Андрей Лазарчук - Иное небо (Чужое небо)
Я посмотрел и ничего не понял.
Париж, 1912. Париж, 1928. Берлин, 1931. Берлин, 1939. Берлин, 1942. Лондон, 1949. Токио, 1950. Токио, 1959. Владивосток, 1967. Владивосток, 1973. Токио, 1974. Санкт-Петербург, 1981. Томск, 1982.
– Это то, что я нашел сам, – сказал Тарантул. – А вот это они мне, думаю, подкинули. Чтобы натолкнуть на мысль...
Он подал мне еще одну фотографию. Цветную. Очень четкую. На первом плане стояли, обнявшись, девять человек в одинаковых коротких кожаных куртках: я, Командор, Панин, Дима Крупицын, Сережа Кучеренко, Гера, Яков, Саша и кто-то незнакомый. Рядом, но как-то отдельно, стоял, засунув руки в карманы светлого плаща, Тарантул. И – Таня... Над головами нашими нависало серебристое самолетное крыло, а на заднем плане виднелось красивое белое здание с множеством лестниц, балконов, галерей, башенок... На горизонте вырисовывались странные сопки: с голыми обрывистыми склонами и плоскими лесистыми вершинами. Я никогда не был в этом месте.
– И, похоже, что мы здесь постарше, – сказал Тарантул. Присмотрись-ка.
– Да, пожалуй...
– Ты понял это, сынок?
Я пожал плечами:
– Я очень устал.
– Давай хряпнем кофе, – предложил Тарантул. – У хозяек должно что-то остаться.
– Не возражаю...
Он пошаркал на кухню, а я расслабленно осмотрелся. Знакомая гостиная, огромная и неприятно-пустая. Приоткрытые двери в спальни: черная и красная. Красные раздернутые шторы, серое небо за ними.
Темпера.
Дотянуть бы до полудня, вдруг подумал я. А что будет в полдень? Не знаю... Опять блок? Я прислушался к себе. Нет, не блок. Просто понимание, что до полудня сил еще кое-как хватит, а дальше – все. Край. И надо найти себе надежную нору...
А блоков, наверное, больше нет. То есть – наверняка нет. Электрошок это такая сила... как я допер до этой идеи? Ведь тоже должна была быть блокирована? Скорее всего, падение повлияло. Хорошая встряска...
Когда, сидя в танке, я понял, что не смогу ни до чего додуматься, потому что о некоторых вещах мне по-прежнему думать запрещено, я по какому-то наитию соорудил приспособление для электрошока, присоединил провода к батарее релихта и дал на собственный бедный мозг три пятисотвольтовых импульса. Полчаса я был без сознания, кожа на висках обгорела страшно, зато в голове все стало на места. И я понял, куда надо нанести первый визит. Но вот опоздал...
А может, и хорошо, что опоздал. Что бы я с ними делал?
И вообще – если все, что говорит Тарантул, правда... То что тогда нам делать?
Понятно, что делать с террористами. С агентами иностранных разведок. Но с агентами... будущего?..
Несчастная моя голова.
Противодействовать им? Содействовать? Тупо истреблять?
Вернулся Тарантул, поставил чашки. Сходил за кофейником. Потом, отдельно, за сахаром. Четвертой ходкой принес бутылку с остатками коньяка на дне.
– Для запаха, – пояснил он. – Капель по пятнадцать.
Кофе был что надо – ложка стояла. У коньяка был странный запах зеленых лесных орехов.
– А как эта штука к тебе попала? – я кивнул на фотографию нас на фоне самолета.
– А помнишь, как меня пытались захватить? После этого я ее и нашел.
– Хочешь сказать, что все это было затеяно, чтобы?..
– Почему нет?
– Черт его знает... как-то не в одном масштабе...
– Дорассказать тебе, что напридумывали мои хлопцы?
– Дорасскажи.
