Дмитрий Беразинский - Путь, исполненный отваги
— Но, батюшка, — возразила Софья Алексеевна, — с незапамятных времен сие пошло. Для поддержания авторитета государи по праздникам выставляли на Красной площади угощение.
— Для поддержания авторитета, матушка, лучше было бы избавить Москву от юродивых, калек, попрошаек, татей и прочей нечисти, — глядя в царские очи, произнес граф, — ежели желаете угостить народ, ради бога. Но за свой счет. Прикармливать дармоедов за счет казенный мы вам не позволим. Уж простите за наглость.
Царица топнула ножкой, но неожиданно рассмеялась.
— А ведь ловко вы меня, Андрей Константинович, осадили. Вы, наверное, правы, хоть мне и не в приятность сие. Ведь и впрямь — легче народ один раз накормить, нежели заставить работать. Ничего, батюшка, даст бог — попробуем.
Дворцовый приказ, время к полудню. День тот же. На табурете с мягким верхом сидит грустный князь Пузатый и отрешенно смотрит в никуда. В светлице раздается мерное гудение собравшихся чиновников, от которого весьма хочется спать. Но воспоминания о царском приказе сон прогоняют.
— Дьявольское отродье, — сердито хрипит князь, — за что я вас всех кормлю. Хоть одно рыло может мне что-нибудь дельное посоветовать?
— Помилуй, батюшка! — воскликнул Елизар Петушков. — Да разве ж мы не думаем? Уж головушки опухнут скоро! Никак не надумаем, как бы этот самый «штандарт» выполнить. С чего хотя бы начать? Ну, прикажем людишкам улицы прибрать! Так они ведь назавтра снова грязными станут! Что делать?
Но ответа на этот исторический вопрос не последовало — на заседание «министерства» ввалился разгоряченный Иннокентий Симонов.
— Надеюсь, не помешаю, — произнес он, усаживаясь на высокий порог подле князя, — пришел вот послушать, о чем вы здесь кумекаете.
В другое время князь Борислав затопал бы ногами и затряс бородой, но нынче даже обрадовался.
— Заходи, мил-человек! — прогудел он. — Никак мои дьяки в толк не возьмут, чего от них требуется. Не подсобишь?
Иннокентий не спеша распрямил одну ногу, затем другую. Покряхтел, устраиваясь поудобнее, затем размял в пальцах несуществующую папироску.
— Так, и в чем дело, неужто нельзя было на Кукуй сбегать? — поинтересовался безо всякой рисовки. — Там у немцев и порядок, и комфорт, и даже пахнет по-другому.
— Дело не в этом, — терпеливо отозвался князь, — до Кукуя мы и сами докумекали. Не по поводу наведения порядка печалимся — дьяки мои сообразить никак не сообразят, как поддерживать этот порядок.
Симонов закатил глаза.
— Ах вот как! Зрите в корень, значит? Вы поняли, что проблема поддержания порядка очень серьезна, но вы еще не понимаете, насколько она серьезна. Могу посоветовать лишь одно: поскольку для воспитания в человеке чистоплотности и аккуратности требуется не одна сотня лет, то нужно идти по пути наименьшего сопротивления.
— Это как? — удивился Петушков.
Организм его требовал с утречка зелена вина, и он пребывал в чрезвычайно подавленном настроении. Кеша с любопытством осмотрел его помятую физиономию и опухшие глаза.
— Это, к примеру, идешь ты в кабак, яблоко жуешь. Огрызок куда выбросишь?
— Ась? — не понял Елизар. — Выброшу и выброшу. Какая разница, в какую сторону он полетит? Главное, чтобы ни в кого не попал.
— Правильно, — ответ старшего дьяка, кажись, полностью удовлетворил Иннокентия, — а если у двери трактира ящик стоять будет?
— Какой такой яшшык? — всполошился дьяк.
— Не боись, не гроб! — ответил Симонов. — Ящик для мусора.
— А, ну дык тогда в этот яшшык и выкину. Он же затем и стоит!
— Елизар у нас воспитанный, — подтвердил князь, — против ветру не ссыт и в храме не сморкается. А ежели кто не заметит этого ящика? Или не захочет туда сор выбрасывать?
Иннокентий обвел пристальным взглядом нахохлившийся люд.
— А на сей случай при каждом питейном заведении вводится должность дворника. Если кто случайно чего обронил, подберет. Того, кто нагадит специально, вытянет метлой поперек спины. Сам не справится, городового позовет. Отволокут дебошира в околоток — следующий раз будет знать.
— Что еще за «околоток»? — не понял князь Пузатый.
— А вы, батенька, в «штандарт» гляньте, — посоветовал Симонов, — там все написано.
Он поднялся на ноги, подошел к креслу князя и взял у него из рук «Книгу Раввинов».
