Олег Бажанов - На изломе
– Не богохульствуй, Андрюша! – с укором произнесла Анна Семеновна. – Народ сейчас потянулся к вере.
– Ага. Бабули, – не сдавался Ващенка, – всегда тянулись перед смертью.
– К вере, Андрей, и мы с тобой потянулись, – возразил ему Иванов. – А про церковь ты верно отметил. Отсталость и нежелание перемен. Все по старинке.
– Это называется «консерватизм»! – вставил умное слово Ващенка.
– Но не Господь Бог наши церкви проектировал и службу организовывал, – продолжал Иванов. – Это людских рук дело. Поэтому я и говорю, что русских людей еще нужно воспитывать и учить: и вере, и культуре, и любви. А верить в Бога можно, и не ходя в церковь. Бога можно знать и в душе.
– И попов наших тоже нужно учить и воспитывать!
– А они что, не люди? И попов, и министров, и президентов. Весь народ. Лучше – с самого детства.
– И кто же их будет воспитывать? Господь Бог? – все не унимался Ващенка.
– Родители, – спокойно ответил Иванов.
– А я в церковь хожу. Мне там легче становится, – произнесла Анна Семеновна.
– Что-то вы, ребята, еще не пили, а за глобальные темы уже взялись? – попыталась прекратить полемику Тамара. – Может, вернемся к ужину?
– Андрей, меняй тему, – распорядился Иванов, чувствуя, что очень устал от всего, что навалилось на него в последний месяц. И добавил: – Простите. Я, наверное, пойду. Огромное спасибо за ужин. Не провожайте…
Иванов встал и под удивленными взглядами присутствующих вышел на улицу. Ему вдруг захотелось побыть одному.
Утром на стоянке перед стоящим с открытыми капотами вертолетом Ващенка расспрашивал Иванова:
– Чего ты вчера ушел? Я лично ничего не понял.
– А нечего понимать. Что мне там делать?
– Тамара очень расстроилась.
– А мне что с того? – равнодушно бросил Иванов.
– И правильно, Саня, Тамара – баба очень умная и опасная. Захочет – ты как миленький у нее на цепи бегать будешь. И не заметишь, как в ошейнике окажешься.
– Не дура. Но цепь – не для меня. И бегать тоже не буду. Мы с ней – только друзья!
– А ты подумай, – наседал Ващенка, – мы с тобой и так уже пляшем под ее дудку. Позавчера она просила меня целовать ее в твоем присутствии. Вчера она просила привести тебя обязательно.
– Что? – удивился Иванов.
– Просила обязательно тебя привести, – повторил Ващенка.
– И ты, скотина, привел и ничего мне не сказал?
– Да я тебе все время намекал! – Ващенка состроил обиженную физиономию. – А на «скотину» отвечаю: сам такой!
Иванов рассмеялся. Его развеселил факт, что он уже в который раз не замечает того, что лежит на поверхности. А Тамара действительно настойчивая женщина.
– Ты прав. Я снова в дураках, – примирительно произнес Иванов. – Не обижайся.
– Снова тебе везет, – уже миролюбиво, но с оттенком легкой зависти произнес «правак». – Что в тебе такого бабы находят?
– Не прибедняйся. Маринка твоя – классная девушка! Пойдем лучше прогуляемся.
Они вышли из вертолета и побрели по бетонной рулежной дорожке в сторону взлетно-посадочной полосы. Гудение и свист авиационных двигателей над аэродромом не стихали ни на минуту. Аэродром работал, как конвейер. На взлетную полосу один за другим садились, заруливали на стоянки, уступая место, и взлетали самолеты и вертолеты разных типов. Иванов любил смотреть на взлетающие машины, когда красота, мощь и сила сливаются в одно стремительное движение – разбег, отрыв и рывок в высоту! Только там, в небе, летчик чувствует себя свободным и счастливым. Там он – хозяин положения, своей судьбы. Там он ощущает себя ближе к Богу. И все красоты земли и неба принадлежат только ему.
Сегодня в основном работали штурмовики «Су-25». По одному и парами они, тяжелогруженые, уходили в небо. Самолет «Су-25» внешне машина очень симпатичная: с острым носом, гармонично сливающимся с корпусом красивым остеклением пилотской кабины, двумя двигателями под основанием крыльев, рельефно выделяющимися на фюзеляже, и со множеством точек подвески для боезапаса под крыльями. Из-за этих точек подвески, крылья самолета спереди напоминают два гребня с зубьями для волос. Но в полете эти машины смотрятся очень эстетично.
– Какая силища! – прокричал Ващенка, пересиливая грохот двигателей очередной взлетающей пары. – Когда мы-то взлетим?
