Алексей Жоров - Окна Александра Освободителя
В приемной забубнили голоса: Полина приняла «беркутовцев» на грудь и пыталась не допустить их в кабинет, но ребята свое дело знали туго и через секунду в двери заглянула квадратная голова в крапчатом берете. Голова ткнулась взглядом в царящий беспорядок, расхристанного Блинова, сидящего на краю стола, в стоящего в стороне Сергеева и под пронзительный щебет секретарши исчезла.
– И деньги мне твои не нужны… – продолжил Сергеев.
На этот раз Владимира Анатольевича перекосило, как от зубной боли.
– Ну да… Конечно. Ты же альтруист – бессребреник. Как я мог забыть? Миша, а что я купил у тебя в прошлый раз? Не твое ли молчание? Так какого хера ты мне его продаешь второй раз?
– Я тебе молчание обещал? – возмутился Сергеев. – Я тебе ничего не обещал! Это ты бегал вокруг меня и совал мне деньги!
– Открою тебе тайну, – сказал Блинчик устало, сползая в кресло. – Целкой можно быть только один раз. До события. После события это называется другим словом. Ты деньги взял?
Сергеев молчал.
– Сейчас ты скажешь, что это был гонорар за работу, что ты эти деньги заслужил… И я скажу – да! Да, Умка, ты их заслужил! Я был виноват перед тобой! Я действительно подставил тебя! Но я этого не хотел! Понимаешь! Наоборот, я хотел, чтобы все прошло, как надо! А эта сука, Рашид, устроил цирк на проволоке и в результате никто ничего не получил, а из-за «кольчуг» нас едва на части не порвали, и если бы не ты… Так что эти бабки ты заработал кровью! Тысячу раз! Но ты их у меня взял. И ты уже не целка. Хочешь об этом поговорить?
– Нет.
– Тогда какого хера ты лезешь в нашу зарубу? Это не твоя война, Умка! Это тебе Плотникова говорила. Это тебе я говорю. Не лезь и будет тебе счастье!
– Кто приходил к Маринке?
– Да никто! – заорал Блинов истошно. – Никто не приходил к твоей Маринке! Охрану я к ней приставил. Блядь! Выборы на носу! На ее мать у твоих хозяев зубы выросли больше, чем у тебя хрен! Ты что, не понимаешь, что они такие же белые и пушистые, как и вся наша свора? Робин Гуд чокнутый! Ты позвонить мог? У тебя телефон есть? Ты посмотри, что ты здесь устроил, громила? Если бы я так, как ты, делал, то лежал бы ты сейчас на Байковом*, тихий и молчаливый…
– Умылся бы ты… – огрызнулся Сергеев.
– Это в поле ты смелый, – сказал Блинов проникновенно. – Супермен, бля… А есть, друг мой Умка, тысячи незаметных способов отправить клиента кормить червей. И некоторые из них такие, что и черви тебя жрать побрезгуют, потому что будешь ты для их здоровья вреден лет этак 150–200. Без автоматов, пистолетов и гранатометов! Всосал? Нету бессмертных, Мишенька, ну, нету… Есть люди, которыми еще не занялись всерьез!
Они оба замолчали, причем Блинов после крика не мог отдышаться, как только что финишировавший легкоатлет. Он несколько раз фыркнул, словно рассерженный кот, скатился со столешницы, достал из ящика сигареты и закурил.
Сергеев стоял в стороне, глядя на Владимира Анатольевича исподлобья. Блинчик толкнул сигареты и зажигалку в сторону бывшего товарища и сказал мрачно:
– Рэмбо, мать твою так…Ты, друг мой, не интеллектуальная военная элита, а банальный солдафон с рефлексиями недоделанного интеллигента. Ошибка природы.
– Ну да… Зато ты ее большой успех, – огрызнулся Сергеев. – Знаешь, Вова, чем больше я узнаю всех вас, тем больше задумываюсь о том, что была бы рядом со мной сотня моих бывших коллег – и у этой страны было бы другое будущее. И ни хрена вы бы с этим поделать не смогли.
– А народу, – продолжил Блинов с той же едкой интонацией, – на все эти перестановки было бы плевать. Да пойми же ты, народу всегда на такие вещи плевать. Зато народу не плевать на то, сколько стоит хлеб, водка, пиво и мясо с маслом. А для того, чтобы у народа все это было, для того, чтобы обычный люмпен, которого в любом городе абсолютное большинство, чувствовал себя счастливым и этой жизнью не обиженным, все это должен кто-то произвести, привезти и продать. И продать, заметь, не за очень большие деньги! А ты и сотня твоих коллег чем-нибудь, кроме бронетехники, управлять умеет? Так сообщаю тебе, Миша, что ты с твоей сотней коллег моментально ввергнете всю страну в голод и хаос и той самой бронетехникой, которой вы так ловко управляете, будете давить народ на улицах. Потому что деваться вам будет некуда! Или ты собрался посадить у руля своих нынешних друзей?
– Они, по-твоему, тоже управлять не умеют?