...если иметь возможность передвигаться вдоль мировых линий в обе стороны, причем вне хода времени, то определенную – хотя далеко не абсолютную, как казалось бы – власть над миром можно получить. Правило причинности исключает вмешательство непосредственно в те или иные события – и хлопцы тут же проиллюстрировали это таким примером: вы пытаетесь убить своего дедушку, но безуспешно: вас поражает молния, сбивает извозчик, режет пьяный хулиган, – но зато можно возбудить или погасить колебания выбранных вами линий. Гасить, видимо, легче; возможно, и точность при этом достигается более высокая. Так, например, в бильярде: разбивая пирамиду, самый лучший игрок не может быть уверен в исходе партии. Однако в середине игры даже очень посредственный игрок, украв незаметно со стола нужный шар, может предопределить выигрыш. В случае с царской семьей прекратить колебания линии очень легко: достаточно подбросить исследователям неопровержимые доказательства одной из версий. Этого не происходит, скорее, наоборот: чем больше информации появляется, тем больше возрастает неопределенность, тем, следовательно, выше амплитуда колебаний. Можно предположить, что где-то в будущем эта линия, пересекаясь с какой-то другой, гасит колебания той, не позволяя развиться резонансу – кризису. Это, конечно, чистые спекуляции. Но в рамках этой же гипотезы получает объяснение, скажем, Сахалинский кризис. Где-то в прошлом, относительно недавнем, были стабилизированы некоторые проходящие через ту зону линии, несшие колебания, условно говоря, одного знака. Другие линии, лишенные стабилизирующего противодействия, стали колебаться в резонанс. Возник кризис, в который мы вкатились, как по рельсам, по стабильным линиям... Зачем? Зачем им все это? О, это вопрос! Это вопрос вопросов, который Тарантул и хотел задать, летя сюда вместе с десантом... Допустим, они там, в будущем, страшные эстеты и в то же время полные засранцы. Теребя прошлое, они строят для себя роскошный гармоничный мир. Но, скорее всего, они просто бьются за свое существование, гасят пожар, который вспыхивает у них под ногами... Ведь чем дальше в будущее, тем плотнее становится сеть, сотканная из мировых линий, да и сами линии, сами эти нити становятся тяжелее, что ли. Темп жизни нарастает, число причинно-следственных связей в каждом отрезке нити увеличивается. Наверное, там, в будущем, колебания гасятся с гораздо большим трудом, а резонансы возникают чаще – и бывают куда более разрушительными... Почему бы не предположить, что и мировая линия имеет некий предел прочности, и если ее потрясти как следует...
– Ладно, – сказал я. – Будем считать, что я кое-что понял. Хотя может быть, понял не совсем правильно... Шеф, мне хотелось бы погасить некоторые колебания... м-м... в себе самом.
– Спрашивай.
– Могу я верить ответам?
– Можешь не верить. На сами ответы это не повлияет.
– Кто вывел на улицы "трубы"?
– Еще не знаю. Вообще про эту кашу я знаю слишком мало. Давай про другое.
– Хорошо. Гейковцы тралили эфир семизначным скользящим кодом. Это?..
– Это из того пакета дез, который они съели. Когда я понял, что Гейко играет в свои ворота, я стал скармливать ему все, что попадало под руку. Надо было сбить его с темпа, заставить нервничать, озираться...
– Код пять-пять-семь-пять-семь-шесть-четыре – что он включает?
– Ты и это знаешь?!
– "Спите, герои русской земли, отчизны родной сыны..." – напел я.
– Молодец... Этот код отключает твою телеметрию.
– Отключает?
– Отключает.
– А включает ее что? А, знаю. "Спит гаолян..." Да?
– Правильно.
– Бомба во мне есть?
– Нет.
Я посмотрел Тарантулу в глаза. Он не удивился моему вопросу, не спросил "какая бомба?" Просто сказал "нет".
– Нет бомбы, сынок, не смотри так. Но вся эта жестяная требуха в тебе – в рамках той программы. Программа сорвалась... Не удалось создать надежной защиты. Рентгений излучает сильно, а слизистая кишечника очень чувствительна. Агент с постоянным кровавым поносом – это, знаешь ли, нонсенс.
– А взрыв в игле?
– Не наш.
– "Тама"?..
– "Тама" нашли еще позавчера. Ты же дал гепо наводку... С вертолета засекли излучение.
– Слава Богу...
– Ты тоже молодец. Вернемся, мой шею. На "Андрея Первозванного" я тебя представлю.
– Всех.
– Посмертно "Андрея" не дают.
– Тогда Кучеренко.
– Если жив – представлю.
– Слуга народа.
– Вольно, поручик... Еще ничего не кончилось...
Это точно, подумал я. Еще все длится и продолжается.
– И вот что, Игорь. Будешь работать на новом направлении?
Я не стал уточнять – на каком "новом". Это было ясно.
– А – нужно? Вообще? На этом направлении?
Тарантул долго молчал. Очень долго. Я ждал. Он тоже не знал ответа, но думал-то он об этом куда больше, чем я...
– Нужно... не нужно... – пробормотал он наконец. – Не то это. Не тот разговор. Они есть, они действуют – значит, мы должны знать о них все. По возможности все. А зная – решать, что делать. Но – зная. Не гадать, как сейчас... Может быть, мы будем помогать им. А может, истреблять, как псов. Это решится само – потом. А сейчас – знать. Они лезут в нашу жизнь, играют нами, как... как куклами... – Тарантул закашлялся. – Как оловянными солдатиками. Это унизительно, наконец. Мы люди, и мы должны заставить их считаться с собой...
– Заставить... – усомнился я. – Шеф, а не кажется вам, что мы с вами уже в какой-то степени – их агенты? Независимо от своего желания?
