Андрей Бондаренко - Аляска золотая
По левую сторону от захмелевшего датчанина стоял на коленях другой заметный персонаж – сын эскимосского вождя по прозвищу Ушибленное Плечо. Широкое лицо молодого туземца было донельзя одухотворённым, глаза плотно закрыты, а из узких губ вылетали – в такт вибрации костяной пластины – громкие гортанные звуки: то угрожающе низкие и сердитые, то невероятно высокие и нежные.
«Да уж, блин с начинкой – из копчёного китового языка!», – заёрничал невоспитанный внутренний голос. – «Картина маслом – нашего дорогого товарища Ильи Репина – «Особенности русско-эскимосской охоты на моржей-убийц»! По-другому и не скажешь…. Ага, вот и знакомая мелодия ясно читается! Только очень уж замедленно исполняют, с явно затянутыми паузами…. Слышишь, братец? Вот же, опять: – По долинам, … и… по взгорьям…. Шла дивизия…вперёд…».
За спиной прошелестели лёгкие шаги, на плечо ожидаемо легла горячая рука, и нежный голос прошептал:
– Саша, давай не будем им мешать, отойдём в сторонку. Я тебе там всё подробно расскажу…
Они прошли к центральной мачте фрегата и Егор, от души поцеловав жену в трепетные и податливые губы, отстранился, внимательно посмотрел в любимые глаза и серьёзно попросил:
– Саня, расскажи, пожалуйста, что произошло! Только нормально расскажи, по делу, без романтических отступлений…
– Хорошо, без отступлений! – покладисто улыбнулась Сашенция. – Я тебе перерасскажу – сжато и коротко – историю, изложенную гребцами. Эскимосская шлюпка, добыв трёх моржих, решила сменить ледовые поля и переместится от берега на пару-тройку миль западнее. По дороге наблюдательный Томас высмотрел на большой светло-жёлтой льдине огромного моржа, а рядом с ним – корабельный штурвал, вмёрзший наполовину в лёд. Загорелся паренёк, мол, вперёд, раскроем тайну! Эскимосы ему объяснили – доходчивыми жестами – мол, это плохой морж, злой, опасный и очень невкусный. Мол, ну его, поганца, в задницу моржовую.…Наш юный Лаудруп считал себя в шлюпке главным, так как подполковник Иванов – после Новой Зеландии – был словно бы варёный, и от всех руководящих функций постоянно самоустранялся. После непродолжительных раздумий Томас принял, как ему показалось, мудрое и взвешенное решение: опасного моржа не беспокоить, пристать тихонечко к льдине и незаметно так – для спящего зверя – осмотреть загадочный штурвал. Эскимосы начали спорить, да куда там, заклинило Томаса. Как же иначе, он в родителей пошёл своих, а тем упрямства не занимать…. В конечном итоге, пристала шлюпка к льдине, в ста метрах от спящего моржа, доброволец – Фролка Иванов – вылез на лёд, осторожно подобрался к корабельному штурвалу…. Тут зверь на него и бросился. Сразу же подмял под себя, тело пробил насквозь острыми клыками…. Кинулись отбивать, начали палить в моржа из ружей, да куда там. Монстр, не выпуская ещё живого Фрола из своей страшной пасти, доковылял до края льдины и бухнулся в воду. Больше ни его, ни подполковника не видели…. Может, ружейные пули достигли цели, и морж, всё же, умер, находясь под водой. Умер, и камнем пошёл на дно – вместе с добычей. А, может, пользуясь людской паникой и растерянностью, затерялся, хитрец, в ледовом крошеве, длинными нырками уходя всё дальше и дальше от шлюпки…. После всего случившегося Томас впал в полный ступор, а мудрый эскимосский вождь тут же – скупыми жестами – велел гребцам идти к «Александру». Подняли мальчишку на борт фрегата, а он совсем никакой. Колотило его, беднягу, словно в сильном простудном ознобе, глаза были – словно две маленькие зимние льдинки. Даже крепкие пощёчины не помогали! Представляешь? Что делать? Ладно, думаю, прибегнем к старым и проверенным средствам, припасённым на такой случай. Налила – на две трети – в пол-литровую кружку ямайского рома, разбавила чистым спиртом, сахару щедро добавила, чтобы пареньку глоталось легче, размешала тщательно, Томаса отвела на корабельный нос, усадила на мягкое.… Как и полагается, первый глоток получился неудачным: кашель, чих, сопли и слюни во все стороны. Выждала с минутку, и снова…. Уже третья попытка увенчалась полным успехом, кружка опустела на добрую треть. Стал наш юный датчанин постепенно приходить в себя: щёки порозовели, льдинки в глазах начали медленно таять. Тут и эскимосы подошли, начали свой экзотический концерт. Я мешать им не стала, поскольку на Томаса эта странная музыка действовала сугубо положительно…. Такие вот дела…
Егор ещё раз поцеловал жену в сладкие губы, прошёл на капитанский помост и велел Емельяну Тихому:
– Всё, шкипер, поднимаем на борт добычу и шлюпку, выбираем якоря, ставим нужные паруса и идём на юг, к эскимосской деревне. Добытых моржей разделаем уже на ходу, на завтрашнем рассвете…. Всё, давай команду к отплытию. Форверст!
