Андрей Ерпылев - Слуга царю...
— Слышите, полковник? Предлагает сдаться! — Ладыженский неслышно подполз к Александру, словно гранату сжимая в перемазанной подсохшей кровью ручище бутылку конической формы. — Слово офицера и дворянина дает… Подстилка челкинская, п… … … !
— Зацепило? — Бежецкий, сделав вид, что не слышит фейерверка Кирилловых непристойностей, кивнул на окровавленную кисть. — Сильно? Помочь перевязать?
— Да не моя это кровь. — Лейб-драгун отстегнул пропотевший ремешок каски, водрузил ее на ящик из-под патронов и, перевернувшись на бок, ловко откупорил бутылку, от которой, несмотря на пороховую гарь и сладковатый запах разложения, уже доносящийся со двора, потянуло знакомо и терпко. — Павлушку Воронцова перевязывал. Угораздило его, сопляка…
— Воронцова?..
— Да не серьезно, в мякоть, рикошетом от трубы, — успокоил поручик командира. — До свадьбы заживет. Если будет она, конечно, свадьба… Хлебнешь?..
В ожидании танковой атаки ясная голова уже и в самом деле была ни к чему. Для куражу, кстати, даже полезно… Александр от души приложился к початой бутылке.
Эх, все-таки настоящий коньяк ни в какое сравнение не идет с тем пойлом, которое доводилось пивать майору дома во времена оные… Все равно как хорошая магазинная водка против какого-нибудь самопального шнапса…
По жилам пробежал живительный огонек, стирающий усталость и оттесняющий на задний план зашевелившееся было отчаяние.
— Благодарю, Кирилл. — Бежецкий вернул сосуд, в котором булькало еще где-то с полстакана благородного напитка, лейб-драгуну. — Вещь бесподобная!
— Как думаешь, нас прямо тут, на месте, порешат или выслужатся — «рыжему» на забаву доставят? — Сделав добрый глоток и занюхав покрытым кирпичной пылью рукавом, князь протянул бутылку обратно. — Я бы лично, знаешь, не хотел…
— Да и я тоже, надо сказать…
В этот момент за воротами взревел мощный двигатель.
— Началось… — спешно выхлебав остаток коньяка из вернувшейся к нему емкости, Ладыженский запулил ее куда-то не глядя, нацепил на вихрастую башку каску и подтянул к себе за ремень автомат. — Сейчас попрут…
Из ворот в облаке кирпичной пыли, вселяя в душу какой-то атавистический страх, уже перло размалеванное в защитные цвета стальное чудовище, походя снесшее броневым «плечиком» одну из воротных створ и размалывающее гранитную брусчатку в труху тяжеленными траками широченных гусениц…
Ни к селу ни к городу Александру вспомнился памятный «новогодний» штурм Грозного, когда он, тогда еще капитан ВДВ, лежа под сгоревшим дотла, развороченным прямым попаданием автобусом, корректировал минометный огонь и внезапно увидел такие же вот махины, которые, повинуясь чьему-то сумасшедшему или преступному приказу, выходили на рубеж атаки неизвестно против кого, прямо под свои же мины…
Местный аналог советского еще «Т-80», в пику германским «Леопардам» и шведским «Драконам» ласково именуемый здесь «Топтыгиным», тем временем неторопливо развернулся и выполз на середину двора, лениво поводя длинным стволом шестидюймового орудия. Сидевшим внутри танкистам, похоже, было хорошо известно, что ничего сколь-либо существенного противопоставить пятнадцатидюймовой путиловской броне инсургенты не смогут при всем желании.
— Гродненские гусары, с-с-суки… — протянул Кирилл, указывая стволом автомата на пестрый значок, любовно намалеванный каким-то полковым умельцем на башне. — Твоего дружка покойного, Бекбулатова, собутыльники… А я — то, дурак наивный, все надеялся, что гвардия против своих не пойдет…
«И из могилы вы, штаб-ротмистр, меня достаете…» — пронеслось в голове у Александра.
— Гранатомета нет под рукой случайно? — безнадежно поинтересовался Бежецкий у поручика, уже отлично зная ответ.
Тот молча покачал головой:
«Вот тебе, Саша, и повод, и метод достойно сложить голову! — подумал Александр, сгребая к себе все пять ручных гранат и прикидывая, как бы удобнее скрепить эти непривычно круглые железяки в компактную связку. — В моторное отделение… Наверняка хватит. А второму в ворота уже не пройти — узковаты ворота-то, позапрошлого века еще… Может, ребята смогут…»
— Не валяй дурака, Сашка! — Ладыженский, внимательно наблюдавший за манипуляциями товарища, покачал головой. — Напрасный труд, скажу я тебе… Да и не подберешься ты к нему, срежут из башни спаренным, как перепелку…
В этот момент башенный люк танка с лязгом откинулся, и из проема кто-то отчаянно замахал белой тряпицей, явно привлекая внимание осажденных.
