Александр Михайловский - Время собирать камни
— Хорошо, Антон, — кивнул Вильгельм, — Спасибо вам за сочувствие к нашей стране и нашему народу, — потом кайзер взял со стола колокольчик, и позвонил. Вошел его адъютант.
— Курт, надо найти для этого господина подходящее помещение на последнем этаже дворца, перенести туда его багаж, и выставить возле этого помещения надежную охрану. И никого — ты слышишь, — никого туда не допускать, кроме меня и вот этого господина — он указал на меня. — Это мой приказ!
— Яволь, — щелкнул каблуками адъютант. И, дождавшись, когда Антон упакует в свой портфель ноутбук, вместе с ним вышел из кабинета.
Кайзер устало повернулся ко мне. — А теперь я слушаю тебя, Фридрих, — что ты сам думаешь обо всем этом?
— Ваше Величество, — сказал я, — мне довелось пообщаться с пришельцами из будущего, в том числе, и с командующим эскадры адмиралом Ларионовым. Могу сказать вам лишь одно — они готовы прекратить войну. Их условия мирного договора, с моей точки зрения, вполне почетны, и не могут унизить Германию. Такого же мнения и адмирал Тирпиц.
Кроме того, они совсем не против того, чтобы мы продолжили войну на Западе. Как мне кажется, своих бывших союзников по Антанте они ненавидят еще больше, чем нас. Адмирал Ларионов сказал, что Германия и Россия вполне могут дружить, взаимно дополняя друг друга. Конечно, будут и противоречия, но их можно будет решить, как говорят русские, "полюбовно", то есть, найдя устраивающий обе страны компромисс. Словом, это похоже на то, что говорил еще до этой проклятой войны царский сановник Дурново.
Но кое-кому из вашего окружения, Ваше Величество, прекращение войны с Россией явно не нравится. Я назову фамилии фельдмаршала Гинденбурга, генералов Людендорфа и Гофмана. Да и еще некоторые другие генералы из высшего командования нашей армии явно или тайно стараются сорвать начавшиеся между Россией и Германией переговоры.
В Стокгольме адмирала и главу русской делегации, полковника Антонову, пытались похитить агенты британской разведки. Они были уничтожены группой прикрытия фрау полковника, но адмирал при этом получил тяжелое ранение. Также русские взяли живьем одного из нападавших, оказавшегося английским офицером. Они доставили его на свой флагманский корабль и допросили в моем присутствии, причем, сделали это так, что, по моему мнению, ни один человек в мире не смог выдержать их методов допроса.
Британец рассказал, что информацию о начале наших переговоров передал кто-то из высших чинов германского Генштаба. Это предательство…
— Доннерветтер! — воскликнул кайзер, — действительно, это подлый удар ножом в спину. Надо обязательно найти и уничтожить этого мерзавца!
— Да, Ваше Величество, — сказал я, — чем раньше мы вычислим этого иуду, тем лучше. Перед самым моим отлетом с русского флагманского корабля, адмирал Ларионов сообщил мне, что по данным их разведки на участке фронта в районе Риги фельдмаршал Гинденбург и генерал Людендорф готовят авантюру. Он считает, что целью этих господ — сорвать начавшиеся переговоры и попытаться прорвать русский фронт и двинуться на Петербург.
Но, ни Гинденбург ни Людендорф не знают, что их ждет… Если русские уже знают, то снова повторится Эзель. Это будет новая катастрофа, новая бессмысленная гибель десятков тысяч наших солдат и офицеров. Они не представляют даже, что смогут натворить эти русские из будущего!
Кайзер с хмурым лицом выслушал мой, несколько затянувшийся монолог. Он задумчиво потер подбородок, и сказал, — Фридрих, я, к сожалению, уже не могу чувствовать себя хозяином даже в своей Ставке. Дело дошло до того, что какой-то сопливый мальчишка-адъютант решает, кого допустить ко мне, а кого — нет.
Увидев мой озабоченный взгляд, кайзер успокоил меня, — Нет, Курту я доверяю полностью. А вот другим…
Фридрих, ты пока посиди здесь, а я почитаю письма, которые прислали мне командующий русской эскадрой, и новый правитель России. А потом мы вместе с тобой подумаем над тем, о чем нам говорить с русскими во время переговоров по радио…
И кайзер ловко стал вскрывать конверты ножом для разрезания бумаги. Достав письмо русского адмирала, он погрузился в чтение…
31 (18) октября 1917 года. Вечер. Лифляндская губерния, станция Венден. Генерал-лейтенант, барон Густав Карлович Маннергейм.Низкое серое небо висело над станцией и обещало, может обычный противный осенний дождь, а может быть, и первый в этом году снег Оглушительно кричали рассевшиеся на голых ветвях вороны, догорал в поле искореженный остов германского разведывательного аэроплана "Альбатрос".
