Влад Савин - Ленинград-43
Победа? Конвой всё же дошел, ночью, в полном беспорядке, а кто-то даже выбросился на берег, боясь потонуть. И когда первые транспорты разгружались, германские танки ворвались в порт. Рассказывают, там была паника и сумбур, в смеси с отвагой — но на стороне немцев был орднунг, четкое управление боем, вдобавок какой-то транспорт сел на мель, обходя затопленный «Прованс», еще больше загородив фарватер. И повезло, что линкоры янки не стреляли по берегу — снаряды берегли? Или скорее, ночью не могли разобрать, где свои, где чужие, бой у причалов был совсем накоротке. Если считать с потопленными, то американцы потеряли половину конвоя — формально это победа! Вот только океан теперь принадлежит англосаксонским унтерменшам!
— …солдаты уже не верят в победу! — распинался всё тот же пьяный оберет. — Знаете, что они поют в личное время? «Мертвого барабанщика» и тому подобное — чем русские забивают наш эфир, мешая командам! Хотел бы я знать, русские в сорок первом пели «Лили Марлен»? И откуда идут слухи, среди наших — что как раз русские, это подлинные арийцы, за которых вступились арийские боги? Говорят о том почти в открытую, причем даже в ваффен СС — что в восемьсот двенадцатом, как и в сорок первом, был необычный мороз, это как раз боги явились в наш мир, и все помнят, что было после? Мы сражаемся, и будем драться хоть с самим дьяволом — но без надежды победить!
«Шваль, шайзе! Если бы французы верили в победу, они бы навалились на конвой с той стороны — и тогда море покраснело бы от крови унтерменшей! Если бы итальянцы верили в победу, они не допустили бы, чтобы вторая американская эскадра сумела бы вмешаться! Только свои, доблестные и непобедимые германские воины, сражались в этой битве, не жалея себя!» Бешеный взгляд Тиле остановился на французах — что они делают здесь и по какому праву празднуют победу, к которой не приложили никаких усилий?
— Эй, лягушатники! Всем встать! Хайль Гитлер!
За немецкими столами все вскочили, вытянув руку, взревели в ответ. Но итальянцы демонстративно остались сидеть молча! И их примеру последовали многие из французов! Бунт?! Неуважение к рейху?! Гестапо сюда!
Французы дрогнули, нестройно встали, протянули руки в приветствии. Адмирал однако остался недоволен — не слышал в голосах рвения, многие из лягушатников едва мычали что-то, а некоторые и вовсе молчали.
— Так, а теперь повторить, и только французам! Хайль Гитлер — и громче, французская шваль!
Подчинились, а куда денутся! Кажется, Бисмарк говорил, что для заключения союза нужны наездник и осел, причем в роли первого всегда Германия. Так и Еврорейх — чтобы было пушечное мясо, сдохнуть вместо нас за наш интерес, иначе все эти жабоеды нужны нам лишь как рабы! Хорошие, старательные рабы, низшие особи, в которых нет ни капли арийской крови!
— Ну вот, уже почти хорошо — а теперь еще раз хайль, да чтобы стены тряслись! Отлично — теперь почти на людей похожи! Дозволяю сесть!
Сразу полегчало, и настроение поднялось. В конце концов, самое неприятное — это будущий гнев и удивление фюрера: «Как, вы не принесли мне победы?» Так ведь и безусловным поражением это тоже не назвать — и было бы хуже с репутацией победителя получить приказ ловить Полярного Змея! «А я еще не готов — число моих жертвенных барашков явно не дотягивает до ста тысяч! Хотя, может быть, генерала Достлера спросить — а вдруг он такой же, как я? Не только раненых, чтобы не везти и не лечить — но и вполне здоровых пленных расстреливал сотнями по любому поводу, и говорят, что в России он делал то же самое. А вдруг и такие жертвы подойдут — думаю, рейхсфюрер не откажется выделить мне недостающее число пленных? Чтобы их убили перед курганом, на вершине которого буду стоять я, великий и непобедимый, будущий Вождь германской нации — как Аттила полторы тысячи лет назад! А когда я обрету Силу — бойтесь тогда все — и янки, и русские, и этот псих в Берлине! Потому что у великого народа может быть лишь один Вождь!