— Ну не иначе сдаются! — иронически заключил лейб-драгун. — Гусары ведь, полковник, оне такие… Нагонят жути, а потом сразу сдаваться… Анекдот слышал, Саша?..
— Господа! — заорал тем временем осторожно высунувшийся из люка человек в танковом шлеме, убедившись, что стрелять по парламентеру не будут, но не переставая демонстрировать свой импровизированный флаг. — Нет ли среди вас, господа, некоего графа Сашки Бежецкого, стервеца?!! Имею к нему пару слов!..
— Да это же… — забыв про возможный обстрел, привстал от изумления поручик, внезапно узнавший парламентера. — Взгляните-ка, князь!..
27
Вот уж кого никто и тем более никогда не ожидал увидеть в Центре.
Полковник шел по коридору, не обращая никакого внимания на жавшихся по стенам сотрудников, решивших, видимо, что стали жертвами коллективной галлюцинации и видят выходца с того света. Нет, не одного из других миров: к посетителям оттуда давно привыкли, сами в большинстве своем не раз бывали за Гранью, а некоторые и происходили от одного из зеркальных отражений какого-то, никому не известного оригинала, размноженного в бесчисленных множествах своих копий — очень похожих или разительно отличающихся… Полковник, похудевший, побледневший, одетый в какие-то живописные лохмотья немыслимой расцветки и фасона, словно ярмарочный фигляр, вооруженный кривой сучковатой дубиной, на которую опирался, будто на страннический посох, больше напоминал именно загробную тень, обитателя того единственного из миров, откуда никто из плоти и крови еще никогда не возвращался… Не оборачиваясь на робкие приветствия своих подчиненных, неожиданный визитер отыскал нужную дверь, ведущую в собственный кабинет, давно оккупированный его заместителем, и, пинком распахнув ее, ввалился в помещение, разом наполнив его таким букетом тяжелых «ароматов», по сравнению с которыми «благоухание» изрядно залежавшегося в гробу покойника показалось бы тонким запахом изысканного парфюма.
— Рад приветствовать вас, господин Полковник, — робко проблеял сотрудник из угла, в котором оказался совершенно неожиданно для себя, своротив по дороге стеллаж-этажерку с книгами и разлапистое, похожее на скульптуру художника-абстракциониста растение, названия которого никто не знал, — порождение неизвестного мира, игравшее у хозяина кабинета роль любимого фикуса. — Позвольте поинтересоваться вашим здоровьем…
— Не дождетесь! — рыкнул вошедший на потерявшего дар речи подхалима, срывая и швыряя прямо на ковер детали своего облачения и ничуть не стесняясь при этом присутствия постороннего. — Ванну, бритву, приличную одежду! Срочно!!!
Поняв, что неминуемая казнь за совершенное им святотатственное посягательство на неприкосновенное кресло откладывается по меньшей мере на некоторое время, заместитель опрометью, на трясущихся ногах кинулся исполнять приказ.
Обнаженным Полковник выглядел еще страшнее, чем в одежде, если так можно назвать сброшенное им вонючее рубище: казалось, мертвенно-бледная, даже зеленоватая, нездоровая кожа, бугрящаяся отвратительного вида рубцами и испещренная нарывами и гноящимися язвами, содрана с мертвеца и напялена кое как, без учета анатомических особенностей, на каркас — другого слова не подобрать, — имеющий очень общее сходство с человеческой фигурой. Местами сквозь оболочку, которой так и хотелось назвать кожу существа с головой Полковника, проступало даже что-то смахивающее на металлические крепления и лабораторные зажимы, а пульсирующие то тут то там под ней трубки совсем не походили на сосуды и артерии, к тому же располагались вовсе не там, где им положено природой.
Критически осмотрев себя в зеркале ванной комнаты, скрывавшейся за неприметной дверью в глубине кабинета, Полковник сокрушенно покачал головой и принялся извлекать из замаскированного в стене сейфа, сквозь открытую дверцу которого в жаркое помещение тут же морозными клубами повалил пар, разнообразные предметы, к гигиене и косметике имевшие самое отдаленное отношение…
Столпившиеся в коридоре сотрудники, собравшиеся вместе словно мухи на запах меда или, скорее, крысы на звуки дудочки Гаммельнского крысолова, с ужасом ожидали явления ужасного начальника, перебирая про себя все прегрешения, явные и мнимые, накопившиеся за период относительной свободы, и ежесекундно вздрагивая от доносящихся из-за нескольких дверей приглушенных звуков, порой, как казалось с перепугу, издаваемых явно не человеком…
