Роман Буревой - Боги слепнут
– Где наш мальчик?
Элий поднял ее и перенес на кровать.
– Где Постум? – повторила она.
Наконец он ответил:
– В Риме.
– Мы поедем за ним?
Он отрицательно покачал головой.
– Квинт выкрадет его и привезет к нам?
– Это невозможно. Император не может бежать из Рима. Мы надеялись, что здесь в Лютеции, Постум на Большом Совете перечислит преступления Бенита и объявит о его низложении. Мы могли выиграть. Мы должны были выиграть. Но теперь – нет. Бенит не пустил Постума в Лютецию. А требовать низложения Бенита в Риме невозможно.
– Элий, мы потеряем нашего мальчика, – прошептала Летиция.
Он обнял, прижал ее к себе. Она обхватила его за шею. О боги, как он искалечен. Ведь он едва не умер, там, в пустыне. Она думала, что сойдет с ума от счастья, встретившись с ним наконец. А вместо этого она испытывает что-то похожее на отчаяние. Нет-нет, умом она понимает, что иначе Элий поступить не мог. Иначе он бы не был ее любимым Элием. Но… Он разлучил ее с Постумом. Об этом она будет помнить каждую минуту. Об этом будет помнить всю жизнь. Бенит превратит ее мальчика в чудовище. Она так и подумала – мой мальчик. Как будто он был только ее сыном и не принадлежал Элию. Но она не должна так думать. Разве она не давала клятву: «Где ты, Гаий, там и я, твоя Гаийя». Она поедет в Северную Пальмиру, раз он этого хочет. Но она будет помнить, и он будет помнить. И это воспоминание как взаимное предательство, будет связывать их вторыми не менее прочными узами, чем брачная клятва. Брачная клятва, которую им вновь предстоит дать.
А в ушах вдруг отчетливо прозвучал насмешливый голос Сервилии:
«Этот человек когда-нибудь продаст и тебя, и твоих детей за мифическое благо Рима. Тогда ты вспомнишь мои слова».
Летиции показалось, что внутри нее сжимается плотный холодный комок. Ненависть неведомо к кому. К Сервилии? К Элию? Сервилия оказалась права. Как всегда, оказалась права. Ну почему, почему, все подлые, все мерзкие предсказания сбываются? Почему жизнь устроена именно так? Почему нельзя опровергнуть, доказать, ничего нельзя доказать. Что ей делать? Оттолкнуть Элия, вернуться в Рим? Ей представилась гаденькая улыбка на губах Сервилии. И сальный взгляд Бенита, и фальшивое сюсюканье: «Моя дорогая доченька Августа». Нет, это невозможно, без Элия она не может. А без Постума?
Глава XXVIII
Августовские игры 1976 года
«Гражданство будет возвращено Гаю Элию Перегрину, если он попросит об этом. Пока что никаких прошений на имя императора от названного лица не поступало».
«Акта диурна», 5-й день до Ид августа [68]Дворец Бренна в Лютеции украшали современные картины. Яркие краски, смелые мазки. Не вечность запечатлена – один миг. Сад, наполненный светом. Река в яркий полдень. Элизийские поля вечером, толпы гуляющих, свет фонарей, туман, дождь. Это издали. А приблизишь взгляд – и только мазки, мазки, мазки. Элий, глядя на такой холст, всякий раз испытывал странное чувство, будто видел совершенно новую картину, иную, чем вчера или позавчера, будто перед ним не прежняя, а новая минута вечности.
Бренн пригласил Элия позавтракать вместе. Вдвоем. На столике золоченые крошечные чашки и тарелки. Какие-то немыслимые салаты и паштеты в серебряных вазочках. Сыры, нарезанные тонкими лепестками и на срезе непременно слеза. В вазах нежные персики с фиолетовыми боками, покрытые детским невинным пушком, почти черные сливы, янтарные завитки бананов. Бутылки причудливых форм, то напоминающие виноградную гроздь, то высокие и узкогорлые, то пузатые, облепленные сургучными печатями, как старинный диплом. Виночерпий разливает в хрустальные чаши черное, как кровь, вино.
– Тебе необходимо как можно скорее получить гражданство, – сказал Бренн. – Однако Бенит никогда от имени императора не подпишет эту бумагу. Но если, как ты говоришь, Постум может поставить свою подпись, можно устроить, чтобы император подписал твое послание лично.
Бренн смугл и кареглаз, а волосы у него очень светлые. Но это обман. Бренн красит волосы, чтобы подчеркнуть свое родство с галлами и скрыть, что в жилах его течет в основном римская кровь.
– Наверное, я не прав, втягивая ребенка в наши интриги, – покачал головой Элий.
– Мы должны использовать все средства, чтобы как можно быстрее отстранить Бенита. Никому в Галлии не нравятся его авантюрные заявления. Он выпячивает роль Рима, стремится подмять под себя провинции. Его проекты сулят прибыль кучке его сторонников, а членам содружества – миллионные убытки. Мы разоримся. Ни Галлия, ни Испания, ни Мезия не потерпят такого обращения. Скорее они выйдут из состава Империи.
