Владислав Кузнецов - Камбрия - Навсегда!
Назад да по бокам Эмилий не смотрел — а зря. Двое саксов, скинув одежду и зажав ножи в зубах, поплыли резать якорные веревки. Доплыть — доплыли. И обнаружили перед лицами жало копья Эйлет.
Увы, левый берег был слишком близко. Ей, бездоспешной, пришлось от дротиков уворачиваться — и нанести удар не получалось. Не успевала. Но к веревке пловцов — не подпустила. Пока у одного из них не свело судорогой ногу, и второй не потащил соратника к берегу. Вот тогда, на радостях, чуть замешкалась.
Удар пришелся в левый локоть, шершавые доски метнулись навстречу. Боли не было. В голове стояла глупая радость, что дротик сакса перебил левую руку — правой гораздо удобнее перетянуть рану… Пережать руку выше раны другой — и в голову не пришло. Если последняя рука будет занята — чем саксов убивать? За свою гибель следует отомстить заранее! Она припомнила, что в поход отправилась за женихом, и улыбнулась. Уже тогда, в строю, решила: кто из своих упадет последним — того и будет считать мужем. Эмилий, значит — без гаданий.
Ремень удалось закрепить. Кровь остановилась. Теперь нужно встать, не то — затопчут и не заметят. Эйлет оперлась на копье, приподнялась. В глазах начала разливаться тьма, но осколок сознания отразил смерть Кухулина. Герой умер стоя, и враги не смели подходить к телу, боясь, что грозный воитель оживет. Эйлет подперла голову здоровой рукой, как бы отдыхая. И тут мира не стало.
Эмилий как раз сбросил четвертого врага в воду. Двое остались лежать на настиле, делая его, вот незадача, неудобно скользким. Потому Эмилий и отдал саксам несколько шагов. Не стыдно. За них честно заплачено — кровью. Третий покоился на дне. Последний рухнул в воду сравнительно целым. Даже до берега добрался, сумел. Чтоб человек в толстой кольчуге и десяток-другой локтей проплыл — такого и римской разведке прежде видеть не доводилось. А вот, оказывается, иные варвары могут!
Тут Эмилий — увидел. Свершил короткую месть — метнул единственный дротик в спину пловца. И, не заботясь, попал — не попал, наклонился — инстинктивно сложившись за круглым щитом. Услышал слабый выдох. Оттащил раненую — подальше. Устроился в позу отдыхающего воина.
Теперь он знал — ему придется жить. В какое из этих стремительных мгновений Эмилий это понял, он бы сам не сказал. Не обратил внимания. Непрерывная, воспитанная десятилетиями двуличного ремесла саморефлексия разведчика куда-то изчезла. А с ней ушли за грани мира секреты и интересы империи, страшные клятвы… Вселенная съежилась до нескольких шагов неровного дощатого настила. Остались истекающая кровью девушка в шаге за спиной, враг перед глазами. И мост. Его мост.
Ждать пришлось долго. Чем заканчивается рукопашлая с засевшим на мосту чудовищем — уяснили. Дротики — закончились. Но не ушли, упорные. Пусть командир убит, рассудить, что наплавные мосты просто так не строят, и не защищают отчаянно, может самый тупой из рыцарей Уэссекса.
Впрочем, один вариант у них оставался. Прежде его отбросили — способ-то долгий. Теперь же — направились в лагерь строителей, и принялись рубить широкий прочный щит выше человеческого роста. Чтобы выпереть богатыря к другому берегу. И обрезать-таки якоря.
Затея оборвалась на третьей барке — первые Эмилий сдал, зная, что мост это не разрушит, а качать и дергать начнет сильно. При этом старательно изображал сопротивление, крутился перед щитом, изображал попытки атаки — сверху, сбоку, снизу. Но вот — обрезана веревка, другая. Теперь саксы больше стараются удержаться на ногах и не полететь в воду. А в очередную барку спрыгнуть быстро. И выскочить врагам за спины. Дальнейшее было — скучно. Вдобавок пришлось спихивать в воду щит — чтобы вернуться к сестре августы, ослабить ненадолго жгут.
После провала затеи с осадным щитом выжившие враги ушли. Или затаились в лагере. Эмилий продолжал вахту.
Лишь перед самой темнотой позади задрожала земля — под авангардом армии Кейндрих. И только когда лучшие лекаря занялись раненой — он вспомнил про рассыпающуюся легенду.
Принцесса задумчиво наблюдала, как ее воины споро заканчивают настил. Еще час — и можно переправляться. Двенадцать локтей… Даже повозки можно пропихнуть. Но обоз пойдет последним. Да и пехоте нужна дневка перед сражением. Так что — первой пойдет конница… Увидав последнего защитника моста, Кейндрих поспешила высказать восхищение. Достаточно формальное. В голове вертелись недалекое уже поле, на котором саксов будет куда больше, да милый образ человека, которому придется принять такой же страшный бой.
