Небо за нас (СИ) - Оченков Иван Валерьевич

Судя по отсутствию воспоминаний у Кости, прежде мы с ним не встречались. Тем не менее, человек он был по-своему весьма известный. С одной стороны отличный генерал и администратор, имеющий обширные знания и безусловный авторитет, с другой обладатель до крайности неуживчивого характера и привычки лезть повсюду со своим мнением.

Куда бы ни заносила его служба, он везде добивался успеха. Будучи путешественником, побывал в Хиве, куда европейцам путь, мягко говоря, заказан. Служа под началом Паскевича на Кавказе, ухитрился захватить Карс, причем без ведома непосредственного начальника. Рассорившись с наместником, перевелся в Польшу, где вскоре отличился при подавлении восстания. Написал докладную записку, в которой подверг беспощадной критике порядки в нашей армии, с чем был вынужден согласиться даже обычно не склонный к этому император. В конце концов, имел неосторожность одержать верх над моим августейшим родителем на Красносельских маневрах.

Последнего обстоятельства тот ему не простил, вследствие чего последние годы опальный генерал пребывал в отставке и лишь недавно вернулся на службу, получив при этом орден Александра Невского и генерал-адъютантский аксельбант.

— Здравствуй, Николай Николаевич, — первым поприветствовал я его. — Проходи, садись.

— Благодарю, ваше императорское высочество, за то, что изволили незамедлительно принять старика. Я право, никак не мог ожидать такой поспешности…

— Привыкай, генерал. На войне все решения следует принимать быстро.… Впрочем, тебе это известно не хуже моего. К слову, я твоего визита тоже не ожидал. Слышал, ты вновь одарен монаршим доверием? Поздравляю!

— Благодарю, ваше…

— Полно, Николай Николаевич. Во-первых, не люблю титулований, а во-вторых, ты ведь не за поздравлениями ко мне приехал?

— Все так, Константин Николаевич. Все так…

— Что же, говори.

— Как вам, вероятно, известно, мое назначение на столь высокий и ответственный пост стало неожиданностью для многих. Но, говоря по чести, больше всех подобное назначение удивило и озадачило именно меня. Поскольку ни я, ни мои предки никогда не принадлежали к кругу лиц обладавших подобным доверием монарших особ.

Говорил Муравьев медленно, отчетливо проговаривая каждое слово, как будто вколачивая каждым словом гвоздь.

— Сам, небось, знаешь, Николай Николаевич. В мирное и в военное время нужны разные люди. Сейчас же у нас не просто война. На кону само существование России. Мне тут по случаю доставили речь премьер-министра Великобритании лорда Пальмерстона. Представляешь, сей почтенный господин желает ни много ни мало отторгнуть от Империи Польшу, Финляндию, Остзейский край, ну и конечно Кавказ. И ладно бы он это в начале войны сказал, так ведь нет. Всего пару недель назад, как раз накануне шторма. Представляешь?

— Наглец! — хмыкнул генерал.

— То-то и оно. Несмотря на все неудачи, а похвалиться им покуда нечем, хоть немного умерить свои требования британцы не согласны. Вот государю и понадобились люди способные творить чудеса. И один из них, как ни крути, ты!

— Полноте, ваше им… Константин Николаевич, я, право, не заслужил….

— Еще как заслужил. Много ли у нас генералов способных, почти что не имея под рукой войск Карс взять? Вот для этого папенька тебя и выдвинул. Дай угадаю, подкреплений тебе не дал?

— Какое там, — криво усмехнулся Муравьев. — На аудиенции слова вымолвить не позволил.

— Узнаю, его величество… Ладно, оставим кесарю кесарево. От меня ты чего ждешь?

— Даже не знаю с чего начать…. Турок мы прежде не раз били и на суше, и на море. С Бонапартом сорок лет назад тоже сладили, а он нечета своему племянничку был. Вам же, вы уж простите, ваше императорское высочество за титулование, но мне старику так легче, удалось совсем не бывалое. «Владычице морей» укорот дать! Слыханное ли дело, англичан на море разбить и от берегов наших как псов шелудивых отогнать! Ей богу, не думал, что до такого доживу…

— Спасибо на добром слове, только к чему твоя речь?

— К тому, Константин Николаевич, что не такой вы человек, чтобы после победы остановиться и у моря погоды ждать. Так ведь?