Блинов внимательно посмотрел на Сергеева, выпустил между губ струю синего дыма и сказал:
– Чем больше с тобой беседую, тем больше убеждаюсь, что каждый должен заниматься своим делом. Миша, скажи, а в чем между нами разница? Между мной, Титаренко, Лысым и твоей командой? Чем твоя оголтелая джаз-банда лучше нашей? Вы поете мелодичней? Сергеев! Ау! Помнишь, в детстве у нас были задачки – найди десять отличий? Напряги мозг, Джеймс ты наш Бонд отечественного розлива! Единственное отличие в том, что у Регины Сергиенко ноги красивее, чем у меня! Речь идет лишь о том, кто будет стричь овец, Миша. А овцам это сугубо пополам. Были бы луга тучные, да ножницы острые…
– То-то вы в 2004-м так бежали в разные стороны…
– Был грех, – согласился Блинов и добродушно улыбнулся. – Забздели чуток. Тут нас переиграли, что скрывать… Но Бог любит сильных, и то, что мы обронили, нам принесли прямо в руки сами победители. Дело в том, Миша, что власть можно взять. Это классика – помнишь: телефон, телеграф, вокзал – и власть твоя! Но вот для того, чтобы ее удержать, возбужденной толпы и энтузиазма маловато. Тут надо нечто большее… Но, скажу тебе, я рад, что тогда все так случилось. Не будь того поражения, и мы бы никогда не поняли, как много зависит от слов. От ласковых слов, Умка. От обещаний, которые надо вовремя дать, но вовсе не обязательно вовремя выполнять.
Блинов вздохнул.
– Кадровый вопрос, Умка, злополучный кадровый вопрос… Прав был Иосиф Виссарионович! У нас, кто может, – использует кого может. Ты думаешь, я не понимаю, что Лысый не лучшая фигура для политического перформанса? Понимаю! Но не тебя же на это место приглашать!? Тебе нужен лихой конь, острая шашка да оперативный простор. А в народное хозяйство тебя нельзя. В нем с шашкой делать нечего. Потому что ежели туда сунуться с шашкой, то не будет у овец ни тучных полей, ни острых ножниц! И рванут они из загона, как тогда, зимой, и растопчут всех, кто попадется на пути, копытцами. Не по злобе, а ввиду большого количества и хаотического передвижения в поисках корма…
– За что же ты так людей не любишь? – спросил Сергеев. – Посмотри, ты из себя весь такой богатый, основательный, могучий и влиятельный, а тех, кто тебя на это место посадил – элементарно не уважаешь.
– На это место, – возразил Блинов резонно, – никто меня не сажал. Какое у меня, собственно, место, Миша? Кто я такой? Партийный функционер? Депутат? Так я даже не лидер фракции, а просто так, погулять вышел…
Он хитро усмехнулся и сощурил глазки.
– Ну, а насчет «люблю – не люблю» ты зря… Я об овцах с тобой толкую, а кто-то о биомассе… Хрен редьки не слаще. Ты думаешь, мы с твоими шефами враги? Это мы в сессионном зале – враги, да на телешоу. Чтобы людям было проще определиться, чье имя выкрикивать. А так, по жизни… Мы едим в одних ресторанах, живем в одних домах, отдыхаем в одних санаториях и отелях. У нас общие парикмахеры, массажисты, дантисты. Мы пишем проекты законов в одних подкомитетах, только при этом мои коллеги лоббируют интересы одних уважаемых людей, а мы – других, но не менее уважаемых. А то, что мы не лобзаемся прилюдно и не ходим по коридорам Рады, взявшись за руки, так это потому, что в нашей стране любой дружеский поцелуй может через секунду обернуться минетом, в котором зазевавшаяся сторона и не сразу поймет, кто ее так вот быстро в позицию поставил…
– Читал я как-то на досуге Макиавелли, – заметил Сергеев.
– А ты меньше читай, Миша, – перебил Владимир Анатольевич. – На тебе гражданская жизнь плохо сказывается. Знаешь, чем плохи идеалисты? Да тем, что кричат они об идеалах, а на самом деле точно так же пекутся о себе. Но вот незрелые умы – заражают!
– Это ты обо мне?
– Умка, ведь я тебе не враг и никогда им не был. Почему ты выбрал другую сторону?
– Потому что это моя сторона…
– Уверен? А не рассорься ты со мной? Не уйди от тебя Вика? Не подбери к тебе ключик ребята Регины? На чьей стороне бы ты был? Вот ты сказал, что будь у тебя в распоряжении сотня твоих коллег… А где твои коллеги, Миша? Скольких из них ты можешь собрать под знамена? Двух? Трех? Ни одного? Может быть потому, что каждый из них нашел свою правду, которую защищает? Кто за деньги, кто за чины, кто за головокружительные перспективы, как твой Мангуст. У всех свои личные причины и соображения. Личные. Ты же ко мне вломился не правду защищать, а бывшую падчерицу! Разницу ощущаешь?
– Кстати, о Мангусте… Это была твоя идея – его ко мне прислать?
Блинчик рассмеялся.
– Моя? Нет, Умка, Андрей Алексеевич вне моего влияния. Это ты не по адресу. Я сформулировал возникшую проблему нашим российским друзьям. А все остальное делалось уже без моего участия. Я твоего Мангуста, не к ночи он будь помянут, и видел всего пару раз, по суровой необходимости. Но скажу тебе, что ты в сравнении с ним сладкая булка. Рядом с ним у меня мурашки по спине бегали… А тебя, брат, прости, но я не боюсь. Мангуст может убить просто так, играючи, безо всякой причины. А тебе нужно правильное моральное обоснование…
