Роман Злотников - Русские сказки
Когда она забралась под одеяло, Атьяна, которую мать положила рядом с ней, потому что кроватей в доме на всех не хватало, зашевелилась, придвинулась к ней и зашептала на ухо:
— Где ты была? Маменька ужасно сердилась.
Тесс обмерла. Ей вдруг вспомнилось, что, когда она пробиралась через комнату, не думая ни о чем, кроме своего приключения, мать даже не окликнула ее. Девушка приблизила губы к уху сестры.
— И что?
Та хихикнула.
— Ничего, она высунулась в окно, фыркнула, а потом наказала нам немедленно спать.
* * *Выехав из леса, вахмистр остановил коня. Впереди виднелись окраины Катендорфа. Он несколько мгновений рассматривал из-под ладони освещенный закатным солнцем город, сплюнул, покосился на свои плечи, где темнели следы от недавно споротых погон, поднял к глазам культю, которая уже немного зажила, но выглядела страшновато из-за белой кости, торчащей наружу. Вахмистр еще несколько минут оставался на месте, размышляя над тем, что он задумал, и перед мысленным взором снова возникли золотистые косы. Он тронул коня.
У въезда в город его остановил «народный патруль» — дюжий мастеровой в кожаной куртке и с кобурой барабанника на широком поясе да еще пара каких-то типов со штуцерами.
— Стой, кто таков?
Вахмистр отвел глаза в сторону и тихо выдавил:
— Мне в Губкомод.
Мастеровой окинул его сумрачным взглядом, посмотрел на следы от погон, лампасы и фуражку без кокарды, демонстративно плюнул на землю и, презрительно скривив губы, с ехидством осведомился:
— Уж не в освободительном ли походе поранился, казачок?
Вахмистр угрюмо молчал. Мастеровой, не дождавшись ответа, продолжил:
— Ты чего, думаешь, что тебе там ручку подлечут?
Казак дернулся, но мастеровой предупредительно положил руку на застегнутую кобуру, а двое других торопливо скинули штуцера с плеч. Вахмистр понял, что одной рукой ему с ними не управиться. Он тоскливо оглядел караульных и глухо повторил:
— Мне надо в Губкомод, соратники.
Тут вылез еще один, со штуцером.
— Какой я тебе соратник, казачья харя?
Но старший перебил:
— Погоди, Драп… Значит, в Губкомод, говоришь? Ну что ж, это мы тебе устроим. Даже проводим, только вот с лошаденки-то слазь. Пешочком пойдешь, с нами.
От панибратского «лошаденки» по отношению к боевому коню вахмистра передернуло, но он покорно перекинул ногу через луку седла и соскользнул на землю. Мастеровой довольно хмыкнул, подхватил поводья и потянул коня за собой.
Не успели они войти в фойе бывшей гимназии, в которой располагался Губкомод, как к парадному крыльцу здания под охраной двух броневиков подкатил открытый автомобиль. Мастеровой засуетился, отталкивая вахмистра к стене и угрожающе бормоча:
— Стой тихо, сам соратник Птоцкий пожаловали.
Но вахмистра как будто какая-то сила потянула вперед. Он оттолкнул мастерового, который от неожиданности врезался спиной в стену, и рухнул на колени.
— Ваш скродь, дозвольте слово молвить!
Застигнутый врасплох «соратник» застыл на месте уставившись на блестевшее от пота лицо казака.
— Ну, говори.
— Ваш скродь, я знаю, где сбегший суверен.
Глаза «соратника» расширились.
— Точно? Откуда?
Вахмистр на мгновение стушевался.
— Я… это…
Но «соратник» не дал ему закончить. Он резко выбросил руку вперед и, указывая на культю, громко спросил:
— Это сделал человек высокого роста, одетый в генеральскую шинель?
Вахмистр судорожно сглотнул и, кивнув, севшим голосом ответил:
— Да.
Птоцкий приблизил к нему свое лицо с лихорадочно блеснувшими глазами и хрипло спросил:
— Имя? Ты знаешь его имя?
Вахмистр попытался ответить, но почувствовал, что от этого взгляда у него в глотке пересохло и он не может произнести ни слова. А потому только судорожно кивнул. Соратник Птоцкий выпрямился, повернулся к кому-то, находившемуся у него за спиной, и, подбородком указав на вахмистра, все еще стоящего на коленях, приказал:
— Этого — ко мне в кабинет.
* * *— Это все ты видел собственными глазами?
— Все, все, как есть все! — и крестьянин, в подтверждение своих слов, начал истово осенять себя святым кругом.
Князь встал, обошел вокруг стола и, наклонившись, несколько картинно обнял крестьянина и прижал к груди.
— Спасибо тебе, добрый человек. Господь и суверен тебя не забудут.
