Александр Конторович - Черная тропа
— Оберштурмфюрер?
— Смотри туда — кто-то пробирается за штабелем бревен! Отсюда я не могу его разглядеть толком, то рука мелькнет, то еще что-то… приглядись!
Откуда-то со стороны ворот сухо треснуло несколько выстрелов — взметнулись щепки, отлетевшие от бревен.
— Макс, русские по нему стреляют!
— И что? Это может быть уловкой…
Ползущий человек неожиданно резким прыжком проскочил открытое пространство и ничком рухнул под прикрытие следующего штабеля. Мелькнули в воздухе распущенные волосы…
Злобно каркнул пулемет, и вокруг штабеля заплясали фонтанчики земли.
— Это женщина, оберштурмфюрер! — оторвался на мгновение от прицела стрелок. — На ней белый халат, грязный и порванный.
— Оружие?
— Я не видел…
— Кто-то из медсестер? — повернулся старший эсэсовец к своему заместителю. — Ганс, они все на месте?
— На месте — только бабы профессора. А его «медсестры» попрятались кто куда. Двоих я видел — полезли в подвал, видать, уписались со страху. Одна ухаживает за ранеными — эта, надо полагать, из настоящих.
— Значит, может быть, что это кто-то из них… Почему она ползет сюда?
— Не за забор же — там мины! А вокруг здания — русские, что немногим лучше.
— В таком случае ей можно только посочувствовать…
— А если ее послал профессор? Она же ползет со стороны бункера!
— Черт… может быть, что и так…
Впрочем, долго размышлять им не пришлось. Под прикрытием пулеметного огня, к штабелю бросились люди в маскхалатах.
— Огонь!
Затрещали выстрелы со стороны дома, бегущие моментально нырнули вниз и попрятались кто где сумел. А секундой позже по зданию врезали изо всех стволов. Эсэсовцы в долгу не остались и ответили.
Стреляя из автомата, Мориц, однако, не выпускал из виду тот самый штабель. Прятавшаяся под ним женщина, по-видимому, была еще жива — он пару раз заметил, как там что-то двигалось. Вот, вынырнув буквально из-под земли, туда скакнула темно-зеленая пятнистая фигура… и почти тотчас появилась снова — на этот раз гораздо медленнее. Оберштурмфюрер не успел выстрелить, человек грузно рухнул в густую траву, но Мориц успел заметить, что его грудь и горло были покрыты какими-то темными пятнами. Кровь?
До штабеля от ворот — двадцать метров. Ворота во внутреннем заборе распахнуты, и ничто не мешает пробежать к дому — до него всего пятнадцать метров. Со своей позиции — со второго этажа, эсэсовец видел, что препятствий никаких нет. Если не считать таковыми русских, простреливавших все подходы к дверям.
— Ганс! Собери охапку шинелей! В казарме есть керосиновые лампы — полей шинели керосином!
— Хочешь устроить дымзавесу?
— Хоть что-нибудь!
— В столовой есть масло!
— Давай!
Снова кончились патроны.
Уступив свое место Штольцу, Мориц принялся лихорадочно перезаряжать оружие. Черт, еще парочка таких атак…
Топот ног — по коридору вприпрыжку неслись несколько человек, тащившие охапки шинелей. Сбросив их на пол около окна, они привалились к стене, переводя дух. А вот и Ганс!
Пригибаясь к полу, он тащил тяжелый бидон.
— Керосина нет — все лампы побило! А вот масла — этого хватает…
— Ты чего скривился?!
— Рикошет… плечо ободрало.
Отобрав у заместителя бидон, оберштурмфюрер принялся щедро поливать маслом шинельное сукно.
— Все! — отбросил он в сторону опустевший бидон. — Поджигайте! И бросайте их во двор!
Когда из окна шлепнулась первая дымящаяся шинель, русские даже на какой-то момент перестали стрелять. Видимо, соображали, что к чему.
Слава всевышнему, догадалась и женщина, прятавшаяся под штабелем. Так и не сняв своего белого халата (интересно, что у нее под ним? — успел еще подумать Мориц), она поползла к дому. Не слишком успешно и умело, но хоть так…
Дым от горящего сукна сносило как раз в ее сторону, он вился и метался перед домом, затекал в окна, и от этого першило в горле.
Снова ожил пулемет у ворот, короткими очередями прощупывая задымленную полосу перед домом — русские чего-то опасались. Улучив момент, Штольц вскинул к плечу винтовку — треснул выстрел.
— Ну как? — спросил его оберштурмфюрер, пережидая в простенке очередной шквал выстрелов со стороны противника. — Ты в него попал?
— Ранил, скорее всего — он за плечо схватился…
— Молодец! Это был опытный пулеметчик!