– Ты так легко об этом говоришь.
– Отнюдь не легко. Но любому терпению приходит конец. – Бренн был союзником, искренним другом. Но Элию было больно его слушать.
– И что дальше? – с трудом выдавил бывший Цезарь.
– А что планируешь делать ты?
– Я могу написать письмо к Римскому сенату. Ты будешь моим посланцем?
– Что ж, я бы мог, меня Бенит не тронет. Но нынче сенат по-собачьи обожает Бенита. Жаль, – вздохнул Бренн, – что ты дал обет не возвращаться в Рим. Такое впечатление, что ты дал его нарочно, желая устраниться от борьбы.
– Я придумал для себя самое страшное наказание. Самое жестокое, которое только мог изобрести. Когда я давал обет, диктатором был Макций Проб. В каком кошмаре я мог представить, что Проба сменит Бенит?
– А ты не можешь нарушить клятву?
– Нарушить обет, данный богам?
Бренн пожал плечами:
– Ты уверен, что боги тебя услышали?
– Во всяком случае, больше взрывов не было.
– Не надежнее ли поймать Триона?
– Он на территории Чингисхана. Теперь это дело «Целия» – не мое. Я сделал все, что мог. И даже быть может чуть-чуть больше.
Вошел слуга и что-то шепнул на ухо Бренну.
– Я пригласил еще одного человека на завтрак, и он любезно согласился прийти.
Гость вошел в триклиний. И гостем этим был сенатор Флакк. Элий поднялся при появлении сенатора.
– Да, Элий, ты нас удивил! – воскликнул старый оптимат. – Явился с берегов Стикса.
– Неприятное место, смею тебя заверить – усмехнулся Элий.
– Репортеры вестников преследовали тебя повсюду?
Элий покачал головой:
– Лишь два дня. Потом их интерес как-то быстро пропал. А римские вестники вообще не проявили интереса.
– Это Бенит им велел молчать. Кстати, ты читал «Голос старины»? Его редакцию дважды громили исполнители. И все же он продолжает выходить, с моей помощью, разумеется. – Флакк достал из складок сенаторской тоги вестник.
Элий взял номер. На первой странице было его фото, сделанные дня два или три назад в Лютеции. На черно-белой фотографии седые волосы казались просто светлыми, как будто Элий их покрасил, как это делал Бренн.
«Что или кто мешает Элию вернуться в Рим?» гласил заголовок. Элий попытался читать, но не мог вникнуть в смысл фраз. Всякий раз натыкался на свое имя или имя Постума, или Летиции, и терял нить. Он должен был как-то их соединить, всех троих. А еще был Рим. Отдельно. За чертой. И – Элий вынужден это признать – Рим влек его не меньше, а может быть и больше, чем Постум или Летиция…
– … Я уже провел предварительные консультации, – неожиданно расслышал он фразу Флакка.
Элий отложил вестник.
– Консультации… о чем? Извини, я прослушал часть разговора и…
– Неплохие новости для нас. Большой Совет большинством голосов готов отменить старинный закон о лишении гражданства лиц, побывавших в плену. Мы получим необходимые две трети голосов в Совете. Провинции почти все за нас. И Мезия, и Фракия, и даже Испания готовы признать Элия Цезарем. Германия колеблется. Но Бенита не поддержит – это точно. Скорее всего, будет соблюдать нейтралитет. Ну а за Галлию отвечаешь ты, Бренн.
– А что союзники? – деловито спросил Бренн.
– Египет за Элия, Африка пока не высказалась. Все европейские члены содружества за Элия. – Флакк сделал глоток из своей чаши. – Отменное вино. Дар богов. Но фалерн все же лучше.
Элий поморщился.
– А Италия? И Римский сенат…
– Ну, Италия за Бенита, с этим ничего не сделаешь. Но Италия не может выстоять против остальной Империи. Силы слишком уж не равны.
– Дело может кончиться кровопролитием? Гражданской войной?
– Да, скорее всего. Но дело завершится быстро. За Бенитом лишь Второй Парфянский легион. Ну может быть Первый Минервин. Против германских легионов и против Десятого – это, считай – ничто. Неизвестно, правда, кого поддержат преторианцы.
– Ты хочешь втравить в это дело преторианскую гвардию? – Элий почувствовал, как у него холодеет спина, а ноги делаются ватными.
– Если бы Августа обратилась непосредственно к гвардии, их можно было перетянуть на свою сторону. Преторианцы присягают всему императорскому дому. Однако назначение Блеза меня тревожит. Угораздило же тебя попасть в плен, Элий! Если бы ты и твои ребята удрали из Нисибиса и явились в Антиохию, всего этого можно было бы избежать. ««Но раз так, раз этак», – сказал мужик, потеряв пегую свинью», – Флакк неожиданно процитировал Петрония. – Попытаемся исправить старые ошибки. После того, как мы устраним Бенита, ты предложишь мою кандидатуру сенату на должность консула. Прохвоста Силана терпеть больше нельзя.
