Владимир Тимофеев - Дорога на Сталинград. Экипаж легкого танка
— Зато у нас есть, — откликнулся Синицын. — И связь, и зрение. Ночное.
Довольный Гриша покрутил головой с надетым на нее переносным тепловизором, еще одним подарком оставшейся в будущем Елены Клёновой. В этом устройстве боец напоминал таинственного "рыболюда", сканирующего внешний мир похожими на громадные зрачки окулярами.
— Ты прямо марсианин какой, — хохотнул Марик, глянув напарника. — Видно чего?
— Ага, — подтвердил тот. — Винтовку у тебя за плечом вижу. Рожу твою хитрую, а еще…
— Всё, хорош трепаться, — оборвал Гришу Винарский. — Короче, так, парни. Сараи справа горят, видите? Отлично. Перед ними вал, еще ближе дорога. Вот вдоль нее и пойдем. Как раз немцам во фланг выскочим. Всё поняли? Тогда по коням. Лейтенант, командуй пехотой.
Развернувшись, сержант рысцой побежал к танку. Запрыгнув на броню, он нырнул в темноту башенного проема, одновременно отдавая команду на выдвижение.
А еще через пару секунд из приоткрытого люка мехвода до бойцов донесся удрученный вздох Макарыча, видимо, вновь сетующего на судьбу, так и не подарившую ему, единственному из всех, чудесный аппарат. Волшебный аппарат, дающий способность видеть в темноте. Как кот, как сова, ну или, на худой конец, как летучая мышь. Ага, как бэтмен, абсолютно неизвестный Барабашу персонаж, часа три назад (и семьдесят три года вперед) в ироничном смысле упомянутый Ольгой Фоминой. Не к ночи будь упомянутый.
Взрыкнув моторами, "семидесятка" плавно качнулась и медленно поползла наверх, преодолевая последний, относительно твердый участок подъема, выходя на оперативный простор, на поле сражения.
* * *— Танцуем, парни, танцуем… танцуем, — тихо бормотал Винарский, вглядываясь в огонь, гудящий справа, и мрак, сгустившийся вдоль поросшей лопухами дороги, с трудом просматриваемой даже в тепловизор. Затененной пожаром и земляной насыпью.
Увы, сержант, как и все советское командование, не знал того, что еще днем генерал-лейтенант Карл Роденбург, командир 76-й пехотной дивизии немцев, перебросил основные силы своего соединения к Бородкину и Конному. Туда, где, по его мнению, ожидался прорыв русских танков. Оставив на хуторе только одну батарею ПТО, три единицы бронетехники и два взвода прикрытия, оголив тем самым левый фланг обороны. Сил, как обычно, не хватало у обеих сторон, и чем-то всегда приходилось жертвовать, чем-то рисковать. Ослабляя "тонкую красную линию" в одном месте и усиливая в другом. Само село, трижды за день атакованное с воздуха Илами и Пешками, превратилось в руины. Горящие, безжизненные. Жаль только, что не смогли разглядеть летчики хорошо замаскированную батарею, работая, в основном, по южной и восточной окраинам. Но тем не менее…
Рота танков, один батальон советской пехоты — и всё, всё было бы решено. Лавина танков и мотострелков, прорвав оборону противника покатилась бы к Сталинграду, сметая спешно собранные с миру по нитке вражеские заслоны, выполняя поставленную Ставкой задачу. Увы, знать это было не дано. Пока не дано. И потому командир легкого танка не двинул свой отряд вглубь села, не обошел его с запада, не попытался присоединиться к тридцатьчетверкам, связаться с их экипажами, а через них и со штабом бригады. Он просто рванулся вперед, прикрываясь пламенем, опасаясь подхода от хутора свежих резервов противника. И, в принципе, он поступил правильно. Ведь это война. Его война. Его бой. Его задача. Только так, и никак иначе.
* * *Старая дорога оказалась хоть и заброшенной, но вполне проходимой. Правда, не очень широкой. Слева канава, справа насыпь, еще дальше — горящие строения. Итог: за фланги можно было не волноваться — через огонь и насыпь немчура не полезет, а за канавой "боевым охранением" шел Кацнельсон, скрываясь среди кустов и высокой, укутанной пеленой дыма травы. И заметить его без специальных приспособлений противник не мог, а вот сам Марик, прикладывающийся время от времени к "навороченному" прицелу трехлинейки, видел всё. Ну или почти всё, что творилось вокруг.
