Александр Владимиров - Таинственный монах
— Помогите, насилуют! — Вскричала она.
Ермилов подлетел, схватил насильника за шиворот и оттащил от жертвы.
— Ты, что сволочь делаешь?! — Прорычал Игорь и со всей силы ударил того по лицу, землистого оттенка.
Тот отлетел к дереву и ударился об ствол. Потерял сознание.
— Тебя, как звать то? — Поинтересовался спаситель.
— Ефросиньей.
— Как же тебя угораздило?
Девушка промолчала. Ермилов оглядел ее с ног до головы. Платье разорвано, коленок оцарапан, на губе кровь. Явно гуляла вдоль берега, а тут сексуально озабоченный. Маньяков и во времена Игоря было достаточно, а сейчас, когда вокруг бушевала Гражданская война и подавно. А тут еще девушка да еще красоты неописанной, да к тому же одна.
За спиной раздался шорох. Девушка побледнела и побежала. Ермилов вовремя развернулся. Худощавый насильник поднялся. Вытер выступившую на лице кровь рукавом. Подправил френч и направился на неожиданного возникшего героя.
— Су… — проворчал он, поглаживая коротко стриженые усики.
Игорь встал в боксерскую позицию и, дождавшись, когда тот приблизится, нанес удар. Насильник отлетел и вновь ударился об уже облюбованное дерево.
— Козел, — выругался Игорь.
Хотел было уже идти, девица слава богу, уже убежала, но передумал. Неожиданно стало интересно, кого это он так отоварил. Рожа Игорю показалась до боли знакомая, словно видел ее. Подошел, присел и стал обыскивать карманы. В одном обнаружил бумагу мелко исписанную.
— Экая шишка, — проговорил Ермилов. — Член коллегии народного комиссариата внешней торговли.
Неожиданно Игорь побледнел. Присел и пощупал пульс.
— Жить будет, — выругался, — сволочь.
Бумагу тут же швырнул рядом с раненым и быстро-быстро заспешил прочь.
Отдышался, уже у дома. У стены остановился и прислонился. Достал из кармана пиджака папироску. Закурил. Руки дрожали. Ермилов, по крайней мере, он должен покинуть это место, уйти куда-нибудь. Игорь узнал этого человека. Им был Генрих Григорьевич Ягода. Персонаж, внесший огромный след от своего сапога в историю России. Убей такого, пусть и в пьяной драке и все пойдет по-другому. Все!
Кинув окурок на землю, поднялся в квартиру. Дора сразу поняла, что случилось что-то неординарное. Она посмотрела на Игоря.
— Нам нужно уезжать?
— Нет. Только мне.
Девушка опустилась на табурет, стоявший в коридоре. Хотела спросить, что случилось, но сдержалась. На глазах выступили слезы.
— Я должен Фейга, должен.
Он впервые за время их знакомства назвал ее этим именем. До этого все Дора да Дора. Девушка даже вздрогнула.
— Уеду в монастырь. Скроюсь. — Сам обмолвился, причем сделал это умышленно, — Я чуть не убил человека.
Каплан хотела было сказать, что он и так стрелял в Ленина, но Игорь поднес палец ко рту:
— Тссс…
Девушка поняла. О том, что они оба участвовали в покушении на вождя знать никто не должен. Нельзя обмолвиться даже словом.
Между тем Игорь метался по комнатам. Собирал свои вещи.
— В монастырь? — Вдруг спросила девушка. — В какой?
— Не знаю. Да и тебе знать пока не нужно. Если, все будет нормально… сообщу.
На глазах Доры проступили слезы.
— Не надо. — Молвил он и поцеловал ее в губы. — Не надо.
Ермилов закинул за плечи вещевой мешок и вышел из квартиры.
На улице он остановился. Как и тогда, два года назад, взглянул на окна. Фанни Каплан стояла у окна и смотрела на улицу.
"Интересно, а с ее плохим зрением, она меня видит?" — Подумал Игорек, и помахал ей рукой.
1921 год. Молога.
Пылают станицы, поселки и хаты,
А что же еще здесь поджечь не смогли?
По нашим следам степь за степью несется.
Спасибо друзьям, что я здесь не один.
Погибнуть и мне в этой схватке придется,
Ведь я тоже русский, ведь я дворянин.
Пусть нас обдувает степными ветрами,
Никто не узнает, где мы полегли.
Пел офицер, играя на гитаре. Ермилов в рясе с серебряным крестом на груди, сидел напротив него. В руке была кружка с пивом. На глаза невольно проступили слезы. На то были две причины. Первая — песню эту Игорь частенько крутил на mp3-плейере, и сейчас она нагоняла тоскливые мысли. Причина вторая, неожиданно подумалось — что никто никогда не узнает, в какой эпохе он умрет. Если бы в будущем было известно, то его, скорее всего, вытащили. Сейчас же, находясь в прошлом третий год, надежд на спасение уже не осталось.
