Владилен Машковцев - Время красного дракона
Военный прокурор провел Лену в камеру свиданий и раскланялся:
— Прощайте, не взыщите.
Григория Коровина привели в наручниках, лицо его все еще носило следы побоев, из-под рубахи проглядывали бинты.
— Гришенька! — заголосила Лена, хватаясь за разделявшую их решетку.
— Как ты там? — заморгал Григорий, еле удерживаясь от слез.
— С комсомолу исключили, с работы выгоняют...
— А квартеру не отымают?
— Отобрали, с конфискацией. В одном платье вытолкнули. И Эмму Беккер выгнали.
— Все отняли?
— Все, Гриша, даже пальто и полушалок.
— Вот изверги.
— Куклу токо отдали, Гриша.
— Трубочиста?
— Да, Трубочиста.
— Ты сбереги его, Лен.
— Что же делать-то, Гриша? Может письмо Сталину послать?
— Не знаю, Лен.
— А правда, что ты убил кого-то, Гриша?
— Правда, Лен.
— И что будет теперь?
— К вышке приговорили. Судьба, знать, такая.
— Я ведь в положении, Гриша.
— Сын родится, назови Григорием.
— А коли дочурка?
— Ежли дочка, наименуй Надеждой или Верой.
— Я Фроську, Гриша, видела. Она в колонии. Видела я ее за колючей проволокой.
— Передай, что деда ее к расстрелу пришил суд. Мы в одной камере. Охранник схватил Гришку Коровина за шиворот, начал выталкивать из клетушки:
— Нельзя вести запретные разговоры, Окончено свидание!
— Прощай, Лен! — выкрикнул Григорий, уходя в свою камеру — смертников.
На околотюремной площадке Лена увидела знакомых девчонок из казачьей станицы — Груню Ермошкину и Верочку Телегину.
— А вы почему здесь?
— Мы передачу принесли.
— Деду Меркульеву и дяде Серафиму?
— Да, им.
Лена знала, что у Телегиных в тюрьме какой-то родственник, дядька Серафим, по прозвищу — Эсер. Но свое родство с ним они скрывали. Многие тогда отказывались от своих родственников. Из тюрьмы Лена пошла в прокуратуру, к Соронину. Прокурор принял ее холодно.
— Вы по какому вопросу?
— Я жена Коровина. Как бы на помилование подать заявление?
— Наша прокуратура его делом не занималась. Мы только ордер на арест подписали.
— Может, его помилуют? — просительно посмотрела Лена на прокурора.
— На помилование заявление от него было. Ответ из Москвы еще не пришел. Но не питайте напрасных надежд.
Соронин не терпел женских истерик и слез, обмороков и умоляющих падений на колени. Лена Коровина не заплакала, не упала без сознания, не бросилась на колени. Она вышла тихо, осторожно и мягко прикрыв за собой массивную дверь прокурорского кабинета.
— Слава богу, хоть эта все поняла, — сунул в рот леденец Иван Петрович, отучаясь от курения.
Он знал, что гражданку Коровину должны не сегодня-завтра арестовать. И не как жену врага народа, а как соучастницу антисоветского заговора, антисемитку, разоблаченную студенткой Лещинской. Соронин только что подписал ордер на ее арест, привезенный Пушковым. Прокурора несколько смущало, что в заявителях-разоблачителях гражданки Коровиной был и некий хлыщ Попов, известный кражами книг в библиотеках. Но ведь, возможно, он ворует редкие издания из любви к искусству... Так сказать, красивый порок. И НКВД его опекает, в осведомителях держит.
Не знал Соронин лишь одного: не так уж далек был тот час, когда он сам окажется в тюрьме. Его ожидало возмездие за доносы на Завенягина, за арест Голубицкого. Соронин был маленькой пешкой, которой решили пожертвовать в большой игре, для улучшения позиций.
На подходе к станице Лену Коровину встретил пацан сорви-голова, братишка Груни Ермошкиной — Гераська. Рядом крутился и Кузя Добряков.
— Не ходи к бабке, там были мильтоны, собаку стрельнули, — сообщил Гераська.
— Чего мне бояться? — вздохнула горько Лена.
Дома у бабки Коровиной все было разбросано и перевернуто.
— С обыском нехристи копытили. И на твоеную аресту у них гумага нацарапана, — молилась бабка у иконостаса.
— На мой арест? А я что сделала?
— От бога вы отступились. Основу потеряли. И страдать вам попусту. За бога можнучи и в костер. А вам за што?
Икона Богоматери была расколота, побита. Ясно, что милиция разгромила иконостас, растоптала, а бабка после их ухода собрала обломки, как бы слепила, восстановила. Почему у них такая ненависть к собакам и старым иконам? Стреляют из наганов в собак, разбивают иконы. Собаки на них лают, бросаются. Но ведь иконы молчат. И Лена впервые разглядела, что иконы молчат осуждающе. Они как судьи столетий, пророки России, веры, напоминали каждому ничтожеству, что он червь. Иконы озаряли только великих духом.
