Дмитрий Старицкий - Фебус. Недоделанный король
— Святой отец, я охотно верую, как вы, если вы поучаете меня тому, что есть хорошо для меня, то я в это верую.
— Интересная трактовка. Получается, что в моем учении вы считаете для себя хорошим то, что в нем согласно с учением ваших хороших ученых людей. Вы же поставили между нами тождество.
— Святой отец, я простой воин, — заволновался д’Альбре. — Я не силен в казуистике и схоластике. Задавайте мне простые вопросы, и я искренне вам отвечу на них.
— Будь по-вашему, сын мой. Верите ли вы в то, что на престоле в алтаре храма находится тело господа нашего Иисуса Христа?
— Верую этому!!! — резко вскрикнул д’Альбре и истово перекрестился.
— Угу… — покачал головой инквизитор. — То есть вы знаете, что там — в алтаре, есть тело и что во всех церквях все тела — суть тела нашего Господа. Я спрашиваю: находящееся там тело есть истинное тело Господа, родившегося от Девы, распятого, воскресшего и взошедшего на небеса во времена римского императора Тиберия Цезаря и прокуратора Иудеи всадника Понтия Пилата?
— А вы сами-то верите этому? — с подозрением переспросил д’Альбре инквизитора.
— Вполне, — подтвердил францисканец.
— Я тоже верую этому, — с радостной улыбкой заявил д’Альбре.
— Иными словами, сын мой, вы хотите сказать, что вы верите тому, что я верю. И при этом утверждаете, что вы простой воин и вас никто не учил софистике?
— Если вы хотите перетолковать все мои слова по-своему, а не понимать их просто и ясно, то я не знаю, как вам еще говорить. Я человек простой и темный и убедительно прошу вас не придираться к моим словам.
— Если вы простой человек, то и отвечайте просто, а не виляйте из стороны в сторону.
— Я готов, святой отец, спрашивайте.
— Тогда не угодно ли вам поклясться на святом Евангелии, что вы никогда не учили ничему несогласному с верою, признаваемою нами истинной.
Как побледнел д’Альбре, стало видно даже под неверным светом наполовину прогоревших факелов.
— Если я должен дать присягу, то я… готов поклясться, — выдавил из себя он.
— Я вас спрашиваю не о том, должны ли вы дать присягу, а о том, хотите ли вы ее дать? — уточнил инквизитор.
— Если вы приказываете мне дать присягу, то я присягну. Я благородный человек, и мое честное слово до сих пор не подлежало сомнению.
— Ну что вы за человек такой, всё у вас не слава богу… Ни слова у вас в прямоте. Я не принуждаю вас давать присягу, ибо вы, веря, что клясться запрещено, свалите этот грех на меня, который якобы принудил вас к нему. Но если вы сами искренне желаете присягнуть, то я приму вашу присягу.
— Для чего же я буду присягать, раз вы не приказываете мне этого? — упорствовал д’Альбре.
— Для того, чтобы снять с вас подозрения в ереси. Нет, вы точно если сам не конверсо, то потомок конверсос. Все может быть на этом свете, возможно, какая-либо дама из вашего рода и согрешила с иудеем… — Монах впервые позволил себе усмешку. — Еше раз напоминаю, что вам недопустимо задавать вопросы инквизитору. Следует только отвечать на вопросы, которые вам задает инквизитор. Здесь вы обвиняемый, а не мы.
— Без вашей помощи, святой отец, я не знаю, как приступить к этому, — понуро сказал д’Альбре, проглотив оскорбление от фра Фаддея, который его на что-то провоцировал.
— То есть вы утверждаете, что никогда не давали присяги и не знаете, как это делается?
— Не так, святой отец. — Д’Альбре с силой потер ладонью лицо, на котором выступила испарина. — Я этого не говорил. Я давал в свое время клятву верности моему сюзерену — руа франков Луи, одиннадцатому этого имени.
— Вот видите, а говорите, что не знаете… — спокойно произнес инквизитор без тени какой-либо эмоции. — Но если вы хотите услышать от меня, как вы должны поклясться, то извольте. Если бы мне пришлось приносить присягу, то я поднял бы правую руку, сложил бы пальцы как для крестного знамения и сказал: «Бог мне свидетель, что я никогда не следовал ереси, никогда не верил тому, что несогласно с истинной верой».
— Да будет мне свидетелем Бог, что я не отклонялся от истинной веры, — подняв правую руку, торжественно произнес д’Альбре.
— Поклялись ли вы, сын мой? — спросил его францисканец.
— Разве вы не слышали, святой отец? — удивленно округлил глаза д’Альбре.