Ну а флот — что флот? Не всё еще потеряно. Если реквизировать „Имперо“ у макаронников и „Страсбург“ у лягушатников, а также все их крейсера и эсминцы, посадить на них германские экипажи. „Цеппелин“ заменить — у макаронников строится авианосец „Аквила“, почти уже готов, в отличие от французского „Жоффра“, который пока лишь груда железа на стапеле. Итого выходит, через полгода, пять линкоров (отремонтированный „Фридрих“, „Шарнгорст“, „Страсбург“, „Рома“, „Имперо“), один авианосец, семь тяжелых крейсеров (французы, четыре тип „Сюффрен“, два тип „Турвиль“, итальянский „Гориция“), два легких крейсера у французов („Гарисольер“ и „Жан-де-Винн“), еще у итальянцев — надо посмотреть, сколько у них в строю — и свыше тридцати эсминцев, считая французские лидеры, которые не слабее „нарвиков“. Корабли есть, дело лишь за экипажами (тот оберет из пехоты может заткнуться — подумаешь, всего лишь дивизию сформировать!). Поскольку доверять союзникам категорически нельзя. Особенно итальянцам, они уже на грани бунта, отчего-то убежденные, что я сознательно подставил их под расстрел (вообще-то это так и есть, ну отчего вы не сдохли, прихватив с собой всю американскую эскадру?). Это я и скажу фюреру! Гнусное предательство — и если флот рейха всё равно был на грани победы, что было бы, выполни французы и итальянцы свой долг до конца! Итальянский адмирал, к его счастью, погиб — ну а если Дюпена, это надутое ничтожество, расстреляют, жалеть нисколько не буду!»
Застолье плавно перетекало в неофициальную фазу. Становилось откровенно скучно. «Шарлемань» (интересно, как этот кабак назывался до войны) считался очень приличным заведением, и «дам полусвета» сюда не пускали. Так что единственным женским обществом в зале были жены французских офицеров, немногочисленные связистки-немки и еще меньшее число «приличных» француженок. А что может быть истинной наградой солдату после тягот и лишений в боях и походах? Тиле с неудовольствием подумал, что сейчас придется вернуться в особняк (в охраняемом квартале, выделенном для размещения высших чинов) и провести остаток вечера в одиночестве.
И тут он встретился взглядом с женщиной — довольно красивой, лет тридцати, в эффектном вечернем платье. Она улыбнулась в ответ и, кажется, явно была не против более близкого знакомства. Указав на даму, Тиле спросил у офицера-порученца от СД, кто это такая. На «полусвет» явно не похожа. И замужем ли?
Графиня Мари Липская. Отец у нее был то ли русским, то ли поляком, но перебрался во Францию еще до той Великой войны, женился на француженке. Родилась в 1912-м, в Париже, еще десять лет назад перебралась в Тулон — по слухам, из-за романа с каким-то морским офицером. Образованна, свободно говорит по-немецки и по-итальянски. Благонадежна, в подозрительных и порочащих связях не замечена. Владеет здесь чем-то вроде клуба, где бывает весь высший свет, и германские офицеры тоже. Этим и живет — перепродажа антиквариата, произведений искусства, старых книг, а также посредничество в торговых сделках и информация, она в Тулоне знает всех сколько-нибудь значимых. Ну и женщины — нет, герр адмирал, не бордель, хотя по сути… У нее есть подруги, такие же приличные дамы, замужние и нет. Им тоже хочется бывать в обществе, а не скучать дома, и они посещают клуб, и нередко находят мужчин, с которыми встречаются постоянно — ясно, что и графиня имеет что-то с этого, за услугу. Живет богато, явно не стесняясь в средствах. Постоянного мужчины не замечено.
Для Тиле всё стало ясно. Он, фактически командуя морскими силами Еврорейха на западном направлении, держал свой флаг в Нарвике, Бресте, Ферроле, Гибралтаре — но вот в Тулоне не бывал. В то же время «адмирал-берсерк», кавалер всех мыслимых наград кригсмарине — и Рыцарского креста с Мечами, Бриллиантами, Дубовыми листьями и Почетного кортика (который ему вручил в Берлине лично рейхсфюрер, номинально командующий ваффенмарине) — адмирал, принесший Германии «победу, равную Скагерраку», был фигурой, знакомство с которой — уже капитал. А значит, эта курица (умна, образованна — значит, с напыщенным видом может рассуждать о самых заумных материях, и не больше!) будет безумно горда назавтра рассказывать «в обществе», как беседовала, а может и не только, с самим Тиле. «Что ж, курица, будут у тебя после такие воспоминания! И не только о беседе».
Дама охотно села к его столику. И то, что было дальше, полностью оправдало ожидания Тиле — любезности, красивые слова обо всем, что в «обществе», согласно этикету, может служить темой пристойной беседы. Дура, неужели неясно, что мне от тебя нужно лишь одно? Ведь старый солдат, давно не слышавший слов любви, заслужил большую награду, чем какие-то слова!
— Куда поедем?
— О, герр адмирал, а разве вы не хотите посмотреть на мой клуб и произведения искусства, что я там собрала — сейчас там никого нет, и никто нам не помешает! И это совсем рядом, буквально в нескольких кварталах!
![Айзек Азимов - Второй Фонд [Вторая Академия]](/uploads/posts/books/116879/116879.jpg)