Похлопав стрелка по плечу, Мориц сбежал вниз — к двери. Если его расчеты верны, то ползущая женщина где-то близко.
И точно!
В дыму раздался кашель.
Она совсем рядом!
Разбрасывая гусеницами песок, танк вывернулся из-за поворота и, на секунду притормозив, выстрелил.
Столб песка вырос среди кустов.
— Отлично! — лейтенант Демерих опустил бинокль. — В последний раз стреляли именно оттуда.
Получив подкрепление в виде четырех средних танков, пополненная солдатами комендантская рота вновь двинулась к своей цели.
Нельзя сказать, что русские тотчас же отошли — напротив, их сопротивление стало особенно ожесточенным. Им даже удалось подорвать один из танков — ему сорвало гусеницу. Пришлось оставить его на месте подрыва, выделив пятерых человек для охраны. Прикрывавшие танки солдаты теперь открывали огонь по всякому подозрительному месту — и это приносило свои плоды. Огонь русских, хоть и не прекратился совсем, существенно ослаб. Потери сразу же уменьшились. Партизаны теперь старались стрелять издали, из глубины леса, куда солдаты не заходили. По этим целям вели огонь танковые орудия, подавляя стрелков на безопасном расстоянии.
«И все-таки — медленно идем! — огорченно подумал Демерих. — Всего два километра прошли…»
— Где она? — оберштурмфюрер выглянул из-за дверного косяка. — Кто-нибудь ее видит?
Еле слышное движение у самых ног!
Мориц отскочил назад, вскидывая автомат.
Женщина!
Спутанные перепачканные пылью волосы, разодранный в тряпки халат, когда-то белый… В правой руке зажаты окровавленные ножницы — вот чем она пырнула того русского!
— Фройляйн! Бросьте свое оружие!
Ножницы звякнули об пол.
— Ползите внутрь! Быстрее!
Женщина подчинилась.
Какая-то мелочь зацепилась за сознание оберштурмфюрера. Что-то совсем незначительное…
— Встаньте!
Солдаты подскакивают к ней, но медсестра делает протестующий жест — сама! И вправду, опираясь на стену, она медленно приподнимается, движением головы откидывает назад волосы, закрывающие ее лицо…
А она ничего!
Сквозь грязь и копоть от сгоревших шинелей можно разглядеть ее лицо — очень даже миловидное!
И совершенно незнакомое.
И… русские сапоги на ногах…
Мориц похолодел. Ставшие неожиданно тяжелыми руки, медленно потянули вверх автомат…
А девушка совершенно неожиданно… улыбнулась.
И от этой улыбки в груди у эсэсовца все вдруг оборвалось — так улыбается смерть…
В обеих руках у нее вдруг, как по волшебству, появились пистолеты. Последнее, что услышал в своей жизни оберштурмфюрер, был звук удара пули о височную кость…
Находившиеся в комнате солдаты умерли почти одновременно — выстрелы слились в одну короткую очередь, словно кто-то нажал на спуск автомата.
Сменив магазины, Котенок внезапно рыбкой нырнула назад — на улицу. Упала на землю и быстро откатилась в сторону.
Бух!
Из двери вылетел клуб дыма, пронизанный осколками разорвавшейся гранаты.
Кувырок!
Еще один!
В коридоре поднимается с пола еще один эсэсовец — это он, стоявший на подстраховке, бросил гранату, как только услышал выстрелы.
Ках!
Левый пистолет.
Детина сгибается пополам, хватаясь руками за живот.
Ках!
Ках!
Оседает на пол еще один, роняя на пол карабин.
Ках!
Ках!
Брякает об пол автомат — на этом этаже больше никого нет.
Граната на полу!
Отвинтить колпачок — выпал шарик — рывок!
И тяжелая толкушка М24 улетает вверх по лестнице. Там гулко бабахает, и кто-то истошно кричит.
А сзади уже слышен набегающий топот сапог — наши!
— В сторону!
Кто-то сильно отталкивает ее с дороги и, стреляя на ходу, несется вверх. Слышны длинные автоматные очереди — он оступается, запинается, хватаясь руками за стену, сползает вниз, оставляя на стене подтеки крови.
Но сбоку набегает очередной диверсант — в проем второго этажа улетает темный шарик гранаты. Почти одновременно с разрывом по лестнице влетают еще трое…
Шатаясь и зажимая руками простреленную шею, сверху спускается немец. Он уже почти ничего не видит — его глаза застилает предсмертная пелена, и только ноги автоматически влекут его к выходу — на свежий воздух.
Сделав пару неверных шагов, он оступается и, привалившись к стене, замирает. Постояв так пару секунд, опускается на пол. Руки его бессильно повисают, голова наклоняется вниз — все…
