Игорь Пресняков - Банда Гимназиста
Старик оторвался от воспоминаний и тоскливо огляделся. Ему стало холодно и неуютно. Совсем недавно в этом доме звенели голоса его детей.
Взгляд упал на сверток. Всю жизнь Агранович уважал деньги, чтил их, как любой человек, трудившийся смолоду до седьмого пота, по крохам наживавший добро во благо семьи. Сейчас он глядел на них с отвращением. «Разыщу могилку сыночка, отдам поклон и – конец, – подумал Абрам Моисеевич. – Забрал Бог деток моих, и мне здесь задерживаться нет нужды».
Старик схватил сверток и со злобой швырнул его в ящик кухонного буфета, туда, где стояли лубяные короба с мукой и крупами.
Глава XXVI
Рябинин закончил допросы к девяти утра. Выйдя из здания ГПУ, он полной грудью вдохнул свежего утреннего воздуха и с удовольствием закурил. Только сейчас он понял, как устал. Будто свинцом налитые ноги ступали тяжело и неохотно, спина гудела. Андрей подумал о завтраке, но тут же с отвращением отогнал эту мысль – хотелось спать, надолго забыться, отойти от мучительной суматохи последних дней.
– Эй, товарищ мрачный демон, очнитесь! – раздался откуда-то сбоку знакомый голос.
Андрей обернулся и увидел Старицкого, сидящего в грациозной, красного дерева бричке. Каурый жеребчик-трехлетка нетерпеливо бил копытом о булыжник мостовой.
– А-а, Жора, – Рябинин устало улыбнулся. – Какими судьбами? Ты же укатил на дачу!
– Верно, – соскакивая наземь, подтвердил Старицкий. – Вернулся за провизией и – обратно. Говорят, у вас тут большой скандал случился – налет на Госбанк?
– Одна из жертв – перед тобой, – кивнул Андрей.
– И куда же сие обессиленное, измученное сыском создание направляется? – рассмеялся Георгий.
– С-пать! —тряхнул головой Рябинин.
– А поехали-ка со мной на дачу! – хлопнув друга по плечу, предложил Старицкий. – Там и выспишься, и отъешься на славу.
– В самом деле, почему нет? – Андрей пожал плечами. – У меня впереди два выходных. Надеюсь, не стесню?
– Полезай в экипаж, – подтолкнул его Георгий. – Вот только заскочим ко мне, возьмем продукты и – в путь.
* * *По словам Старицкого, его «загородный домик» стоял на краю небольшого дачного поселка, у озера, верстах в десяти от города. Развалясь на скамье, Андрей вкратце рассказал о налете.
– Все, кончено дело, – заключил он. – Мифическим Гимназистом оказался известный преступник Фрол. Кстати, он наш, питерский.
– Помер он, говоришь? – щелкнув кнутом, бросил через плечо Георгий.
– Как не помереть? – хмыкнул Рябинин. – После такого ранения мало кто выживает… Это ведь я, Жорка, ему пулю в живот вкатил.
– А-а! – протянул Старицкий. – Из «браунинга» достал? Справная машинка.
Он подхлестнул коня:
– Ну давай, не ленись, Малыш!
Андрей приподнял козырек фуражки и огляделся. Бричка ехала краем ржаного поля. Ярко-голубое небесное марево слепило глаза. Пахло сухим колосом и парной утренней землей.
– Ночью дождичек пробежал, а уже душно, – задумчиво проговорил Георгий.
– Да, жара стоит лютая, – лениво согласился Андрей.
– К крови, – жестко добавил Старицкий.
– Это почему же?
– А вот повстречал я недавно мужичка из соседней деревни: стоит, колос щупает, зерна по ладони раскатывает. А потом и говорит: «У нас засуха – завсегда к крови». Я подумал – и правда, неурожайным год обещает быть, много горя людям испытать придется.
– Оптимистично, – поморщился Рябинин.
– После твоих рассказов – неудивительно, – усмехнулся Георгий. – Выпустил кишки несчастному жигану и похваляешься.
– Да будет тебе, – отмахнулся Андрей. – Неужто бандита пожалел?
Старицкий вытянул жеребца кнутом вдоль спины:
– О чем ты? Для меня, брат, как писал великий драматург, «ничего заветного нет». Каждому – свое.
– А я бы сказал: по Сеньке – и шапка.
Георгий со смешком покачал головой:
– Поднабрался ты гепеушных метафор! На глазах растешь.
* * *«Милая дачка» оказалась воздушным строением в два этажа с верандой. Домик утопал в зелени, выше крыши покачивали кронами полувековые березы и липы.
– Поселок стародавний, – пояснил, въезжая в ворота, Георгий. – На этом месте была дача заслуженного земского врача, дряхлая и запущенная. Лачугу разобрали на дрова, поставили новый дом. Соседи – по большей части нэпманы и совчиновники.
Он обратился к домику и крикнул:
– Таня! Встречай дорогого гостя.
На крыльцо выбежала среднего роста темноволосая девушка в летнем сарафане.