— Нет, я не услышал присяги, текст которой я вам продиктовал по вашей же настоятельной просьбе. Вместо этого вы опять виляете, играя формулировками. Если вы собираетесь дать такую присягу, как сейчас, чтобы избежать костра, то такая ваша присяга меня не удовлетворит. Сколько бы вы ее ни твердили. Ни десять раз, ни тысячу. Ибо вы — еретики, взаимно разрешаете друг другу известное число клятв, данных в силу необходимости, а учитывая еще мое подозрение в том, что вы ложно принявший истинную веру маран, то… Кроме того, я имею против вас, как я думаю, свидетельства, расходящиеся с вашими словами. В таком случае ваши клятвы не спасут вас от костра. Вы только оскверните вашу совесть и не спасете свою бессмертную душу даже в очистительном огне. Но если вы просто сознаетесь в ваших заблуждениях, то к вам можно будет отнестись со снисхождением. Господь милосерден и церкви своей завешал быть такой же.
— Спрашивайте.
— Для начала поясните мне поведение ваших людей, которые перед лицом смертельной опасности и прямой возможности скорой встречи с Господом нашим не зовут к себе священника, чтобы исповедаться и причаститься Святых Даров, а требуют себе распутных дев и вина.
Склонив голову, д’Альбре удрученно молчал.
— Ну же… — подтолкнул его к откровению инквизитор. — Вам задали прямой и четкий вопрос. И вправе получить такой же прямой ответ.
Наконец обвиняемый, блеснув глазами, нашелся что сказать:
— Я об этом ничего не знаю. Меня держат в изоляции от моих людей. Я даже не знаю, правда ли это.
— Что ж, отдохните, сын мой, подумайте над нашей беседой. Она у нас не последняя, — пообещал инквизитор. — Уведите его.
Когда за миноритами, отконвоировавшими сеньора д’Альбре, захлопнулась дверь и секретарствующий при дознании терциарий сложил листы допроса на стол к инквизитору, поклонился ему и вышел, то и я вылез наконец-то из своей темной ниши.
— Как вам, сир, показались наши методы дознания? — спросил меня инквизитор, вставая.
— Впечатляют… — хрипло ответил я, так как во рту пересохло.
Я вдруг отчетливо осознал, что мои отточенные навыки социальной демагогии, выработанные жизнью в СССР, мне н икак тут не помогут, окажись я на месте обвиняемого в этом самом трибунале. Мало каши ели начетчики и талмудисты от коммунизма, и грамотейки у них часто не хватало. Тремя цитатами из «классиков» можно было легко поставить их на место. А тут предо мной стоял матерый зубр, иллюзорно облаченный в тщедушное тело старика в серой рясе из грубой шерсти, подпоясанной простой пеньковой веревкой. А на деле — просто супербизон. И хотя я понимал, что мне сейчас продемонстрировали представительский мастер-класс, все равно впечатляло, внушало и продирало до пяток. По крайней мере, я не желал бы такого священника себе в духовники. Мне б кого-нибудь попроще. Не такого въедливого.
— Пойдемте, святой отец, промочим горло. Мне кажется, что сейчас это будет в самый раз, — предложил я.
— Вам не откажешь в проницательности, сир, — улыбнулся францисканец, вынимая из шкафчика в конторке кувшин и два кубка. — Присаживаться вам я не предлагаю, не взыщите, сир. Тут всего два сидячих места: одно для судьи, а другое — для подсудимого.
И разлил по кубкам легкое белое вино.
— Какие-нибудь предварительные выводы у вас уже имеются, святой отец? — спросил я, как только живительная влага оросила мою пересохшую гортань. — А то мне скоро уезжать на коронацию…
— Пускайтесь в путь спокойно, сир. Мы с утра занимаемся дознанием и уже установили, что свита д’Альбре впала в пелагианскую ересь, осужденную почти тысячу лет назад на Эфесском соборе. Не все из них, сир, не все… но многие. Остальные — заблудшие овцы, которые находились под их влиянием. А вот с самим их сеньором еще работать и работать. Он упорный, верткий, но что он еретик — я уже не сомневаюсь. Не может такого быть, чтобы свита была еретической, а ее сеньор — истинный католик. Судьба Раймонда Тулузского нам пример. Так что вы все верно сделали, сир, вызвав меня, а не стали с ходу рубить им головы по обоснованным светским обвинениям. Потому как ересь нужно вырывать с корнем по месту ее произрастания — в самой сеньории Альбре.
— У вас есть на то полномочия, фра Фаддей? А то пока я с кардиналом Педро решу вопрос о составе Святого трибунала на землях моей короны, и пока его состав утвердят на Ватиканском холме… Много воды утечет.
— Не беспокойтесь, сир, — улыбнулся старик, — у меня есть достаточные полномочия от инквизиционного трибунала Прованса служить здесь во славу Господнюю, пока Гасконь не имеет своей структуры Святого трибунала. Действовал же я на ваших землях, пока вы меня к себе не призвали, — развел он руками. — Неужели вы думали, что бывшие катарские провинции оставят без внимания и надзора?