Лицо крестьянина расплылось в улыбке, по-детски простодушной, совершенно очаровательно смотревшейся на его морщинистом лице, заросшем по самые глаза редкой кустистой бородой. Прижимая к груди шапку, он с низкими поклонами попятился к двери. Суверен провожал его ласковым взглядом. Большинство же из находившихся в комнате, не обращая никакого внимания на крестьянина, напряженно следили глазами за князем.
Слухи о появлении суверена начали расползаться по городам и весям еще с месяц назад. Вернее, кое-какие слухи появились даже несколько раньше, но около месяца назад, когда Комитет действия во всех крупных городах по обе стороны Рудного хребта и дальше, почти до самого Приморья, объявили вознаграждение за помощь в поимке «…опасного насильника и бандита прапорщика Косика, выдающего себя за князя Росена», слухи набрали небывалую силу. Одни говорили, что суверена освободила команда отчаянных гвардейских офицеров-кавалергардов, половина из которых полегла при штурме, другие утверждали, что все это чепуха и во всем повинны крестьяне окрестных деревень, с косами и дубинами пошедшие на пулеметы, но были и другие версии, как вполне правдоподобные, так и совсем уж бредовые. Эти слухи заставляли одних нервно вздрагивать, других — лихорадочно метаться в стремлении выяснить, где же действительно находится суверен и как можно к нему присоединиться, а третьих — и таких было большинство — просто возбужденно обсуждать, кто что говорит, прикидывая, к добру ли это или к худу. А неделю назад прошел новый слух — что суверен не просто жив, но и что он, чуть ли не с триумфом, сопровождаемый несмерными толпами народа всех сословий, двигается на запад. И, в отличие от остальных, этот слух все больше рос и крепчал.
Когда за спиной крестьянина закрылась дверь, князь повернулся к суверену и с коротким полупоклоном сказал:
— Прошу простить, ваше величество, но мне необходимо покинуть вас на несколько минут.
Коней нахмурился, бросил на князя слегка растерянный взгляд, тут же снова натянул на лицо величественное выражение и скупо кивнул. На лицах остальных присутствующих, напротив, отразилось величайшее облегчение. Этот неизвестно откуда взявшийся князь, по неизвестным причинам сидящий в этой комнате, приобрел огромное влияние на суверена. И хотя за последние несколько дней свита суверена приросла множеством достойных людей, столпов купечества, титанов лесозаготовок, солезаводчиков, опор земства, а также таких великих людей, как известные своими заслугами в борьбе против «соратников» генерал Исток и атаман Друзь, влияние князя оставалось абсолютно непоколебимым. И это не нравилось никому. Поэтому, когда князь с неожиданной для столь крупного тела грацией стремительно вышел за дверь, атаман Друзь, отличавшийся наименьшим терпением и наибольшими амбициями среди всех собравшихся в комнате, довольно осклабился и повернулся к суверену.
— Ваше величество, мы этих всяких там политесов не знаем, поэтому дозвольте по-простому…
* * *Пилот расположился в небольшой комнатушке под лестницей, в которой раньше размещалась привратницкая, и в настоящий момент был занят тем, что пил чай с лимоном.
Напротив него, скрючившись и втянув животы, чтобы уместиться за столом, слишком большим для такого тесного помещения, тем же занималось еще трое офицеров. Четвертый спал на нарах, устроенных в углу комнатушки, накрывшись с головой шинелью. Снаружи охрану особняка несли совместные посты казаков и сводного крестьянского батальона, сформированного из крестьян — бывших солдат. Эти люди присоединялись к ним практически в каждой деревне. Так что когда экспедиция наконец достигла этого небольшого городка, прежде малочисленный отряд разросся чуть ли не до тысячи человек. В самом особняке охрану несли по-прежнему офицеры из состава их изрядно поредевшей команды. Несколько дней назад майор с пилотом пришли к выводу, что настоятельно необходимо каким-то образом организовать эту пылающую патриотическим огнем, но плохо управляемую массу. Поэтому людей разбили на взводы и роты, а ротных и комбата пришлось назначить из офицеров команды, что сильно уменьшило число людей, которых можно было использовать непосредственно для несения охраны. Впрочем, все получилось как нельзя лучше. Рядовой состав и унтера в батальоне были почти сплошь ветеранами, а офицеры, кроме фронтовой закалки, за последние месяцы прошли хорошую школу. Так что буквально через пару дней после переформирования батальон начал превращаться в серьезную военную силу. А назначенные офицеры получили задачу присмотреться к своим людям на предмет выявления достойных для обучения у Молчуна. Пилот уже имел беседу с десятком кандидатов и одобрил семерых. Однако непосредственно охрану им еще не поручали. Так что нагрузка на оставшихся серьезно возросла.
