Тим Пауэрс - Чёрным по чёрному
– Если возможно, еще немного.
– Она Гиневра. Боги милосердны! Пусть призывом к долгу мне не удалось пробудить дремлющие души своих людей, думаю, любовь даст силу пробудить ее душу.
Ирландец оглядел его с уважением, сходным с тем, что чувствуешь к ребенку, сотворившему нечто необычайно сложное, но полностью бесполезное.
– Желаю успеха, – промолвил он.
– Благодарю, Брайан! Я желал бы сказать, что сожалею о том, как…
Его прервал внезапный толчок и грохот, который, казалось, проникал сквозь пол. В один миг лицо Даффи изменилось, он вскочил на ноги и кинулся к входной двери, открыв которую, остановился, вслушиваясь. Несколько посетителей поежились от струи холодного воздуха и усилившегося шума дождя, но никто не осмелился протестовать вслух. Спустя несколько мгновений шум дождя прорезал еще один звук – пронзительный колокольный набат с часовни Святого Стефана.
– Господи! – выдохнул Даффи, в первый раз за сегодняшний день переходя на современный австрийский. – Это стена.
Опрокинув по пути несколько человек, он пронесся через трапезную, продымленную кухню и заднюю дверь на двор, разбрызгивая лужи, пробежал к конюшням, вывел из стойла упиравшуюся кобылу, не седлая, запрыгнул ей на спину и, выехав на улицу, пустил лошадь в галоп вдоль залитой дождем Ротентурмштрассе. На Соборной площади мятущийся разноголосым эхом гул колоколов оглушал. Прямо на мостовой, несмотря на изливающиеся из серых туч потоки дождя, на коленях молились люди.
«Старайтесь, тупые ублюдки, – мрачно подумал он. – Если когда и выпадало утро для всеобщей молитвы, так это сегодня».
Вскоре он начал различать тысячеголосый рев битвы, когда же завернул за угол и проехал половину сужавшейся под уклон улицы, впереди за завесой дождя замаячила часть неровного зубчатого пролома в стене, где через груды битого камня перекатывались туда и обратно людские волны. Даже с такого расстояния были видны белые халаты янычар.
– Боже милостивый! – пробормотал Даффи, обнажил свой клинок и пятками пришпорил кобылу.
Силы венцев, собранные в считанные минуты после взрыва, теперь разбились на два плотных отряда и пытались единственно численностью и натиском повернуть вспять волны завывающих янычар. Шла отчаянная резня с единственной целью теснить и убивать. Вчерашняя, по сути, показательная вылазка была давно забыта. Наспех заряженную мелким железным ломом и щебнем кулеврину открутили с лафета, и дюжина человек отчаянными усилиями пытались выволочь ее на край стены над проломом, откуда прямой наводкой можно было бы ударить в сгрудившихся турок. Однако дождь почти исключал возможность запалить фитиль – сегодня судьбу битвы решало в кровавой рукопашной острие меча. Даффи как в омут кинулся в одну из локальных стычек, блокирующих улицу в направлении на север от главной схватки. Он отбил скимитару и обрушил рубящий удар на плечо янычара, так что силой инерции его сорвало с мокрой лошадиной спины, и он прямо-таки пригвоздил турка к земле. Перекатившись на ноги и каким-то чудом сумев при этом не выронить меч, он ринулся в битву. Минут десять ярость сражавшихся росла с сумасшедшей скоростью, точно костер, в который обе стороны подкидывают любое горючее, что окажется под рукой. Кулеврину закрепили в нужном положении на полуразрушенной стене, и два человека склонились над замком, пытаясь поджечь заряд. Клинок со звоном отскочил от каски, которую Даффи перед тем успел снять с головы убитого солдата. Она была ему чуть великовата, поэтому съехала от удара на один глаз, а второй оказался закрытым нижней пластиной для защиты подбородка. С воплем, в котором ярость смешалась со страхом, ослепленный ирландец по-бычьи наклонил голову и ринулся на противника, выставив оба своих клинка. Скользнувшее лезвие скимитары распороло ему скулу, но его собственные меч и кинжал вонзились врагу в живот, и вслед за телом турка Даффи упал на колени, окончательно потеряв шлем. На мгновение водоворот битвы оставил его в одиночестве среди усеявших землю мертвых тел, и он, отдуваясь, простоял какое-то время на коленях, прежде чем вытащить оружие из трупа янычара и вновь кинуться в битву.