— Продолжай.

— Почему бы вашему высочеству не воспользоваться благоприятной обстановкой и не нанести османам последний удар?

— Так и собираюсь.

— На Царьград нацелились?

— Ничего-то от тебя не скроешь…

— Упаси вас бог от такого!

— Генерал, ты в уме ли? — едва не закричал я на него.

— Будь на престоле ваша великая прабабушка, она бы такие замыслы оценила, — как ни в чем не бывало продолжал Муравьев.

— А отец, значит, нет?

— На что спрашивать, коли ответ и так известен?

— И пусть. Победителей не судят!

— Николай Павлович и не станет. Да только…

— Что?

— Мы ведь с ним почти ровесники. Долго ли нам осталось?

— Вот ты про что…

— Августейший брат вас любит, а вот про людей, что вокруг него такого не скажешь. И что они цесаревичу каждый день на ухо шепчут, одному богу известно…

— Или черту.

— Кто знает…. Одно скажу, любая ваша победа до сей поры лишь усиливала блеск российское короны. Но вот крест над Святой Софией будет сиять так, что любой венец рядом с ним потускнеет!

— Хочешь сказать, не по Сеньке шапка⁈

— По Сеньке. Только не теперь. Верю, придет время и для этого, а сейчас, богом вас заклинаю, остерегитесь!

Некоторое время мы молчали. В словах старого генерала было много правды. Настроения в петербургских салонах и при дворе царили разные. Большинство конечно искренне радовались победам нашего оружия, но были и недовольные. Шепчущие по углам, что слишком удачливый великий князь вряд ли станет довольствоваться вторым местом при дворе будущего императора и тогда страну ожидает неминуемая смута…

Что интересно, даже моя не блещущая особым интеллектом супруга в очередном письме отметила, что подобные разговоры вовсю идут среди фрейлин супруги цесаревича. То есть она не придала этому особого значения, сообщив, как о забавном курьезе. Да и я, грешным делом, оценил новую угрозу далеко не сразу…

— Что предлагаешь? — пристально посмотрел я Муравьева.

— Нанести удар по османам, конечно, надо. Только не по Константинополю, а на Кавказе. Лучше всего по Трапезунду! Тогда у турок весь фронт обвалится. И Эрзерум, и Карс, и все прочее наше будет. К слову, ровно эту задачу Государь и поставил передо мной. Во что бы то ни стало второй раз взять турецкую твердыню, а хватит сил, то и дальше пойти. Но ежели ударим вместе, можем сделать много больше!

— Знаешь, что, Николай Николаевич, — вздохнул я. — Ты, верно, устал с дороги. Ступай, отдохни, а завтра приходи ко мне на обед. У меня весь штаб будет, тогда и поговорим…

— Как прикажете.

— А после мы тебя морем к грузинским берегам доставим, кратчайшим маршрутом. Так что еще и время выиграешь.

— Заранее благодарю.

— Это пустое. — Отмахнулся я, добавив, — И мысли свои про дела придворные никому не говори.

— Разумеется!

Оставшись один, я устало прикрыл глаза. Вот так всегда, стараешься, работаешь, не покладая рук на общее благо и все равно найдутся недовольные. А ведь мне Трубников уже намекал на подобные настроения…

— Константин Николаевич, — раздался совсем рядом знакомый голос директора Телеграфного агентства. — Позвольте…

— Черт! Напугал… Думал, ты мне уже снишься.

— Прошу прощения, ваше высочество, но дело не терпит отлагательств.

— Что у тебя стряслось?

— Ваше высочество, я по поводу доклада господина Пирогова и предложения его превосходительства генерала Тимофеева.

— А ты про них, откуда знаешь? Хотя что это я, ты тоже там был. Ладно, говори раз пришел.

— Я знаю, как не только отправить раненых и больных союзников в Турцию, но и извлечь их этого пользу, — выпалил одним духом журналист.

— И как же?

— Очень просто-с! — расплылся в улыбке ничуть не смутившийся от моей нарочитой холодности Трубников. — Для начала, надобно оповестить все европейские газеты о вашем великодушном предложении. А когда начнутся проволочки, раздуть из этого скандал и обвинить во всем правительство Наполеона и Виктории. Дескать, им никакого дела до больных солдат нет!