По заданию сегодня экипаж Иванова должен был возить секретную почту. Но машина с документами почему-то задерживалась. Еще через час ожидания на стоянку к вертолету прибежал солдат-посыльный и вызвал командира экипажа и летчика-штурмана к командиру эскадрильи. Оставив борттехника на стоянке, Иванов и Ващенка вместе с прибежавшим солдатом отправились к командиру.
– Задание меняется, – сообщил им командир. – Слушайте новую задачу. Сейчас приедет фотограф с оборудованием. Пойдете в тот район, где работали позавчера с разведчиками. Сфотографируете и ферму, и село. Высота фотосъемки – восемьсот-тысяча метров над рельефом. Скорость – сто километров в час. Соблюдать осторожность и меры безопасности. Сопровождения не будет. Вопросы?
Командир эскадрильи выжидающе посмотрел на Иванова, который заносил информацию в планшет, потом на Ващенку, колдовавшего над картой.
– Все ясно, товарищ полковник, – ответил Иванов. – Задачу выполним.
– Тогда вылет – по готовности. Летчик-штурман свободен. Иванов – останься.
– Слушаюсь. – Ващенка, собрав карту, удалился за дверь, жестом показав Иванову, что будет ждать его там.
Когда за Андреем закрылась дверь, командир полка сказал:
– Разведчики ходатайствуют о вашем награждении орденами Мужества. Официальная бумага пришла. Но у командования есть другая официальная бумага, – командир полка озабочено посмотрел на Иванова. – И человек тут хочет с тобой побеседовать.
Комэск поднял трубку телефона и коротко произнес:
– Мы в кабинете.
– А кто это? – поинтересовался Иванов, когда командир положил трубку.
– Вашим крайним полетом в горы заинтересовалась ФСБ. Прибыл представитель. Будет беседовать со всеми экипажами. Решил начать с тебя.
– А при чем тут ФСБ, когда мы работали по заданию ГРУ? – у Иванова шевельнулось нехорошее предчувствие.
В этот момент отворилась дверь, и в комнату вошел невысокий крепкий мужчина лет сорока в новеньком камуфляже.
– Здравствуйте. Подполковник Турин, – вежливо представился он Иванову.
Иванов назвал себя, не вставая из-за стола, за которым сидел. Расположившись напротив и достав из черной кожаной папки бумагу и ручку, гость задал первый вопрос:
– Скажите, майор, вы были на последней операции (он назвал населенные пункты) ведущим группы?
– Да, я, – ответил Иванов и уточнил: – В авиации принято говорить «крайний» и не употреблять слово «последний». Примета плохая.
– Была ли необходимость бомбить село? – фээсбэшник пропустил мимо ушей замечание Иванова.
– Мы не брали на борт бомбы, товарищ подполковник. Только ракеты, – ответил Иванов.
– Хорошо, – согласился фээсбэшник. – Расскажите о задании подробнее. С самого взлета до посадки. И зачем вы вообще пошли на это село?
– Но с нами работали представители Главного разведывательного управления. – Иванов посмотрел на командира полка, потом на фээсбэшника. – Могу я узнать, почему вы не спрашиваете их?
– Спросим, – жестко произнес гость. Потом показал свою осведомленность: – Старшим у них был майор Быстров? Так?
Иванов кивнул, фээсбэшник помолчал, потом достал из своей папки другой листок бумаги с печатным текстом и зачитал:
– «Во дворе дома уважаемого жителя села зияет огромная воронка от мощной бомбы. От дома хозяина остались только куски стен, разрушены пять соседних домов, многие строения в селе получили повреждения, погибли двадцать девять мирных жителей, включая стариков, детей и женщин, повреждена сельскохозяйственная техника». Вам этого мало?
– Что это? – Иванов понял, о чем идет речь, и нехорошее предчувствие стало нарастать в нем с каждой минутой. Нельзя было допустить, чтобы из летчиков сделали «козлов отпущения», поэтому свои ответы Иванов решил вначале анализировать. Главное – не спешить отвечать.
– Это репортаж о вашем налете на мирное село, – сухо бросил фээсбэшник. – Что вы об этом можете сказать?
– Пропаганда, – спокойно ответил Иванов.
– Так что, ничего не было? Врут журналисты?
Иванов понял, что фээсбэшник готов вылезти из кожи, но доказать виновность летчиков. Значит, Иванову свои слова необходимо подкреплять только фактами, а доказательства остались на территории, занятой противником.
– А вы не знаете, товарищ подполковник, как наладил работу с журналистами Удугов? Еще раз говорю: пропаганда, – стоял на своем Иванов. – Или, как говорит один из моих летчиков, «Бред сивой кобылы в глухую сентябрьскую ночь»!
– Не язви! – сделал замечание присутствующий при разговоре комэск. – Рассказывай все как было.