Не надо грустить, господа офицеры.
Что мы потеряли, того не вернуть.
Уж нету Отечества, нету уж веры,
И кровью отмечен ненужный наш путь.
Офицер замолчал, положил гитару на стол. Потянулся к бутылке и откупорил пробку. Наполнил огненной жидкостью бокал и одним глотком осушил. Взглянул на Ермилова и произнес, с грустью в голосе:
— А может с нами? За границу! А, батюшка?
— Увы, — проговорил Игорь, — здесь моя родина, и здесь мне суждено умереть.
— Я тоже хотел бы умереть на родине, — вздохнул офицер, — но этого не будет, пока по ней ходят большевики. Того Отечества, которое когда-то у меня было, теперь уже нет.
Ермилов понимал, что в его случае бегство в Европу или даже в Америку — это не выход. Повлиять на историю он может в любом месте. Даже здесь. Вот только в этом месте вероятность намного меньше.
Игорь припомнил, как полгода назад наткнулся на монастырь. Сперва он предположил, что обитель после известных событий была пуста, но ошибся. В ней расположились белогвардейцы. Небольшой полк, уцелевший в кровавой войне. Именно их усилиями монастырь теперь был превращен в небольшую крепость. Как утверждал поручик Лисицын, способную выдержать не одну осаду. У них даже был целый арсенал оружия, находившийся в небольшом домике. Появление монаха, а Игорю удалось раздобыть рясу, в ней он выглядел невинным иноком, не вызвало удивления у белогвардейцев. Его появление было воспринято благосклонно. Первое, что сделал поручик во время их первой встречи, так это попросил отпустить грехи. Ермилов это ни когда не делал, и даже не видел, как это делается. Но как утверждал его товарищ по учебке, все когда-то делается в первый раз.
Лисицын оказался хорошим парнем. До Первой Мировой Войны проматывал свою жизнь в обществе молодых девиц, но с началом мобилизации ушел на фронт, где его и застала революция. К большевикам относился нормально, пока не столкнулся с массовым дезертирством солдат. Попытался вразумить, что враг у тех германец, что идет по русским землям размеренным шагом. Когда понял, что бесполезно, присоединился к монархистам. Был в войске Деникина, но когда тот начал терпеть поражения решил податься с отрядом в Вологду, но остановился в пустоши. До Лисицына дошли сведения, что Череповецкая губерния, что лежала на их пути, уже была в руках красных. Было решено направляться за границу и уже там готовить удар по ненавистной власти.
— Боюсь, что нет, — молвил Ермилов. — Вынужден остаться тут.
— Уговаривать не буду. Да и не хочу. Это ваш выбор. Это единственное, что сейчас у нас осталось. Ну, еще совесть.
Лисицын наполнил бокал и вновь осушил его одним глотком. Закусил огурчиком. Между тем Ермилов встал. Задумавшись, стал ходить по келье. Потом вернулся к столу и взял гитару.
Четвертые сутки пылает станица.
Потеет дождями донская весна.
Не падайте духом, поручик Голицын,
Корнет Оболенский, налейте вина.
Над Доном угрюмым ведем эскадроны, —
Нас благословляет Россия-страна
Поручик Голицын, раздайте патроны,
Корнет Оболенский, седлайте коня.
Запел Ермилов. Лисицын взглянул удивленно на батюшку. Он даже подумал, что может это и не священник, а один из офицеров решивший спрятаться от советской власти за стенами обители.
— Эту песню мне исполнил один подпоручик, которого я встретил по пути сюда. Вы, Лисицын, не представляете, какие у него были на глазах слезы, когда он пел ее.
— Представляю. Терять ценности, в которые когда-то верил, очень тяжело. Вы думаете, мне легко отказаться от всего и уйти вместе со всеми на запад?
— Представляю. — Монах вдруг замолчал.
Ермилов не знал, что подумал поручик, но тот больше ничего говорить не стал. Взял гитару и молча, ушел из кельи загадочного и таинственного протоирея.
Наследующий день белогвардейцы покинули монастырь. Ушли тихо. Все были переодеты в штатское, накануне одежду привез один из крестьян. Ермилов еще удивился, отчего тот оказался на их стороне. Расспросить почему, Игорь решил при следующей возможности.
Через месяц эта возможность выпала. Крестьянин прибыл в обитель. Они с монахом часа два беседовали. Под конец разговора, Игорь попросил передать от него записку своей сестре, что жила в Рыбинске. Старик согласился.
