Балтийский ястреб (СИ) - Оченков Иван Валерьевич
— Еще какая правда! Почему ты не взял меня с собой в Германию? Я бы навестила родителей…
— Это была сугубо деловая поездка. И потом, ты же была в положении…
— Какая прелесть! Ты вспомнил о моей беременности. Пусть так, но ты мог написать письмо? Мог, наконец, привезти хоть кому-нибудь из нас подарок?
— Прости. Как-то не попалось ничего достойного тебя и нашей любви…
— Не смей говорить мне о чувствах! Прежде мы были с тобой неразлучны. Ходили в гости к государю и твоим братьям, посещали театры, устраивали домашние концерты. А теперь… Скажи мне, у тебя кто-то есть? Ты нашел другую?
— Санни, милая, пойми наконец, идет война! Я каждый день уматываюсь на службе так, что к вечеру валюсь с ног от усталости и частенько засыпаю прежде, чем успеваю лечь. Какая ко всем чертям другая?
— То есть, если бы у тебя было больше времени, ты бы не постеснялся! — ахнула великая княгиня. — И вообще, не смей ругаться при детях. Ты не в казарме и не на мостике своего корабля!
— Здесь нет детей…
— Вот именно! Ты даже не захотел увидеть наших малюток!
— Прошу тебя, успокойся! — невероятным усилием воли сдержался я, сделав еще одну попытку потушить разгоравшийся скандал. — Понимаю, ты устала и нуждаешься во внимании. Но видит Бог, в этом нет моей вины. Что же до твоего желания развеяться… может, тебе куда-нибудь съездить?
Тут ваш покорный слуга, конечно, лоханулся по полной. В эти еще довольно-таки патриархальные времена молодым дамам не принято путешествовать без сопровождения супругов. Нет, такое, конечно, случается, но как правило, если их отношения дали трещину.
— Хочешь от меня избавиться? — широко распахнула полные слез глаза великая княгиня.
— Господи, за что мне это!
Спасли меня, как ни странно, союзники. В смысле, их возвращение к нашим берегам.
В малую столовую вошел Лисянский и почтительно доложил:
— Прошу прощения у ваших императорских высочеств, но дело срочное.
В прежней жизни у меня тоже случались ссоры с женой. И обычно появление на этом представлении зрителей лишь подливало масло в огонь. Крики становились громче, а обвинения все более тяжкими… И тут Александре Иосифовне следует отдать должное. Стоило появиться постороннему, как скандал прекратился сам собой. Казалось, даже слезы высохли.
— Что там еще? — с надеждой посмотрел я на адъютанта. И он меня не подвел.
— Телеграфом передано срочное сообщение. Враг снова у берегов Кронштадта!
— Вот как… Нейпир решил еще раз станцевать джигу на граблях?
— Не только. С британцами теперь и французы. Союзная эскадра идет двумя колоннами. По меньшей мере у них 16 линейных кораблей, 7 фрегатов, 3 корветов и шлюпов. Возможно, есть еще… На рассвете они миновали Сескар. Их десант высадился на Толбухин маяк.
«Спасибо тебе, Господи!» — подумал ваш покорный слуга, но вслух, конечно же, заявил совсем другое.
— Увы, мадам, — пришлось даже перейти ради такого дела на французский. — Мой долг повелевает мне покинуть вас! Будущее неопределенно, и может статься, мы более не увидимся. Если так, помните, мои последние мысли будут о вас и наших детях. Берегите их!
Черт! Хорошо сказал! Вон у Санни глаза как чайные блюдца…
Что самое противное, жинка, по крайней мере, частично права. Ее муж и впрямь стал совсем другим человеком. Чужой для нее, как, впрочем, и она для меня. И это при том, что великая княгиня Александра Иосифовна и впрямь первая красавица Петербурга. Вот не лежит к ней душа и все тут! Впрочем, подозрения в неверности, в любом случае, абсолютно беспочвенны. Единственной моей страстью была и остается война. И скоро у нас с ней очередное свидание…
— А теперь подробнее, — спросил я у притихшего Лисянского в экипаже. — Как захватили маяк?
— Очевидно, — поежился под моим взглядом адъютант, — дело решила внезапность нападения.