– Жена?! – опешил Андрей.
– Да нет, – Старицкий подмигнул другу. – Хозяюшка. Знакомьтесь!
Георгий никогда не распространялся о своих амурных делах. Юнкером он тайком бегал на свидания к своим пассиям, неизвестным для приятелей.
Андрей с интересом разглядывал его девушку. Она была неплохо сложена, подтянута и ловка в движениях, как все, приученные с детства к физическому труду люди. На смуглом, покрытом легким загаром лице блестели живые серые глаза. Тяжеловатый подбородок и высокие скулы немного портили ее, но не настолько, чтобы не восхититься грациозной линией бедер, пикантным носиком и прелестными губками. В ней все казалось не вполне совершенным, как тот гениальный набросок, что так и не превратился в бессмертное полотно.
– Предлагаю легкий завтрак, – поманив Андрея на веранду, сказал Георгий.
– Уволь, дружище. Мне лучше отправиться в постель, – ответил Рябинин.
– Тогда идем в душевую, затем Таня покажет тебе комнату и принесет чаю. Как выспишься, будем обедать.
* * *Андрей проснулся и увидел на стуле рядом с кроватью Георгия.
– Очнулся? – встрепенулся Старицкий. – Подымайся, обед стынет.
– А который час?
– Четвертый уже.
Обедали друзья вдвоем. Андрей осторожно справился, отчего за столом нет Татьяны.
– Зачем? – безапелляционно ответил Старицкий. – Она – девушка способная, научилась понимать, что не нужно мешать, когда в доме мои личные друзья.
– По «Домострою» практикуешь? – улыбнулся Рябинин.
– Скорее – по ситуации. В любых взаимоотношениях должны присутствовать определенные границы и запреты. Несмотря на возвышенные чувства, каждый человек по-своему относится к счастью.
– Вы давно знакомы?
– Полтора года. Татьяна – часть моей новой жизни. Помнишь, я всегда был максималистом. И в амурном вопросе – не исключение. Мальчишкой мечтал об ослепительной красавице, непременно графине! Умной, чувственной, образованной, преданной… А теперь – вот, нашел пролетарочку, дочь погибшего комиссара. Она умна тем неразвитым, пытливым и не засоренным предрассудками умом, который вершит в мире простые и великие дела; в ней – истинная природная чувственность, без сплина и родовых изъянов; она преданна не только в угоду любви, но из разумной благодарности. А что еще нужно? Воспитать ее при подобных задатках было совсем нетрудно.
– Вульгарный материализм! – сунув в рот зубочистку, хмыкнул Андрей.
– Быть может, – Георгий пожал плечами. – Однако и меня, и ее, похоже, устраивает.
Он глянул на прибор Андрея:
– Насытился? Идем к озеру.
* * *– Купаться будем на дальнем пляже, – объяснил Старицкий. – Там народу поменьше.
Он привел друга на крошечный песчаный пятачок, обрамленный зарослями осоки и камыша. Крепкая цепь держала у берега новенький белый тузик.
Георгий разделся догола и пошел пробовать воду. Разомлевший от обильного обеда и зноя, Андрей уселся в лодку, не торопясь снял ремень с кобурой и гимнастерку. Он поглядывал на искрящуюся солнечными бликами гладь озера, прислушивался к далеким крикам невидимых купальщиков.
– Рыба здесь ловится? – Рябинин томно потянулся.
– Рыба? – обернулся Георгий. – Ты зачем ствол на пляж прихватил? На рыб охотиться?
Он звонко рассмеялся.
– По инструкции не положено оставлять без присмотра, – буркнул Андрей. – Сам знаешь.
Взбивая ногами пенную волну, Старицкий подошел к лодке:
– А ведь из тебя выйдет хороший чекист!
Георгий указал на шрам на груди Рябинина:
– Это – та самая красноармейская граната?
– Ага, – Андрей в свою очередь оглядел крепкое мускулистое тело друга. – У тебя, я вижу, тоже боевая отметина осталась.
– Ах это! – проведя большим пальцем по шраму на правом боку, улыбнулся Старицкий. – Подранили малость, – пуля скользнула по ребру.
«Локш», – мысленно добавил Рябинин. Он вдруг вспомнил, что где-то уже слышал подобное выражение. «Локш?.. Словечко какое-то воровское». – Андрей старался вспомнить, кто же сказал ему эту фразу: «Нет в самом деле интересно!»
– Так ты идешь купаться? – тряхнул его за плечо Георгий.
– Ныряй, я следом, – кивнул Рябинин.
Старицкий пошел в воду.
Внезапно перед глазами Андрей возникла полутемная каюта на заброшенном пароходе и лицо Змея: «…Я знаком с самим Гимназистом. Никто его не видел, кроме меня!.. Я его спас, натурально… Прошлым летом он утекал от оперов после гранта и схоронился в подвале, где я обитал в то время. Накинулся на меня, хотел кокнуть, но я увидал, что он раненый, и предложил помощь… Подранили его малость. Пуля скользнула по ребру, локш!..»
