Калгари 88. Том 3 (СИ) - "Arladaar"

Несмотря на стол, небрежно заваленный книгами, учебниками и тетрадями, на висящие и раскиданные где попало вещи, на стены, оклеенные фотографиями кинозвёзд и своими рисунками, была у Аньки вещь, сразу же ставящая её выше всего этого. У стола стоял мольберт. Пусть простой, почти детский, но на нём лежал рисунок, нарисованный маслом так мастерски, что казалось, будто его нарисовал некий маститый художник, а не девочка двенадцати лет. И сюжет-то донельзя прост — белая стена, через которую протянулась овальная тень от чего-то, невидимого и находящегося за плоскостью обзора. У стены синяя тумбочка. На тумбочке зелёное яблоко и согнутая пополам записка. Что на записке, непонятно, но вся картина была в тусклых, тревожных оттенках, и создавалось впечатление, что в записке нечто печальное.

Арина больше не сомневалась ни капли — эта сопливая пакостная девчонка двенадцати лет — её мать. В этом она убедилась окончательно и бесповоротно, уже в десятый раз. Эта картина — первое материальное доказательство связи двух миров. Потому что эта же картина висела на видном месте в зале их квартиры сначала в Иженске, потом в Москве. Бережно. В рамочке под стеклом. «Моя первая стильная вещь, — усмехалась Анна Александровна. — После неё, собственно говоря, я и нащупала свой стиль — игру светотени. Эта картинка сделала меня как творческую личность».

— На что смотришь? — Анька выглянула из-за плеча Арины. — Ах это… Фигня! Сейчас порву! Не нравится мне она совсем! Тусклая и страшная!

Опять двадцать пять… В голову Аньке лезли самые бредовые мысли…

— Пожалуйста, не надо! — попросила Арина. — Она мне очень нравится.

— Оставлю, если только распишешься на ней! — лукаво улыбнулась Анька, взяла картину, ручку и подала Арине.

Так на картине с обратной стороны появилась подпись Арины Стольниковой…

Глава 28

Контрольный прокат короткой программы

Борис Николаевич Ельцин, первый секретарь горкома КПСС Москвы, после наставления Горбачёва ретиво взялся за работу. А больше всего в работе он любил всевозможные инспекции и следующие за ними разносы и поучения на повышенных тонах. Вот и сегодняшний рабочий день начал с инспекции городской торговли. Заехал сначала на овощную базу, а потом в Гастроном номер 1, бывший Елисеевский, с которым недавно было связано крупное дело о взяточничестве.

Впрочем, информацией о том, что торговое предприятие посетит новоиспечённый первый секретарь горкома, служащие гастронома давно уже обладали, и перед открытием массово выставляли на витрины дефицитные деликатесы — копчёную колбасу, осетровые балыки, красную икру, кофе, шоколад и прочие редкости. В магазин ночью привезли две машины «Докторской» колбасы с мясокомбината. В продаже появилась пепси-кола. Магазин до последнего держали закрытым, повесив табличку «Санитарная уборка», и открыв чуть не на полчаса позже обычного. Зато когда он открылся, покупатели ходили по залам и не верили своему счастью. Тут же приехал и Ельцин с директором Моспродторга Зиновьевым. Ельцин ходил по торговому залу, смотрел и всё больше озлоблялся. «Колбасу тут копчёну и икру красну жрут, понимашь ли… А в Свердловске масло и колбаса по талонам. Ну я вам тут устрою…», — недовольно подумал он. Впрочем, вслух ничего не сказал, только похвалил директора.

— Хорошо работаете, товарищ Зиновьев, так держать.

Обещание съездить в Свердловск он помнил, и в этот же день позвонил первому секретарю Свердловского обкома Петрову, чтобы напомнить об этом… Появилась тут кое-какая мысль…

… Утро среды в ДЮСШОР номер один города Екатинска началось с суеты. И виной всему были те самые контрольные прокаты, которые днём ранее пережил Ксенофонтов. Левковцеву откровенно не повезло, и с утра он ходил озлобленный — не могли ответственные товарищи в начале недели прийти, когда группа катала первую фазу ледовой подготовки. Сегодня по плану была отработка коротких программ в полном варианте, с максимальным уровнем сложности. Это очень важно! Утром на планёрке Левковцев открыто высказал это Каганцеву, но понимания не встретил.