– Знаешь, Саша, а ведь ничего страшного и не произошло, – засыпая, пробормотала ему в ухо Санька. – Конечно, это я не про погибшего Фрола, что ты. Хоть и предатель, но жалко. Живая душа – как-никак…. Я про Томаса Лаудрупа. Юноша ведь очень долго может оставаться наивным юношей, практически – до самой смерти. Чтобы мальчишка быстро превратился в полноценного мужчину – нужно нечто. Например, совершить страшную и непоправимую ошибку…. Ошибку, которая молодые и легкомысленные мозги, да и всю душу в целом, повернёт в нужном направлении. Думаю, что за сегодняшний день Томас повзрослел сразу лет на пять-шесть, если не больше…. И это – очень даже хорошо…. Может, ему стоит поручить, в свете нашего с тобой недавнего разговора, одно важное дело? Вот, как ты считаешь, если…
Стоянка около эскимосского летнего лагеря получилась короткой, за двое неполных суток путешественники управились со всеми делами. На каменистый берег полуострова была перегружена эскимосская доля моржового мяса, все шкуры, жилы и бивни, а на борт «Александра», в свою очередь, поднята русская часть китовой добычи и два десятка старых, скаченных воздушных пузырей.
– Разрешите доложить, господин командор? – вежливо обратился к Егору корабельный боцман Петрович. – На борт «Александра» доставлено: пятьдесят пудов китового сала, восемьдесят пять пудов китового мяса и семь с половиной пудов копчёного китового языка! Можно было и гораздо больше заготовить, да закончились бочонки, которые нам выделил Николай Савич Ухов. Остальные-то он себе оставил, чтобы солить рыбу нерку и её икру, да ещё и под грибы…. Так что мы даже и половины причитающейся доли не выбрали. Чему эскимосы очень даже рады….
– Спасибо за отличную службу, боцман! А эскимосам не завидуй, нелегка их туземная доля, – усмехнулся Егор и обратился к Ухову-Безухову: – А что у нас, подполковник, с моржатиной?
– Пятьдесят с хвостиком пудов мяса, Александр Данилович! – браво доложил Ванька. – И ещё порядка десяти пудов субпродуктов, залитых моржовым жиром…
«Это вы, братцы, перестарались!», – насмешливо прокомментировал полученную информацию внутренний голос. – «Если все эти мясные пуды просуммировать, а после поделить на количество бойцов, будущих зимовать на Аляске, то получается очень солидно, даже с немалым избытком…. Впрочем, ничего страшного: много, как известно, это ни мало! Излишки продовольствия фрегаты могут забрать с собой – на тайваньскую зимовку…».
Прощанье с эскимосами прошло буднично, без лицемерных слёз, торжественных помп и духовых оркестров. Егор подарил вождю бельгийское ружьё, огненных припасов – на двадцать выстрелов, и пуд шведской соли. А в ответ получил необычный амулет: крохотную фигурку белого медведя, искусно вырезанную из светло-сиреневого халцедона.[33] Мишка был симпатичным, улыбчивым и – по душевным ощущениям – каким-то бесконечно родным.
Уже находясь в шлюпке, Егор окинул каменистый берег прощальным взглядом.
«Опаньки, офигеть можно!», – искренне удивился внутренний голос. – «Ещё неделю назад на ритуальной площадке эскимосов наличествовал всего один тотем. Правда, тотем-инопланетянин. А теперь к нему добавилось два новых: деревянная Санька – с развевающейся на ветру гривой волос, и ты, братец, в шляпе-треуголке. Мужественный и весь из себя героический…. Хотя, может быть, это просто фантазия у меня разыгралась чрезмерно, и эти туземные идолы – обычные собирательные образы, так их растак…»
В Александровске дела разворачивались в бодром марше. Только очень уж неоднозначно разворачивались: были как по-настоящему положительные моменты, так и насквозь отрицательные.
Среди положительных можно было отметить следующее.
Во-первых, у Людвига и Гертруды были практически готовы все детали трёх сборно-разборных катамаранов, причём – с учётом всех конструктивных изменений, внесённых сообразительной Айной.
– Вот, мои некогда нежные ручки – теперь все в противных занозах и мозолях! – Герда откровенно хвастливо демонстрировала всем желающим свои маленькие, но крепкие ладошки. – Раньше-то я, наивная, думала, что самая тяжёлая доля – это работа корабельного кока. Ерунда полная! Плотником быть – в десять крат труднее! Да, что там – в десять, во сто крат! Топоры тяжеленные и острые, рубанки непослушные, пилы – вечно тупые.…Но сделали всё – по вашим, герр командор, чертежам – полностью! Принимайте работу, Светлейший князь! Принимайте, и организовывайте доставку деталей катамаранов к вашим загадочным озёрам. И мы с Людвигом поучаствуем, займёмся сборкой, испытаниями. А где таинственные воздушные пузыри Айны? Ну, надо же, какие…. Как их надувают?
