Герман Романов - Самодержавный попаданец. Петр Освободитель
Через несколько секунд в небо ушли красные «шутихи», и, словно по уговору, со всех других русских кораблей понеслись вверх такие же сигналы. Команда была понята и принята и означала только одно — флоту под всеми парусами уходить на север, в узкую горловину Босфорского пролива.
Константинополь горел, бухта пылала — со времен князя Олега русские еще не «навещали» так Царьград. Три турецких линейных корабля потоплены были быстрее, чем их команды сообразили, что происходит. Фрегатов, шебек и прочих перетопили с добрую дюжину — достигнута еще одна победа, не меньше Хиосской.
Теперь предстояло самое трудное — прорваться через пролив и выйти в Черное море, что когда-то Русским именовалось. Очень трудная задача, ибо одна пушка на берегу двух на кораблях стоит. Но выполнимая — Грейг уже убедился, что турки совсем пренебрегли службою в здешних благодатных краях, а потому вряд ли Босфорский пролив будут охранять лучше, чем столицу и Дарданеллы…
Очаков
— Что творят?! Что творят?! — Семен Хорошкин даже подпрыгивал от возбуждения. Как он хотел быть на полугалерах, среди отчаянных храбрецов, что, презрев смерть, кинулись на многократно сильнейшего врага.
Однажды он видел на охоте, как собаки обложили поднятого из берлоги медведя. Носились вокруг него, однако близко не подходили — одну из их товарок медведь убил ударом могучей лапы. Но здесь были не осторожные псы — большими осами атаковали турецкие линкоры утлые челны, жало которых было намного смертоносней.
Десять пудов аммонала, запечатанного в бочонок, прикрепленный на конце длинного шеста, уходящего вершиной под воду. Турки могли разрушить полугалеру ядрами, но смертоносную начинку мощей не хватит взорвать преждевременно. Да и не знали о том, а потому и подпустили вплотную, посчитав, что те, имея всего полсотни гребцов, сдуру пошли на абордаж.
Но, может, их ошарашила замаскированная батарея из шести 36-фунтовых пушек, что запалила «греческим огнем» один из линкоров. Получилось даже лучше — завеса от специально подожженной русскими галеры смешалась с черным дымом горящего «турка», а потому «миноносцы» и подошли к турецкой эскадре вплотную и атаковали всей дюжиной — турки смогли выбить пушками только две трети дерзких корабликов — сердце Семена в эти секунды обливалось кровью.
Но затем у бортов сразу двух турецких кораблей взлетели высокие водяные столбы, и те сразу накренились, в зияющие проломы ринулась морская вода. Теперь их участь была предрешена — и пяти минут не пройдет, как поврежденные корабли лягут на борт.
Однако и смельчакам не повезло — лишь одна полугалера уцелела от взрыва собственной мины и как-то сумела отползти в дым, что укутал ее спасительным покрывалом.
— Но где еще два «миноносца»? — пробормотал Хорошкин, пытаясь разглядеть в дыму юркие силуэты. И тут ветер донес сразу два взрыва, столбы от которых взметнулись выше палубы большого линейного корабля.
— Вдвоем на одного пошли! — сообразил моряк, и тут прямо на его глазах турецкий корабль взорвался. Удачно шестом ткнули, под крюйт-камеру.
Это стало для турок последним доводом — потеряв ровно половину из восьми линкоров, «османы» дружно подняли все паруса и стали убегать из лимана. Продолжать драку с русскими они не желали, тем более что те изумили их необычным и сокрушающим оружием.
— Ура!!!
Вместе с артиллеристами Семен надрывал горло ликующим криком, но внезапно опомнился. Ведь его место рядом с фельдмаршалом, он должен ему рассказать о блестящей победе Днепровской флотилии. И Семен припустил со всех ног…
— Господин фельдмаршал! Четыре турецких корабля уничтожены, остальные ушли из лимана.
— Молодцы, что победу одержали! Доложу государю немедленно и о наградах достойных героям охлопочу!
Миних отечески усмехнулся — сердце старого солдата переполняло ликование. Он видел, как сотни зеленых мундиров перехлестнули ров и взобрались накатывающей волной на крепостную стену.
Хриплый русский мат, отчаянные призывы турок к пощаде, ибо слово «аман» хорошо слышалось, рев орудий и взрывы — все говорило о том, что еще четверть часа, и сопротивление турок будет сломлено.
Только засевшие в башне янычары продолжали драться с остервенением, стреляя из ружей, а иногда раздавался и пушечный грохот, и моментально башню заволакивало дымом. Но не надолго — ветер тут же относил белые клубы далеко в сторону.