— Мы, товарищ Левковцев, не в бирюльки тут играем, а спортом занимаемся на государственном уровне, — строго сказал директор спортшколы. — Нам государство деньги платит за нашу работу. А сейчас хочет посмотреть, чего мы добились. Чего ваши спортсмены добились, вы как тренер и я как директор. Стоит ли вообще нам хлеб давать. Так что, Владислав Сергеевич, приготовьте учеников к максимальной отдаче. А от себя скажу — плох тот спортсмен, который, как нюня, зависит от обстоятельств. Спортсмен в любой момент должен быть готов вступить в борьбу! Всё. Вы свободны. Работайте. В 10 утра мы придём на каток.

Придя в тренерскую, Левковцев сел за стол и, пока перебирал бумажки, задумался. Он-то знал, что в фигурном катании психика, или, как говорили профессионалы, «проблемы с головой», играли огромную роль. Скажи фигуристам, что придётся показывать свои наработки ответственным лицам, и могут затрястись руки и ноги. И, как пить дать, выступление не получится. Но и молчать тоже нет смысла — начальство спортсмены видели и знают в лицо. А вот найти нужные слова можно попытаться. Или схитрить.

Когда фигуристы вышли на общефизическую подготовку, Левковцев попросил минуточку внимания.

— Ребята, хочу вам сказать одну важную вещь. Мы сегодня не одни. Ваш уровень подготовки сильно возрос. И это не осталось без внимания — мы же не в вакууме катаемся. Мне попросили передать огромную благодарность за всё, что вы делаете. У вас мощная группа поддержки на всех уровнях. Так что… Я полностью уверен в вас.

Однако фигуристы молчали и ждали, что будет дальше. Для них, которых хвалили на высоком уровне очень редко, такое изменение мнения начальства о себе казалось невозможным и подозрительным. Кроме Арины. Она сразу поняла задумку Левковцева. Ей ли не знать подобный ход троянским конём для мотивации спортсменов… На каток «Хрустальной звезды» постоянно ходили все, кому не лень — от спортивных журналистов до министра спорта Российской Федерации. Кататься перед высокими гостями не у всех получалось чисто, но отказать было невозможно. Сегодня откажешь в просмотре тренировок, а завтра про тебя забудут. И в плане известности, и в плане денег. Поэтому и Бронгауз постоянно говорил, что все инспектирующие восхищаются и радуются лишь одной возможности лицезреть таких уникумов в неформальной обстановке.

— Это очень хорошо, Владислав Сергеевич! — заявила Арина. — Высказанное вами обстоятельство окажет какое-то влияние на тренировочный процесс?

— В технической части нет, — заявил Левковцев. — Делаем то, что положено по плану. То же, что и всегда. Не прыгаем через голову и дышим спокойно. За вами не стоит Москва, фигурально выражаясь.

Фигуристы тут же повеселели, и даже Муравьёва, у которой была самая подвижная психика, сбросила намечавшееся уныние. Когда вышли на ледовую тренировку, Левковцев чуть не перекрестился, как делала бабка, — настрой у фигуристов был боевой, никакой тряски не намечалось. Они даже не обратили внимания на пять человек, сидевших в судейской зоне.

— Ребята! Сегодня, как я и предупреждал, у нас по плану полный прокат коротких соревновательных программ, — заявил Левковцев и продолжил: — Катаем легко, свободно, храним дыхание, следим за таймингом. Порядок выступлений вы знаете. Горинский, на старт!

Артур, не глядя на судейскую зону, выехал в центр катка и замер в вальсовой стартовой позе — голова склонена вниз, правая рука согнута за спиной. Как только зазвучали первые аккорды вальса «Дунайские волны», Горинский начал прокат. Мощно и уверенно, как всегда, зашёл на стартовый каскад из двух тулупов и прыгнул его. Высоко, пролётно, с прекрасным выездом. «Принц льда», — подумала Арина, наблюдая за прокатом одногруппника с развевающейся по ветру копне белокурых волос.

Катался он очень уверенно, и всю программу исполнил на отлично — придраться абсолютно не к чему! После того как музыка стихла, Левковцев захлопал в ладоши: — Молодец, Артур, справился! Иди отдохни. Савосин, на старт!