Мы прибыли сюда и приступили к разгрузке еще утром. Было тревожно. Стало известно, что, несмотря на перемирие, германцы в любой момент готовы начать наступление на Петроград. Следом за нами в эшелонах двигалась и бригада Красной Гвардии. Тогда я еще не верил в ту силу, которая в любой момент готова была обрушиться на врага, и воспринимал слова Его Высочества Михаила Александровича о гостях из будущего, с иронией и скепсисом.
Меня не убедила даже та машина, на которой мы с Александром Васильевичем всего за час доехали из Питера до Гатчины. Ну, машина, ну быстрая, и что тут такого? А то, что ее формы не похожи на привычные мне — так может делал ее для себя какой-нибудь оригинал-миллионер, а большевики, ее экспроприировали. Любят они такие словечки, что честный швед, пусть и хорошо говорящий по-русски, выговаривая их, может сломать язык.
Первое что меня смутило, эти три больших броневика, каждый на восьми огромных черных колесах, приданные "для усиления" кавгруппе Михаила Александровича. Их я увидел уже при разгрузке. В нашей армии броневики, они своими манерами похожи на балерин-примадонн. Такие же хлипкие и капризные. Чуть грязь, или бездорожье — встают, как вкопанные и только трактором их можно вытащить из лужи.
А тут, я как будто заглянул краем глаз в какой-то другой мир, на какую-то другую войну. Солдаты в пятнистых маскировочных куртках ловко откинули борта платформ, и огромные многоколесные машины урча моторами мягко, не подберу другого слова, слезли на перрон, несмотря на почти полуметровый зазор между ним и краем платформы. Да и сами машины, и сопровождающие их солдаты, одетые в мешковатый мундиры — комбинезоны, которые у них назывались "камуфляжкой", вооруженные короткими автоматическими карабинами, были какими-то совсем "не нашими".
Легко, будто на цыпочках, спустившись с железнодорожного откоса, бронированные машины замерли, замаскировавшись в придорожном кустарнике. Стволы их огромных пулеметов теперь смотрели в сторону дороги, по которой к нам могли пожаловать германцы. Когда я подошел к его Императорскому Высочеству, ему рапортовал взводный командир "пятнистых", со странным званием "старший прапорщик". Броневики и их команды, были прикомандированы к Михаилу Александровичу. Выслушав распоряжения его Императорского Высочества, старший прапорщик, козырнул, сказал, — Есть, товарищ генерал-лейтенант, — и, повернувшись кругом, пошел туда, где его люди уже растягивали над броневиками маскировочную сеть.
— Ты подумай только, Густав Карлович, — удивленно качая головой сказал Его Высочество, — тоже Романов, но не родственник…
— Велика Россия, — ответил я, — и Романовых в ней, наверное, все же больше чем Маннергеймов.
— Да, наверное, — ответил Михаил Александрович, о чем-то задумавшись, потом тряхнул головой и добавил, — Ты, Густав Карлович ничего такого не подумай, но ведь до самого последнего времени мне казалось, что все уже кончено. Ну, еще день, ну два, ну месяц, ну полгода… В общем, все, конец.
Я ведь историю как-никак помню, и знаю, что санкюлоты делают с Бурбонами. А тут — раз, и все поменялось. Снова конь, палаш, я снова командую, и эти команды выполняются. Все это не во сне, когда просыпаешься со стуком сердца у горла, и понимаешь, что то, что сейчас было, это опьянение атакой, свист пуль, топот копыт — это всего лишь сон, морок, счастливый мираж…
Тут я решился задать Великому князю один вопрос. Но, едва я произнес, — Ваше Императорское Высочество… — как Михаил Александрович, прервав меня, сам дал ответ на невысказанное мной.
— Нет, Густав Карлович, больше никакого Высочества, — сказал он, нервно дергая щекой, — умерло Высочество, когда ошалевшие от жажды власти политиканы отняли ее у моего брата под дулами револьверов аки ночные тати. До недавнего времени я был лишь гражданином Михаилом Романовым, существом никчемным и никому не нужным. А теперь есть еще и товарищ генерал-лейтенант Михаил Романов, и этот человек мне нравится, пожалуй, даже больше всех остальных.
Его никто не заставит прятаться в тылу, жениться на "правильной" супруге, или присутствовать на совершенно неинтересном ему балу. А что же касается "товарища", скажу тебе, что чувствую принятым себя в некий могущественный рыцарский орден. Не морщись, Густав Карлович. Эти "товарищи" совсем не те, что были всего месяц назад. А их Сталин ничем не похож на жалкого болтуна и фигляра Керенского, и даже на прожектера Ульянова.