— Никак казаки лейб-конвоя скачут?! — крикнул кто-то из ординарцев Миниха, и все повернулись в сторону, глядя за вытянутой рукой. Из пыли выскочили трое всадников, в руке одного была пика с развевающимся на ветру желтым флажком, знакомым всей армии.
— Да это же сам Денисов! — рявкнул Миних — к старости он стал хорошо видеть на расстоянии, зато уже не мог собственноручно написать письмо. — Неужто с государем что-то случилось?
Фельдмаршал непроизвольно сделал несколько шагов навстречу всадникам. И в этот момент башня снова окуталась дымом, турки выстрелили из пушки. Семен заметил несущийся в воздухе черный шарик, но крикнуть не успел, настолько все произошло быстро.
Ядро чиркнуло фельдмаршала в бок и улетело дальше, а старик рухнул на жухлую траву. Все бросились к Миниху — мундир на боку был разорван, с него ручейками брызгала кровь.
— Не успел!!! — От дикого отчаянного вопля все вздрогнули, а рядом с фельдмаршалом опустился на колени грязный Денисов с почерневшим от пыли лицом.
— Что с государем? — прошептал Миних, подняв глаза на казака. Старик был в сознании.
— С ним все хорошо! Он видел сон и послал меня уберечь вас! А я не успел! Чуток не успел!!!
— Он видит вещи сны… Их не обманешь…
Миних говорил с трудом, изо рта потекла кровь.
Фельдмаршал умирал, и все прекрасно это понимали. А Денисов в отчаянии вырвал у себя клок бороды и ударил кулаком по земле.
— Не печалься… У меня достойная смерть, так царю и скажи. И еще — он дойдет до Царьграда, я это знаю… И люблю его…
Голос фельдмаршала слабел, но тут он поднял руку и громко, из последних сил, крикнул:
— Смотри!
Все дружно вскинули глаза — на башне развевался по ветру русский трехцветный флаг. А когда Семен посмотрел снова на Миниха, ему показалось, что тот уснул, с улыбкой на губах, как человек, хорошо исполнивший порученное ему задание…
Юконский острог
— Ты ешь, Лешка, тебе силенок набираться нужно.
Григорий пододвинул к брату блюдо с зажаренной в печи дичиной. Тот тяжко вздохнул, утроба и так была набита под завязку, принялся есть, уже давясь кусками. Спорить со старшими братьями Алехан не рисковал, но только в мелочах. В крупном деле к его мнению прислушивался даже Иван — несмотря на мощь, мозг у силача был изворотлив.
— Мыслю я, брате, уходить нам из острога нужно. Колоши месяца через два с новой отместкой явятся, а потому золотишко спасать нужно… Не дожидаясь, пока сто пудов намыто будет…
Алехан с трудом говорил, ведь он одновременно жевал мясо, а совмещать два таких занятия трудно. Но зубы у него были крепкие, так что жевал он быстро, и одно другому никогда не мешало.
— Ты одурел, Лешка! — Григорий даже привстал с лавки от возмущения. — Бросить острог с прииском мы не можем. Это ж сколько трудов прахом пойдет, в пепел обратится!
— Ты опять торопишься, Гриша. Дослушай меня вначале. Недельки через две тронемся — на людишек навьючим по два пуда золота, на коней прочий груз — котлы, одеяла, припасы на дорогу. Пойдем через перевал до Михайловского зимовья. Десять дней пути. Грузимся на струги и по реке до Александровского острога сплавимся. А там нас коч давно ожидает.
Алехан говорил с улыбкой, отправляя в широкий рот время от времени мелкие кусочки, что с хрустом пропадали. Сыто рыгнув, он неожиданно помягчел лицом и спросил:
— А сколько у тебя сейчас здесь золотишка, брат?
— Восемьдесят пудов в котле, это точно. Взвешивали. Еще с десяток пудов крупными самородками в башне да на прииске за последние дни пуда три песка намыли. А что?
— Ты обещал сотню пудов добыть, так в чем же дело стало. Еще две недели есть, пока у нас с тобой дырки подживут. Намоют мужики за две недели семь пудов еще?
— Пятнадцать, а то и двадцать намоют — жила идет богатая! — Григорий заулыбался, он понял, куда клонил брат.
— А в остроге я главным старшего Рославлева оставлю, справится. Да и расти ему надо — пускай воеводой послужит.
— Вот видишь, как славно получается. Две недели на поправку и добычу остатка, десять дней туда, десять обратно, да в зимовье дневку дать для отдыха. Итого пять недель получается. Мужики успеют вернуться и колошам встречу подготовить. А мы уж как-нибудь до острога сплавимся, всемером отбиться можно. Ты да я и пять моих людишек, все с винтовками.
— Пока нас не будет, я в остроге казаков полдюжины крепким караулом оставлю, с воеводой. Справится, не вьюноша. Да и владыко пригляд строгий держать будет.