В этот самый момент выпалила кулеврина, хлестнув градом из тридцати фунтов железных обрезков прямо в гущу турецких солдат, и, сорванная силой отката с нового крепления, кувыркаясь, отлетела к стене, убив трех канониров. Словно единый слаженный организм, турецкие силы отхлынули, а защитники Вены разом устремились вперед, чтобы вернуть отвоеванную землю до последнего дюйма. Люди по-прежнему гибли дюжинами каждую минуту, пронзенные, разрубленные и раздавленные, но вражеский натиск в восточном направлении уже захлебнулся и начал понемногу спадать. Европейские войска продолжали напирать, выдавливая врага обратно в пролом. Наконец янычары отступили, почти половину своего войска оставив неподвижно лежать на грудах битого камня. Под дождем белые халаты становились серыми.
По ходу битвы Даффи случилось оказаться рядом с наемниками Эйлифа, там он дальше и оставался. Когда вслед за отступлением турок группы защитников казались разбросанными по свежему каменному откосу на манер прибитого волнами топляка, ирландца и Эйлифа разделяла всего дюжина футов. Эйлиф наклонился вперед, стиснув руками колени, прерывисто дыша открытым ртом, тогда как Даффи уселся на гладкую блестящую поверхность расколотого каменного блока. В холодном воздухе стоял едкий запах только что разбитого гранита. Через некоторое время Эйлиф выпрямился и снял шлем, предоставив дождю возможность промыть слипшиеся от пота волосы.
– Оно могло повернуться… в любую сторону, – с трудом проговорил он. – Эдакая мясорубка… не по мне. Не владеешь ситуацией. Вряд ли кто переживет… много таких стычек.
– Сказано со знанием дела, – отметил Даффи, на полуслове скривившись от резкой боли в скуле. Он неуверенно ощупал рану: холодный дождь, похоже, почти остановил кровь, но через широко раскрытые края раны свежий воздух проникал туда, где ощущать его было непривычно.
– Черт побери, приятель! – воскликнул Эйлиф, заметив порез. – Так они сумели тебя угостить? Вон и зубы видны. Как только построимся и отойдем, я тебя заштопаю, хорошо?
Даффи удалось разжать сомкнутые на рукояти меча пальцы, и выпущенное оружие лязгнуло по камню.
– Ты заштопаешь? Ну уж дудки. – Затем он огляделся и впервые осознал потери в рядах защитников Вены. Обрубленные культи, которые предстояло прижечь и залить смолой, раздробленные конечности, которые, если не удастся наложить лубок, придется удалять, глубокие раны, откуда ручьем текла кровь, – в общем, костоправам на ближайшие несколько часов будет довольно работы и без того, чтобы заниматься такой малостью, как зашивать его скулу.
– Половине моих ребят предстоит помучиться, – мягко заметил Эйлиф.
– Разумеется, – ответил Даффи, стараясь говорить правой стороной рта. – Просто я не слишком доверяю твоему умению зашивать раны. Слушай, полагаю, Аврелиан поднаторел в искусстве лекаря. Что ты скажешь, если я добреду до Циммермана и попрошу его заняться моей раной?
Эйлиф с сомнением оглядел его, затем ухмыльнулся.
– Почему бы и нет? Я, пожалуй, еще пришью тебе язык к щеке. И, видит бог, так тебя оставлять негоже – половина выпитого пива будет выливаться наружу. К тому же часок-другой сна под крышей тебе не повредят. – Он махнул рукой. – Их проклятый заряд разрушил наши казармы. Хорошо, что внутри мало кто был. Но к полуночи ты должен вернуться, ясно? Здесь предстоит нести неусыпный дозор, так что моя часть будет стоять до того времени.
– Буду, не сомневайся, – пообещал Даффи. Он встал на еще дрожащих ногах, вложил в ножны меч и, осторожно ступая, зашагал по мокрым камням.
К тому времени, когда он доковылял до трактира Циммермана – одному богу известно, где к тому времени оказалась его кобыла, – дождь прекратился, и его рана опять стала кровоточить. Так что, в конечном счете, довольно отталкивающая фигура открыла входную дверь трактира и прошла в трапезную. Там ожидала большая безмолвная толпа, испуганно глядящая на него.
Навстречу поднялся чернокожий в бурнусе:
– Какие новости?
Даффи не был расположен к пространной беседе.
– В одном месте стена рухнула, – хрипло ответил он. – Все висело на волоске, но турки отступили. Большие потери с обеих сторон.
Вопрошавший значительно оглядел собравшихся и вышел в сопровождении еще нескольких человек. Ирландец оставил их уход без внимания, блуждая все еще затуманенным взглядом по комнате, пока не увидел Анну.
– Анна! – прокаркал он. – Где Аврелиан?
– В часовне, – откликнулась она, торопясь к нему. – Давай, обопрись на меня, и…
– Я могу идти сам.
С трудом волоча ноги, ирландец преодолел длинный темный коридор и, не останавливаясь, ввалился в высокие двери, споткнувшись и опрокинув с полдюжины метел. В часовне Аврелиану противостояли все те же семеро, что и днем раньше, но теперь у каждого был обнаженный меч. Карлик обернулся на шум.