Лена встала на колени, перекрестилась:
— Пресвятая мать Богородица, спаси моего Гришу!
— Все вы к богу, когдысь перух жареной в жопу клюнет, — заворчала бабка Коровина.
Пресвятая мать Богородица, смотрящая на бабку, отвернулась от старой, высветлила Леночку печально, уронила слезу. И слеза эта прожгла настил избы, погреб темный, камни. Прожгла слеза Богородицы шар земной. Трещина на иконе проходила шрамом через лицо Пресвятой Богоматери, ее шею и грудь. Трещина эта разрывала Россию, мир.
— Прости меня, баб, если виновата, — омертвелыми губами проговорила Лена.
— Бог вам судья.
Лена Коровина пошла на завод. На блюминге работала ее подружка, которой она была должна три рубля.
— Арестуют меня, а я деньги не вернула. Нехорошо как-то получится. Вроде бы нечестность с моей стороны.
На блюминге Лену Коровину хорошо знали. Она когда-то здесь работала в табельной, а в химлабораторию мартена перевелась позднее, с окончанием курсов. Оранжевые слитки катились по рольгангам к валкам. Громыхал по рельсикам шустрый слитковоз, гремел колесами на стыках. В утробах нагревательных колодцев буйствовали вулканы пламени. Лена вернула трешку подруге, поблагодарила ее. Подружка смутилась:
— Я уж и забыла. У тебя такое горе, а ты по мелочам ходишь.
— Я же должна тебе, неудобно как-то.
— Ты не в себе, Ленка. Иди-ка лучше домой. И мне с тобой опасно разговаривать. НКВД о тебе справки наводит, выспрашивают, с кем ты общалась. Следят за тобой. Видишь вон — два типа. Я ухожу, до встречи! Прощевай!
Сексоты Шмель и Разенков сопровождали Лену Коровину от самой станицы до блюминга. Лена прошла через цеховой пролет. Она остановилась на мгновение, пронзилась острой, смертельной тоской, вспомнила свой детдом в Шумихе, приветливый дом Яковлевых, приезд в Магнитку после школы ФЗО, свадьбу с Гришей, потерянное так внезапно счастье любви и семьи. Лена Коровина покачнулась, шагнула шатко и вдруг убыстрила шаги, разбежалась, зажмурила глаза. И весь цех видел, как она прыгнула и полетела ласточкой в огненное жерло нагревательного колодца.
Цветь двадцать первая
«Дарую вам власть наступить на змею и на скорпионы, и на всю силу вражью», — было подчеркнуто красным карандашом в Библии, изъятой при обыске у бабки Коровиной. Придорогину библейское изречение понравилось. Про НКВД, можно сказать, написано. Бога, конечно, по науке нет. Давно бы его сбили зенитными орудиями, окружили и арестовали. Но пророчества и высказывания в Библии есть мудрые, хотя и не соответствуют...
Начальник НКВД прочитать всю Библию не мог, не было времени, сил. Но священная книга лежала у него в ящике стола, и он при каждом удобном случае доставал ее, открывал наугад и почитывал. От тех, кто приходил в кабинет, Придорогин книгу прятал. Неудобно как-то, что люди могут подумать? Начальник НКВД читает Библию! От Порошина Придорогин священное писание не прятал. С Порошиным поговорить можно, попросить его объяснить непонятные строки. У Порошина феноменальная память, он знает эту книгу почти всю наизусть. Сегодня с ним должен состояться трудный разговор. Придорогин ожидал, когда он войдет в кабинет. На столе начальника НКВД лежали рядышком револьвер и Библия.
— Можно, Сан Николаич? — стукнул в приоткрытую дверь Порошин.
— Входи, Аркаша, — раскрыл священное писание Придорогин. — И садись-ка супротив, беседа долгая предстоит.
— Я внимательно слушаю, Сан Николаич.
— Ты вот мне скажи, Аркаша, какое изречение в этой реакционной книге можно признать самым правильным и мудрым? — не решился шеф начать разговор сразу по делу.
Порошин как бы отшутился, процитировав четко:
— Блажен муж, который не ходит на совет нечестивых и не стоит на пути грешных, и не сидит в собрании развратителей. Псалом первый!
— Ты шуткуешь, Аркаша. А я сурьезно спрашиваю. Ты из этой книженции такое — самое главное проговори, штобы ко всему миру и на все времена пророчески относилось.
— Надо подумать, сразу ответить не могу.
— Вот и помысли не спеша. И когда-нибудь приди с ответом. Я не тороплюсь, подожду. А сейчас давай делом займемся. Ты видел Телегина, который из Челябы прибыл?
— Видел, Сан Николаич.
— Знаешь, для чего он с командой приехал?
— Догадываюсь. Кто-то из больших руководителей будет арестован, отправлен в Челябинск.