Метрах в тридцати перед танком трусил Синицын, благоразумно держась в тени земляного вала. Мертвенно-бледный фосфоресцирующий свет ракет, изредка взлетающих над полем боя, терялся в пламени пожаров и не давал стороннему наблюдателю возможности рассмотреть в деталях происходящее на дороге. Лейтенант, распределивший бойцов в пехотном прикрытии, двигался позади, обозревая окрестности в широкий, почти панорамный видоискатель, прилаженный к РПГ. Связь функционировала без нареканий, вызывая у сержанта чувство легкой эйфории. Или, точнее сказать, чувство глубокого морального удовлетворения. От сбывшейся мечты. Мечты любого командира любого тактического звена любой армии. Контроль каждого бойца, контроль поля боя — чего еще не хватает для полного счастья? Ну да, артиллерийской и воздушной поддержки, огневой мощи и грамотного целеуказания. Правда, подобное желание — это уже, прямо скажем, перебор. Явный. Похожий на недовольное брюзжание пресытившегося изобилием гражданина — "золота никогда не бывает слишком много". Однако сержант к подобным типам не принадлежал и наглых требований через губу выдвигать не пытался, ему было достаточно и того, что есть. Ну, почти достаточно. "Ведь неплохая связь и хороший обзор — это тоже немало".
В настоящий момент командира танка беспокоило лишь одно: "Отчего ж спокойно-то так? Неужели фрицы не озаботились прикрыть это направление?" Ответ на мысленно заданный вопрос был получен практически сразу. Из наушников. Тревожным сообщением "головного дозора":
— Кажись, мины, товарищ сержант.
— Где?
— Где-то спереди. Чуть не наступил на одну…
— Проход найти сможешь? — перебил бойца сержант. — По краю или еще где?
— Дык, щупа-то нет. И потом, долго это.
— От, дурилка, — ругнулся Макарыч, открывая свой люк настежь. — Ходь сюды, злыдень.
Синицын подбежал к танку.
— На-кось. Держи чемоданчик. И фонарь заодно… Как собирать, помнишь?.. Ну и хорошо, не зря, выходит, мы с тобой этот ИМП цельный час драконили — пригодилось.
Барабаш просунул в проем чемодан, и уже спустя пару минут вооруженный миноискателем боец медленно побрел по дороге. Зигзагом, поводя в разные стороны "кочергой", прислушиваясь к щелчкам и пискам в наушниках.
— Есть проход! — доложился Синицын, дойдя до поворота, а затем вернувшись метров на сорок назад. — Дальше всё чисто. А тут можно у насыпи пройти. Только узко очень, я сейчас с краешку встану… Ага, вот так. Руками буду показывать.
— Ну, гляди. Не дай бог, промазал. Я тебя тогда, б…, с того света достану.
— Прорвемся, командир, не впервой, — прогудел со своего места Макарыч, дергая левый рычаг. — Прорвемся.
— Ну, с богом. Помаленьку, — скомандовал в ответ Винарский.
Вскарабкавшись правой гусеницей на склон земляного вала, танк медленно пополз вдоль обочины, ведомый почти вслепую, направляемый лишь короткими указаниями командира и выверенными движениями опытного мехвода.
Секунд через тридцать мины закончились. Дальше оставался поворот. Поворот направо, за огонь, за насыпь, к селу, к батарее противника.
— Марик, вперед продвинься. Глянь, что там с немцами, — прозвучал в ПУ голос лейтенанта.
— Точно! Давай, студент, — подтвердил приказ командир танка. — А ты, Гриша, пока чемодан упакуй.
Синицын быстро разобрал ИМП и, сложив все части в переносной бокс, передал последний Макарычу. А спустя еще какое-то время доложился ушедший вперед Кацнельсон:
— Пять орудий. У ближнего ствол на нас смотрит. Рядом хмырь какой-то. С биноклем.
— Снять сможешь?
— Погоди, сержант, — остановил лейтенант танкиста. — Надо бы развернуть фрицев в другую сторону.
— Да как, блин?
— Очень просто. Гриша, дуй к Марику и еще левее, во фронт к орудию. Очередь дашь, а Марик под шумок наблюдателя щелкнет. Глядишь, засуетятся сволочи, решат, что по ним оттуда бьют, а нас не заметят.
— Хорошо, — снова согласился сержант с доводами летчика. — Будем пробовать. Только пошустрей, пошустрей, парни.
— Есть пошустрее.
Первым о выходе на позицию бодро отрапортовал Синицын:
— На месте.
И сразу за ним Марик:
— Кацнельсон в канале.
— Ты еще "в канализации" скажи, — рассмеялся сержант. — Понабрался, блин, от майора словечек.
— А так красивше звучит. Солиднее.
— Всё. Хорош болтать, — отрезал танкист. — Готовы?
— Готовы.
— Поехали.
Короткая очередь ППШ прошлась по немецкому орудию. Метров со ста с небольшим. Одновременно с ней прозвучал выстрел из трехлинейки.
— Есть! Есть! — заорал в микрофон Марик. — Готов фриц. Попал!
— Да не ори ты, — поморщился сержант. — Тише. Тише давай.
И тут же впереди с гулким хлопком разорвался снаряд. Осколочный, семьдесят шесть миллиметров. Видимо, одна из тридцатьчетверок, просочившихся, наконец, сквозь гряду, пальнула наугад, в темноту. Напугав вражеских артиллеристов, принявшихся лихорадочно разворачивать орудие на звук выстрела, в сторону новой напасти.
