Олег Дивов - Выбраковка
– Что в отделении?
– Не поверишь. Укомплектовано заново теми самыми мудаками, которые нас убивать приходили. И главное – наглые такие… А знаешь, кто теперь начальник? Твой приятель Корней. Шеф на повышение уходит, чуть ли не директором.
Гусев тяжело вздохнул.
– Я действительно все проспал, – сказал он. – Слушай, Леха, строго между нами. Где бутылка, салабон?!
Валюшок от души рассмеялся.
– Я все ждал, насколько у тебя выдержки хватит. Вот. – Он воровато оглянулся, как будто в палате еще кто-то был, и добыл из-за пазухи литровую бутыль «Джек Дэниелс». – Нормально? А тут, в пакете, я кока-колу принес, если захочешь разбавить. Там еще апельсины всякие, шоколад…
– Спасибо, – выдохнул Гусев и так вцепился в бутылку, словно это был эликсир молодости.
– Не за что. Долго тебе здесь?
– Да хоть сейчас выписывайся. Я просто не хочу, честно говоря. Надо перележать недельку-другую. Да и… Старшие товарищи советуют.
– Охрана у тебя просто зверская. Такие лоси у дверей сидят… Представляешь, с ног до головы обыскали. Думал, все – отнимут пузырь. А они только оружие забрали. Козлы. Будто я не выбраковщик!
– Ты выбраковщик, Лешка, – сказал Гусев серьезно. – Ты настоящий суперагент с лицензией на убийство. Если бы не ты… По большому счету, из-за тебя одного все получилось так, как… Ну, как оно сейчас есть.
– Да ладно…
– Ничего не ладно. Спасибо тебе.
– Мне тоже орден пообещали, – заявил Валюшок без всякой ложной скромности. Видно было, что он своими подвигами гордится. – Да всем достанется. Шефу – Героя, остальным по Красной Звезде. Говорят, даже Корнееву что-то обломится. За проявленное мужество. Я все думал – как это называется, когда тебе в рыло сапогом двинут!
– Не обижай Корнея. Не такое уж он дерьмо. У него, оказывается, дочь больная под браком ходит. Вот он и рвет на службе жилы. Видишь – дорвался…
– Угу. Ты извини, мне пора. Да, ближе к вечеру Данилов подъедет. Ты не прикончи бутылку сразу, он намекнул, что хочет с тобой о чем-то серьезно поговорить.
– Мне сейчас пара глотков – и глаза на лоб, – сказал Гусев печально. – Алкоголь с обезболивающим… Ломовая смесь. А он не сказал конкретнее, в чем дело?
– Мне кажется, он тех уродов все-таки расколол, которые тебя допрашивали. Очень уж у него вид был загадочный.
– Какой там допрос… Так – глумления и издевательства. Знаешь, я ведь почти ничего не помню.
– А это разве плохо? – удивился Валюшок.
Данилов приехал очень поздно и застал Гусева весьма и весьма навеселе. Тем не менее он тоже вытащил бутылку и сунул ее больному под кровать.
– Охрана у тебя педерастическая, – сказал он. – Расстреливать таких охранников. Видят же – идет выбраковщик. Нет, все равно ноги врозь, руки на стену… Где они были, спрашивается, когда тебя сцапали?
– Да плюнь ты!
– Спасибо, выпивку не отняли. И то: «А не много ли будет?» Я говорю – вам точно мало не покажется, когда сюда все Центральное придет! В Кремле никому мало не показалось… Блин, жалею страшно, что не участвовал.
– Ну, извини.
– Ерунда, бывает…
– Я, между прочим, тоже не участвовал.
– Ха-ха! Пэ, если бы не ты… По большому счету, из-за тебя одного все так удачно сложилось.
– Это не из-за меня, – слабо возразил Гусев. – Это Валюшок постарался. И на месте оказался вовремя, и с хвоста его не стряхнули. Умеет ездить парень. Ну, рассказывай, как там вообще.
– Да погано. Бардак. В целом по стране накрылось семьдесят процентов личного состава АСБ. В Москве самые маленькие потери у Юго-Западного, которое сразу лапки кверху сделало, ну и мы второе место держим.
– А сколько у нас?
– Больше половины. Убитыми – сто восемьдесят семь. Из них в Кремле – девяносто. Всех к Герою посмертно. Даже тех, кого по домам перестреляли.
– Много им с этого радости… Особенно семьям. Накатим по одной за помин невинно убиенных?
– Давай, – согласился Данилов, подхватывая с тумбочки стакан.
– Живи, Данила.
– Живи, Пэ.
Гусев пил осторожно, но все равно ему прижгло разбитую губу, и он поморщился.
– Ты обалденно вел себя на допросе, – заметил Данилов.
– Это как? – не понял Гусев.
– Достойно. Так довести этих козлов до белого каления…
– Да ты-то откуда знаешь?!