— Да неужели?
— Прошу великодушно извинить, но все подробности мне неизвестны. Могу сказать лишь, что союзники подошли на шлюпках. После недолгой перестрелки гарнизон был перебит или сдался, после чего над маяком подняли вражеские флаги.
— Все страньше и страньше…
— Полагаю, они так действовали из опасения мин…
— Которых так и не поставили!
— Ну, до первого появления Нейпира не успели, а после того, как британцы постыдно ретировались…
— Решили, что бога за бороду держите⁈ В связи с чем на мой приказ об усилении тамошнего гарнизона была положена большая славянская буква Херъ!
— Нет, но…
— А экипажи канонерских лодок во главе с командирами, очевидно, жрали в этот момент водку в портовых кабаках!
— Ваше императорское высочество, — взмолился Лисянский, — я не могу отвечать за чужие действия.
— Зато я все могу! Прямо как Бэтмен! Представляете, как обрадуется этому известию государь?
— Боюсь, что нет, — удивленно посмотрел на меня адъютант. [2]
— А вот я представляю более чем хорошо! Во всех, мать ее, леденящих душу подробностях! А уж если и впрямь сдались, то…
[1] Имеется в виду герцог Луи Филипп Орлеанский, перешедший после Великой Французской революции на сторону народа.
[2] Batman в ту пору на английском языке означал… денщика!
Глава 25
Позже выяснилось, что ваш покорный слуга был неправ. Несмотря на то, что маленький гарнизон и впрямь оказался застигнут врасплох, сдаваться никто и не подумал. Десяток матросов во главе с унтером и смотритель дрались до конца, и все до одного погибли.
Но это стало не единственным боевым столкновением в тот день. Находившаяся в дозоре «бронированная» канонерка — «константиновка» «Балагур» встретилась лицом к лицу с тремя шлюпами союзников. Английский колесный «Bulldog» капитана Холла, возглавлявшего отряд, и винтовые «Lucifer» с «Souffleur» под триколорами Второй империи.
Нашей лодкой командовал молодой лейтенант гвардейского флотского экипажа князь Михаил Вадбольский, характер которого как нельзя больше соответствовал имени его корабля. Что, впрочем, совершенно не мешало ему быть прекрасно образованным и опытным для своего возраста офицером.
Несмотря на безусловное превосходство в численности и суммарном «весе» залпа у противника, Вадбольский смело принял бой. И поначалу все шло как по накатанной. Хорошо знавший сильные и слабые стороны «константиновок» лейтенант, недолго думая, ушел на мелководье. Вокруг его утлого корабля то и дело вздымались всплески от вражеских ядер, но судьба хранила русских моряков. Затем последовал лихой разворот, после чего «Балагур» оказался носом к так и не рискнувшим последовать за ним врагам.
— Цельтесь лучше! — приказал артиллеристам князь. — Попадете с первого выстрела, получите по лишней чарке, не попадете, обойдетесь линьками!
— Не извольте сомневаться, ваше сиятельство, — пробурчал артиллерийский квартирмейстер Ермаков, награждённый за бой с блокшипами знаком отличия военного ордена, надежно защищавшего своего хозяина от порки.[1]
— Пли!
В ответ на приказ тяжелая 60-фунтовая пушка Баумгарта гулко ухнула, послав бомбу в ближайшего француза. К счастью для того, прицел оказался не совсем точен и снаряд лишь пробил грота-марсель, разодрав «Souffleur» парус.
— Запорю, сукины дети! — завопил Вадбольский, после чего сплюнул от досады и приказал дать задний ход.
Затем, дождавшись, когда орудие зарядят, вновь повел канонерку вперед. Так могло продолжаться довольно долго, но у союзников тоже имелись пушки, пусть и не такие тяжелые, как на канонерке, но их было гораздо больше. Поднятые падающими вокруг ядрами всплески то и дело захлестывали палубу маленького русского корабля. Но тот продолжал яростно огрызаться из своего единственного орудия.
Чумазый от пороховой гари Ермаков продолжал колдовать у прицела, не обращая внимания на посулы и угрозы командира. Наконец, все было готово, и он, выбрав момент, произвел выстрел, приговаривая про себя:
— Получай без сдачи!
