Андрей Валентинов - Диомед, сын Тидея. Книга первая
(Я тоже гонцов послал, да вот ответа пока не дождался. И дождусь ли?)
– Промах?
– Они еще не выступили. Все там же стоят, у Тиринфа.
– Ясно!
И ничего мне не ясно! Уснули они там в этих Микенах, что ли? Почему их войско стоит у границы? Ведь надо бить сейчас, пока у них больше сил, пока я в Этолии, а не возле Аргоса!
Проклятый Атрей! Какую игру он придумал на этот раз?
А над огромным полем, над конскими спинами, над бронзовыми шлемами, над остриями копий, над дымом костров:
– Кур-р-р-р-р-р-р!
Веди нас, койрат! Веди!
* * *...почему они стоят, почем ждут, чего ждут, ведь я не иду – лечу, дороги сухие, пустые, коней много – заводных взяли, а они все ждут, Атрей все ждет, ведь это глупость, глупость, глупость, я просто задавлю носатого с его сотнями в Аргосе, обложу в Лариссе, закидаю из катапульт горящей смолой, Дий Подземный с дворцами и с храмом Трехглазого – тоже Дий Подземный, а Атрей все ждет, не выступает, а я все ближе, и Аякс Теламомид гонца прислал, что обязательно поможет, кто бы подумать мог, что бычок сподобится, экий молодец, и Асклепиады помогут, а микенцы все стоят у Тиринфа, ждут, Атрей, наверное, спятил, ведь он тоже недобог, как и мы все, спятил – и бросил сына под куретские мечи, нет, нет, нет, тут что-то не так, не понимаю, проклятый Атрей, проклятая игра, он умнее, он старше, он уже дважды провел меня, и теперь хочет снова, знать бы, кто предатель, неужели из нас, из нас, эпигонов, но кто, Дылда, Амфилох, толстяк Полидор, нет, нет, не верю, а если с Капанидом что-нибудь случится, я всех Пелопидов на куски разрублю, как Тантал Пелопса, разрублю, в котел кину и собакам скормлю, почему они стоят, почему стоят, почему стоят, Амикла не должна попасть им в руки, не должна, мама, ты все видишь, ты все можешь, спаси ее, мне помогать не надо, я взрослый, сам справлюсь, только я никак не пойму этого Атрея, этой проклятой игры, сейчас засну прямо в седле, нельзя спать, нельзя, мама, помоги ей, помоги, если бы они выступили, мне было бы легче, мне было бы совсем легко, не пойму, не пойму, не спать, не спать, не пойму, Тиресия бы сюда, жаль, умер, не пойму, не пойму, почему они...
* * *Я понял это в одном переходе от Аргоса. Орхомен был уже позади, и граница уже позади, враг близко, и я был готов ко всему, то есть, мне казалось, что ко всему...
Ко всему – но не к такому.
– Богоравный Фиест Пелопид, ванакт Микенский и всей Ахайи, своему брату и другу богоравному ванакту Диомеду Тидиду, повелителю Аргоса – радуйся!..
Гонец затвердил речь слово в слово, наизусть (хоть и заикался слегка!), но слова скользили мимо, отскакивали, как скверные стрелы от халибского панциря.
– Радуйся, ванакт Диомед, ибо вражды между Микенами и Аргосом отнюдь нет, и войны между ними отнюдь нет, войска же от границы отведены будут...
Рядом ошалело переглядывались мои гекветы. А я слушал, пытаясь понять, какая игра идет на этот раз, новая игра, но такая же хитрая, такая же подлая, меня даже назвали ванактом!..
– Что касаемо шайки, беззаконно захватившей Аргос в твое отсутствие, то богоравный ванакт Фиест передать велит, что шайка эта в твоей власти, и погибели всеконечной их, разбойников этих, он, ванакт Фиест Пелопид, искренне рад будет и в том удачи тебе желает...
Гонец даже заикаться перестал, ухмыльнулся – и я понял.
Атрей Великий МЕРТВ.
Уже через час я узнал, что не ошибся. Богоравный Атрей Пелопид не успел еще раз бросить кости. Его игра кончилась. Кончилась в тот миг, когда мертвоглазые убийцы набросились на охрану, на хризосакосов, набросились внезапно, у входа в храм, и устлали трупами дорогу, по которой прошел Эгисф Фиестид, сын двух отцов, любивший одного и ненавидивший другого.[27] Прошел – чтобы ударить Атрея Великого критским кинжалом в сердце.
Игра кончилась, ибо Атрей думал, будто играет со мной. Фиест Пелопид считал иначе – и выиграл.
Братья наконец-то свели давние счеты...
Прощай, Атрей, Великий Атрей, желавший покорить мир. Ты был страшным врагом!
Хайре!
* * *...Черная весть принеслась из Микен, крепкостенного града,
Славного града, великого, первого в землях Ахейских,
Страшная весть: спит во гробе Атрей богоравный,
Братом родимым убитый – безбожным, распутным Фиестом.
Царскою кровью залиты ступени высокого трона,
Скиптр окровавленный пальцы злодея сжимают...