– Они все писали на видео. С самого начала.
– Черт побери! – Гусев аж подскочил на кровати. – И где пленка?
– Забрали. Приехал человек от некоего Гусева и забрал. Что, не надо было отдавать?
Гусев на миг задумался.
– Ну, отчего же… – сказал он. – Может, так даже к лучшему. Пусть ознакомится. А я там ничего такого… В смысле, уболтали они меня или нет?
– Нет, успокойся.
– Ты видел?
– Не видел, они сказали. Точнее, один из них. Я все по науке сделал – давил того, который посильнее. И второй сломался. Правда, не раньше, чем я первого убил. Все-таки удивительное существо человек! Знает ведь, что это старый метод армейских разведгрупп и второго «языка» тоже обязательно кончат! Но все равно начинает говорить.
– Данила. – Гусев лег на бок, поворачиваясь к Данилову лицом. Против ожидания, тот не отшатнулся. Гусев на его месте не выдержал бы – пару часов назад он добрел до ванной и опасливо посмотрел в зеркало. После чего зарекся это делать на месяц вперед. – Слушай, дружище… Ты же выяснил, чего они от меня хотели?
– Да… Кажется, выяснил. Странная история, Пэ. Только учти – что бы я такого ни узнал, мое отношение к тебе не изменилось. И никогда не изменится. Усек?
– Этот «язык» сказал тебе, что я по утрам пью кровь христианских младенцев?
– Приблизительно.
– То есть? – насторожился Гусев.
– Понимаешь… Так странно… У них было две задачи. Первая – как следует тебя помучить. Наверное, хотели потом отослать пленку туда, куда она в конечном итоге и попала. Чтобы твой старик был посговорчивее.
– Это-то очень хорошо, – сообщил Гусев.
Данилов покачал головой и что-то неразборчиво промычал.
– Чего еще? – спросил Гусев. – Всякие малявки будут учить меня, как устраивать семейные дела?
– Ни в коем случае. Прости. Я только подумал – не было бы инфаркта…
– Этот старый хрыч сделан из железобетона. Скорее у тебя инфаркт будет. Ну и что дальше?
– А дальше… А дальше им было приказано узнать, кто настоящий автор «Меморандума Птицына».
– А я-то тут при чем? – автоматически спросил Гусев.
– Ну… Не знаю, – замялся Данилов.
– Нет, ты скажи, при чем тут я?
Данилов поднял на Гусева честные-пречестные глаза и очень тихо сказал:
– Вот и я думаю – при чем здесь ты, Гусев?
– Что это значит – «настоящий автор»? Я же тебе рассказывал…
– Заткнись, Пэ, – ласково попросил Данилов. – Думаешь, я тебе не верю?
– Подозреваю.
– А вот я хочу тебе верить, – произнес Данилов с нажимом. – Раньше верил и дальше хочу. И что бы ты мне ни сказал теперь – я буду верить.
– А тебе очень хочется знать правду? – спросил Гусев агрессивно.
– Наверное. Может быть. Все-таки интересно, кто это придумал. Это ведь не была коллективная идея, что бы там ни говорили. Такое мог придумать именно один человек.
Гусев почувствовал, что охватившая его внезапно злоба прошла.
– А какой это был человек, как по-твоему? – спросил он мягко.
– Очень несчастный, – сказал Данилов уверенно. – И обозленный на весь мир.
– Совершенно неспособный принимать действительность такой, какая она есть… – подхватил Гусев.
– Да-да. Вот именно. Он хотел все изменить.
– Хотел сделать мир чистым и справедливым. Хотя бы в одной стране. Хотел создать единое общество, не разорванное, как обычно, на бандитов и людей, а цельное. Уничтожить основу преступности – ее воспроизводство. Дело ведь не в экономике, Данила, не в уровне жизни.
– Понятное дело, не только в ней…
– Да, не только и не столько. Воровать начинают с голодухи. Но это не значит, что, когда жизнь выправится, человек, который таскал с поля в карманах пшеничные колосья, обязательно начнет подламывать хлебные ларьки. Многие готовы стянуть то, что плохо лежит, когда жизнь берет за глотку. Но они не становятся от этого закоренелыми преступниками. А вот если тебя с детства научили, что работать глупо, потому что можно отнять, украсть… Кто научил?
– Тот, кто всю жизнь только это и делал, – подсказал Данилов.
– Вот именно. Знаешь, меня всегда ужасала история так называемых ссученных воров, которые пошли воевать в штрафные батальоны. Оказалось, многие из них потом стали даже офицерами, вернулись домой в орденах. Но на гражданке выяснилось, что они как до войны ничего не умели делать, так и теперь не могут. Предмета тяжелее чужого «лопатника» в руки не брали никогда. Разве что оружие. И все они очень скоро опять занялись прежним ремеслом.
– Естественно. А мы с тобой чем всю жизнь занимаемся?
Гусев оторопело умолк.
