которое Саша уже привык видеть в зеркале. Только нос был слегка спрямлён, уменьшая сходство с Павлом Петровичем, и одет герой был не в гусарскую курточку, а в мундир Лейб-гвардии Павловского полка с голубой лентой и звездой Андрея Первозванного.

Граф Строганов разумеется заметил, что Великий князь сунул ему что-то в карман, и, когда карета с гостями скрылась из виду, нащупал сложенную несколько раз записку.

Развернул и пробежал глазами.

Глава 27

'Граф! — начиналась записка. — Я практически уверен, что сегодня мы не уедем. У меня также есть идея, как пропустить завтра утренний поезд. Но пропустить завтра вечерний будет сложно.

Поэтому, нельзя ли перенести завтрашний приём на два-три часа раньше?

Если вы поможете мне опоздать на поезд сегодня, буду вечно благодарен'.

Строганов задумался, сложил записку и вернул в карман.

До дома Строганова доехали за полчаса. Саша вручил графу свой портрет и обнял старика на прощание.

— Жаль, что приходить так расставаться, Сергей Григорьевич, — вздохнул он.

— Ещё есть время, — заметил граф, чуть грассируя «р», — я хотел вам показать одну мою коллекцию.

«Волнуется он что ли», — подумал Саша. До сих пор аристократический акцент был практически не заметен.

— С удовольствием, — кивнул Саша.

И обернулся к гувернеру.

— Если недолго, — сказал Гогель.

Строганов повел гостя анфиладами роскошных комнат. Гувернёр увязался следом, фельдъегерь остался в приёмной.

Они оказались в зале, напоминавшем церковь: все стены в иконах.

Коричневые лики, серафимы с красными крыльями, тонкие копья, похожие на иглы, расписные одежды и кособокая архитектура. Честно говоря, Саша никогда не был фанатом древнерусского искусства.

— Пятнадцатый век? — предположил он.

— Шестнадцатый-семнадцатый, — поправил Строганов.

— Но до Никона? — спросил Саша.

— Да, — кивнул граф.

— Фамильные?

— Не все, — сказал граф, — что-то было написано по заказам моих предков, но большая часть коллекции образовалась несколько иным образом.

— Очень интересно, — поддержал Саша.

— Тогда было приказано отбирать старообрядческие иконы в скитах и молельнях, — начал Строганов, — и свозить на склады для того, чтобы сжечь. В сарае одного из монастырей был свален целый обоз икон, предназначенный для растопки печей.

— Да-а, — протянул Саша, — никто эффективнее не уничтожает русскую культуру, чем мы сами. Это дедушка распорядился?

Граф кивнул и отвел взгляд.

— Я тогда отправился к митрополиту Филарету, — продолжил Строганов, — и просил его дать согласие на то, чтобы я отобрал со склада то, что окажется пригодным для собрания старинных икон.

— Он согласился?

— Да, хотя был удивлён. И позволил мне распоряжаться в монастырском сарае, сколько угодно. Здесь лучшее: работы Ивана Соболя, Семена Бороздина, Истомы и Никифора Савиных, Прокопия Чирина.

Имена не говорили Саше ровно ничего. Разве что, кроме последнего: где-то слышал.

— Иван Соболь — новгородский иконописец, видимо, сын священника, был взят в Москву, в «государевы иконники», в конце шестнадцатого века, — объяснил Строганов. — Семен Бороздин — наш строгановский мастер, писал иконы для Благовещенского собора в Сольвычегодске.