Сфенела я встретил прямо у Трезенских ворот – одного. Стражи, ни нашей, ни микенской, не было и в помине, но Капанид и сам мог заменить целое войско. По крайней мере, с виду. Он восседал на колеснице, еще одна, перевернутая, стояла рядом, а вокруг сверкала бронзовая гора – шлемы, щиты, поножи, копья, мечи...
Ну, Арей!
Арей был грустен. Может, из-за окровавленной повязки, налезшей на самый нос-репку, может, из-за того, что обошлось без битвы, и Кера на этот раз прокричала зря.
– Радуйся! – гаркнул я, соскакивая с седла. – Всех победил? Уноси тепленького!
– Уноси... – вздохнул Капанид (ба-а-асом!). – Да они сами оружие бросили! Бросили и домой попросились. Я и отпустил...
Это я уже знал. Наемники ушли, не дожидаясь нас, не приняв боя. Город был пуст. Город – но не акрополь.
– Агамемнон наверху, в Лариссе, – кивнул Сфенел. – Заперся. Слушай, Тидид, да объясни мне, чего происходит? Ни Гадеса понять не могу!
Я поглядел в сторону холма, на красные черепичные крыши дворцов, на золоченую кровлю храма Зевса Трехглазого. «Шайка эта в твоей власти, и погибели всеконечной их, разбойников этих, он, ванакт Фиест Пелопид, искренне рад будет...» Фиест убил отца, мне предстояло покончить с сыном.
Игра Фиеста. Мой титул в обмен на голову носатого.
– Киантипп с ними, – снова вздохнул мой друг. – А Полидор вроде как дома уже – отпустили. Так что, правда, Атрей убит? Чего они там, в Микенах, с ума посходили?
И снова – знакомый золотой блеск щитов. Их было мало – царских хризосакосов, не больше десятка, но никто не ушел, не скрылся. Остались – чтобы умереть вместе с повелителем. Короткая команда по-хеттийски – и золотая, ощетинившаяся копьями стена выросла между нами и тем, кто стоял в воротах акрополя.
– Отойдите! Опустите оружие!
Повиновались нехотя, оглядываясь, злобно скалясь.
Псы!
– Я здесь, Диомед!
Агамемнон был без шлема и поножей, в одном золоченом панцире. На недвижном лице – ни кровинки. Он тоже был готов умереть, гордый Атрид.
– Ты лучший на копьях, я – на мечах, Диомед. Впрочем, все равно. Нападай!
Он ждал, я – тоже. И не только из уважения к его отчаянной последней храбрости. Престол, титул, венец – все это можно завоевать. А можно ли купить? Один титул – за одну голову. За эту носатую голову в тонком серебряном венце...
Я отдал стоявшему рядом гетайру отцовский щит, положил на землю копье, расстегнул ремень шлема.
– Поговорим!
– О чем? – поморщился он. – Я захватил твой город, но мне не в чем извиняться. Так приказал ванакт Атрей. И пусть нас всех рассудит Минос!
– Фиест ошибся, – усмехнулся я. – Причем дважды.
Я не спеша подошел ближе, пытаясь найти верные слова. Да где их найдешь, верные? У носатого только что убили отца, его самого бросили на заклание, как ягненка у алтаря...
– Фиест ошибся, Атрид. Он мерит всех по себе. Признал меня ванактом, думая, что я признаю его, братоубийцу. Это первое. А второе – войска от границы не следовало уводить. Путь на Микены открыт, Агамемнон! Тебе дать моих куретов, или сам справишься? Можешь крикнуть: «Диомед идет!» Иногда помогает.
Теперь не спешил он. На бледном лице жили только глаза – как у его брата, когда белокурый склонился перед Еленой.
– Мне не нужны твои куреты, Тидид! Но... Дядя мог признать тебя ванактом. Я – никогда. Лучше умереть.
– Еще успеем, – хмыкнул я. – Когда на могиле Фиеста дуб вырастит!
– Дядя! Дядя Диомед!
Кто-то маленький, в коротком ярком фаросе, выбежал из ворот, подскочил, повис, уцепившись руками за шею.
Киантипп!
– Дядя Диомед! Дядя Диомед! Я им не присягнул! Не присягнул! Я сказал, что ванакт – это ты!..
– Молодец!
Я осторожно опустил мальчишку на землю, погладил по растрепавшимся длинным волосам. Этак скоро стричь парня придется!
– Видишь, Атрид? А ты надеялся со всем Аргосом справиться!
Он подумал, кивнул.
– Хорошо... Когда я изгоню убийцу из Микен, то возмещу, все, что мы разграбили и разрушили. Но мира не обещаю, слышишь, Тидид? Не обещаю! А сейчас – возьми!
Щит – тяжелый, круглый, сверкающий старым золотом.
– Зачем? – поразился я. – У меня свой есть!
– Возьми, – упрямо повторил он. – В храме повесишь.
– Но почему?
– Потому что... – Агамемнон замялся, дернул щекой. – Потому что ты... ты победил!
* * *– Это тебе за Елену! За Елену! За Елену!
Маленькие кулачки молотили по спине – Амикла развоевалась не на шутку. Я прижался к ее плечу, закрыл глаза, вдохнул сводящий с ума запах ее пота, прикоснулся губами к знакомой родинке на груди...