Впрочем, на блестящие слова и тоску в голосе командующей Эмилию было плевать. Ему легенду горящую спасти хотелось. Проснулся долг, и ничего более не видел и не слышал. Потому разведчик отрицательно мотнул головой и ткнул в сторону лекарских повозок.
— Я что? Обычный человек. Помогал, пока ее не задели. А она — сестра богини…
И удивился странному выражению лица ирландки. Словно той хотелось разом порвать кой-кому личико ногтями — и расцеловать взасос разом. И почесать за обеими ушами. Мерзавку, дрянь холмовую! За то, что она — рядом с королем Диведа. Слава Богу, рядом с ним. В огне.
О битве у моста саксы узнали утром. На час позже, чем камбрийцы. Дэффид демонстративно потер руки, и заявил, что саксам деваться некуда — или атаковать сейчас, или убираться без боя. И вообще лучился счастьем — знал, что одна из оказавшихся в пекле войны дочерей — жива, среди своих и при должном уходе. А рана — раны заживают. Харальд же достал нож и принялся соскабливать ногти.
У викингов это означало — ждет боя. Кстати, Немайн с ее короткими ноготками, он всячески одобрял. А вот на иных дам, щеголявших — не в декабре, конечно — длинными, острыми и красными ногтями на ногах, смотрел точно как епископ Дионисий. Даже чуть хуже. Злей.
— Никогда не знаешь, когда придет черед отправляться в чертоги асов или в край Хель, — объяснял он, — Мир наш случаен и удивителен, но не всегда приятно. Завершится же тогда, когда достроен будет корабль из ногтей мертвецов. Зачем же снабжать злых великанов материалом? То, что человек обрезал и соскоблил при жизни, им не подойдет.
Немайн этого не видела — отбывала дневной сон. Не меньше четырех часов! Гейс! Пришлось постелить прямо в башне, на которой ей по диспозиции полагалось проторчать всю битву. В постели сида разместилась — с честно закрытыми глазами, но во всем боевом снаряжении. Рядом стоял Харальд и, словно сам с собой разговаривал, рассказывал «спящей» что происходит.
— Саксы, что стадо свиней, выходят из лагеря. А за пастухов уэссексцы. Все верхами. Чтобы удирать было легче, не иначе. А нашим не до того, у них церемония! Епископ и священники разоделись в женские платья…
— Не верю… — как бы сквозь сон пробормотала Немайн.
— Ну, длинное, до пят, мужчины обычно не носят! Кстати, они все в белом. Это что-то означает? Спи, не отвечай!
Означает. Должно означать. Обычную службу начали бы по-походному… Да сегодня же Рождество! А Харальд продолжал.
— Ну вот, пока бритые девы в белом поют, город открыл ворота. Выходят колесницы. Одна, две… Семь. Любите вы это число. Наверное, было восемь, но лишнюю сломали. Главное — «Росомаха» в поле! Правильный стяг над правильным войском. Хорошо грабить, имея колесницу: много добра войдет. И саксам, наверное, это понятно. Летят кони, как соколы. Успеют ли повернуть? Ха, а ножовщики то, наверное, поняли! На два стада разделились. И колесницы перед ними как акулы перед треской! То, что побольше, становится против нашего войска, а второе — за ним. Ну, точно — косяк трески. Где щит есть — где нет, где грудь — где задница. И вот через это пропускать лучников? Сбились! Один косяк, побольше, впереди! А второй сзади, — голос Харальда постепенно набирал силу и певучесть, превращаясь в подобие песни, даже ритм появился, — Видно, Тор принял их за кашу, счел, что горяча, да помешал как следует! Жаль, не молотом. Ха! Видно, с колесниц за саксами зайцев увидели — половина поверх голов. Вот бегут их лучники, и метатели дротиков, глупые, думают, что быстрее лошадей.
— Это как беременная Маха, что ли? — припомнил трубач-ирландец печальную историю про болезнь древних ольстерцев.
Харальд на мгновение умолк — и разразился хохотом:
— Точно! Бегают — как беременные! А мнят себя героями! А у твоей сестры повадка правильная, «Росомахой» машет — заворачивает своих! Умная. Под стрелы не лезет. Куда им, псам, за цаплей гоняться! А ведь рано, лучнику еще не дострелить. Скачут назад. Встали, и лучников угостили! Из-под хвоста! Точно, росомаха! — Харальд вошел в азарт, а Немайн вдруг вспомнила футбольного комментатора.
— Снова взяли высоко. И хорошо — что шло кустам в макушку, попало большим деревьям по корням. Эх, сейчас бы на коня, да на эту толпу клином… Ага, хвосты поджали, видел я такое на охоте, сейчас вместе столкутся, храбрости наберутся и пойдут. Наши на дороге уже стенкой стали. Ждут… Лежи, лежи, саксы пока не собрались в строй, и если успеют за полчаса — я удивлен.