— «Негоже иудею выходить из дому в темное время суток, понеже утоления телесных потребностей; увидавшему полную луну иудею должно сплюнуть три раза через левое плечо и засим прочесть на выбор любые три главы из Торы». Не понял! — произнес голосом старого пьяницы Иннокентий. — Ты что, князь Борислав, веру менять собрался? И откуда у тебя эти наставления, да еще на языке русском? Признавайся, сменял на «штандарт»!
Князь Пузатый замахал руками и ногами, замотал головой.
— Полно, боярин, даже шутить так грешно! Досталась мне сия книжица от одного бродячего жидовского попа. Сегодня взял в руки по рассеянности...
— Понятно, — протянул Симонов, — ты уж будь внимателен, преобразованием города занимайся в соответствии со «штандартом», а не по этому фолианту. Иначе может быть большая беда.
— Какая? — пискнул Елизар.
— Всю жизнь таким голосом разговаривать будешь, — пообещал Иннокентий, — вы мне, служивые, вот что сообразите: что делать, когда ящики для сора наполнятся?
Дальше дьяков подстегивать было не нужно. Сообразили и про «мусоровозы», и про городскую свалку, и хором сочинили «наставление по прилежной дворницкой службе».
— Молодцы, сукины дети! — радовался князь Пузатый. — А я уж думал, ни на что не годитесь. Только жрать и гадить на заднем дворе.
— Кстати, «положением об отхожих местах» пренебрегать не стоит! — напомнил Кеша.
Во вторник «высокая комиссия» в составе нескольких министров и иных ответственных лиц бродила по городу, наблюдая за тем, как их смелые планы пытаются претворить в жизнь старательные, но не до конца понявшие «идею» помощники. Согласно предложению Ростислава Алексеевича (помнившего порядки царской России), город разделили на несколько частей, в каждой из которых был назначен «Ответственный за порядок и санитарное состояние». Между ответственными разыгрывалась должность старшего полицмейстера Москвы. Претенденты на эту должность еще не совсем уверенно представляли свои обязанности, но по давней привычке лезли «в князи» — места подле трона всегда считались «теплыми» и «хлебными». Ростислав Каманин все это прекрасно понимал, а бородатые «мотыльки» летели на пламя ясных глаз царицы вполне осознанно. Позже он им подарит по большой банке вазелина, а нынче они все герои, с донкихотской прытью бросающиеся на бой с собственными пороками.
Возле приличных заведений первые дворники, одетые в холщовые фартуки, деловито подметали утоптанную землю, собирали конские яблоки и мелкий сор. Рядом с храмом Иоанна Предтечи на Варварке угрюмый бородач деловито метелил прислонившегося пьяницу, пытавшегося облегчиться на святую землю. Пудовые кулаки мелькали в воздухе. Министры переглянулись и прошествовали далее. Чуть поодаль следовала охрана — отделение Ревенантов.
Начались торговые ряды. Сколоченные кое-как из неструганых досок лавки купцов, некоторых и купцами звать совестно — товару в лавке на деньгу с полушкой. Толпится народ, хоть и прошел слушок, что в городе стало небезопасно. Иннокентию наступили на ногу, развязался шнурок. Пока согнулся, завязал — поотстал от своих. Какой-то лохматый с пахнущей чесноком пастью ухватил за пояс, потащил к себе в лавку. С удовольствием съездил по рылу купчине — вцепились еще несколько.
— Эко вас? — удивился Кеша и пошел махать кулаками и локтями, вспоминая подзабывшиеся приемы битвы в окружении противника. Шестерых положил мгновенно и, плюнув на благородство, пошел топтать ногами.
Кто-то крепкий ухватил за шиворот и что-то пытался сказать. Отмахнулся в ту сторону. Глянул после. Обомлел. Каманин недовольно баюкал помятую челюсть. Ревенанты, выхватив дубинки, молча угощали любопытных.
— Ростя, прости! — покаялся парень.
— Семен простит! — проворчал Ростислав. — С виду жиртрест, а лапа — что у тролля. Чего в драку полез?
Иннокентий, потный и некрасивый, долго не мог отдышаться. Наконец согнулся и принялся шарить в куче людских тел. Достав одного, отшвырнул в сторону.
— Не этот, — пробормотал, — кажись, вон тот. Арестуйте его!
Ростислав еще немного помассировал щеку и взглянул на купчишку. Бедняга лишился половины передних зубов и плевался кровью в пыль Варварки. Из качественного размолоченного носа текла густая юшка.
— За что? — недоумевающе спросил премьер-министр.
— За отвратительный и навязчивый сервис, — четко произнес Кеша, — и за неуважение к покупателю. Я вон у того, что валяется справа, лукошко маслят прикупить хотел. А этот к себе тянуть начал, верно я говорю, купец?
![Роберт Говард - За Черной рекой [= По ту сторону Черной реки]](/uploads/posts/books/11728/11728.jpg)