Владислав Русанов - Отрок московский
Готфрид Рогге сам продал город, сам и назад решил забрать. А что? Как та лайка, которую хозяин продавал заезжим гостям, а она от них дорогой сбегала и возвращалась на родное подворье, чтобы дней через десять быть проданной снова. Да только закончилось все так же, как и в истории с собакой, когда ушлому торговцу настучали по шее. Князь Витень собрал войско и направился к стенам Полоцка. Быть войне.
Никита очень не хотел угодить меж войсками чужих и незнакомых ему правителей, как между молотом и наковальней. Ну да деваться некуда. И Василису выручать надо, и предателя Жоффрея наказать бы. Лучше всего, конечно, связать и к Ивану Даниловичу отвезти, но где Полоцк, а где Москва?
Оборотни решили оставаться в лесу – Финн признался, что большие города с чадом, смрадом и толпами людей давят на него, привыкшего к уединенной жизни отшельника на бескрайнем севере, а Любослав опасался, что его может кто-нибудь узнать. После долгих споров к ним присоединился литвин. Но заверил, что если друзья его в трехдневный срок не дадут о себе знать, то он отправится их искать.
Перейдя Двину по льду, Никита и Улан влились в поток селян, подвозящих в город харчи. А чего там? Два неприметных паренька, щуплые и худосочные. Одежда старенькая, затертая, кое-где прожженная искрами от костра. Кинжалы Никита спрятал за пазуху, а расснаряженный лук Улана для стороннего взгляда мог запросто сойти за посох. А если даже и с луком человек идет? В лесах окрест Полоцка охотиться еще никто не запретил.
Поначалу Никита опасался, что скуластое лицо Улана может привлечь внимание, но вскоре успокоился. То тут, то там мелькали куда более смуглые и узкоглазые. Татарское нашествие, прокатившееся по Руси, оставило после себя и не такое наследие. Прошагав полверсты, они уже вовсю перешучивались с бородатым возницей, напялившим на голову огромный лисий малахай. Мужик вез бочки с солониной и пообещал накормить ребят, если ему помогут с разгрузкой. Скоро они кинули в сани котомки и шагали, поглядывая на неспешно приближающиеся стены и бревенчатые башни Полоцка. На взгляд Никиты, город ничуть не уступал Смоленску, а уж Витебск с ним и сравнивать не хотелось. Да и Москва выглядела деревня деревней, несмотря на внушительную крепость и храмы.
Мимо прорысили четверо крестоносцев. Из-под белых плащей выглядывали вороненые кольчуги, кони выдыхали клубы пара и фыркали. Один из ливонцев внимательно посмотрел на парней, но не нашел ничего подозрительного и поехал дальше.
– У, морды немецкие, – пробурчал в бороду мужик. – Только и выискивают, к чему прицепиться. Ничего, мы до вас доберемся. – Он огляделся по сторонам и, не заметив поблизости чужаков, доверительно наклонился к Никите. – Пускай только князь Витень ближе со своим войском к стенам подберется. Ведь это наши мужи нарочитые к нему гонцов отправили – упредить, что немцы давят и жмут со всех сторон русского человека.
– А князь? – наивно моргнул Улан.
– А что князь? Князь – наш, русский! Православный! Он русского человека не обидит… Вы, ребята, меня держитесь, я подскажу вам, куда в городе лучше пойти. А то хотите, у моего свояка заночуете?
– А с чего это ты такой добрый, дядя? – покосился на мужика Улан.
– А душа у меня просит кому-то помочь!
Ордынец схватил Никиту за рукав, потащил его в сторону от саней.
– Не верю я ему… – зашептал жарко в ухо. – Хитрит, притворяется!
– Да брось ты, – ответил парень. – Не может первый встречный оказаться подсылом. Просто человек желает добра.
– Ага! Проснешься связанный, у рыцарей в темнице!
– Перестань! Надо людям верить, иначе твоя душа зачерствеет, и ты сам не сможешь добро дарить.
– А зачем оно мне надо – добро дарить?
Никита рассмеялся.
– Ты, Улан, глупости говоришь. Хочешь казаться хуже, чем ты на самом деле есть. Перестань.
Он ткнул надувшегося друга кулаком в бок. Татарин махнул рукой и с гордым видом, мол, потом не жалуйся, что я тебя не предупреждал, вернулся к саням.
В городские ворота они вошли вместе с дядькой Аникеем, как назвался возница. Стоявшие в воротах пешие ратники с крестами Ливонского ландмайстерства не обратили на парней ни малейшего внимания.
Санный поезд с харчами миновал Великий посад и въехал в Верхний замок. Тут уж рыцари попадались на каждом шагу. Злые, подозрительные и готовые в любой миг пустить в ход оружие. С первого взгляда видно было – нет дружбы и любви между ними и полочанами. Мужики тихонько перешучивались, предвкушая, какого пинка получат бело-красные от литовского войска. На замечание Никиты, что ливонцев тут силища, и не так просто будет выбить их из крепости, Аникей только рассмеялся, хотя и поглядывал искоса на немцев, не заметивших его веселья. Объяснил, что рыцарей как раз очень мало – все больше сержанты и наемные воины. Они хоть и носят белые плащи с красным крестом, дерутся гораздо слабее. Потому что даже самый честный наемник рано или поздно задумывается – а стоит ли его жизнь того серебра, которое ему предложили.
Ребята, как и договаривались, помогли Аникею разгрузить бочки и закатить их в подвал. Полномочный представитель магистра рыцарь Фридрих фон Штайн готовился, скорее, к осаде, чем к решительному сражению. Рядом сгружали мешки с зерном – рожью и ячменем. Чуть дальше несколько мужиков с прибаутками перебрасывали связки сушеной рыбы – жирной, янтарно-желтой. В корзинах гоготали гуси и крякали утки, озабоченно квохтали куры.
– Ну что? – улыбнулся полочанин. – Распрягаем коней и к свояку?
И тут Никита увидел Лайоша. Невысокий коренастый мадьяр выделялся в толпе смуглым лицом и расшитым коротким кафтаном. Он неспешно болтал с рыжебородым немцем в суконном колпаке. Видно, понимали друг друга они плохо, поэтому много размахивали руками, помогая уловить смысл сказанного.
– Эй, ты чего? – послышался голос Улана.
– Без меня распрягайте, – отмахнулся Никита и, мазанув ладонью по грязи под ногами, быстро испачкал лоб и щеки. – Я скоро…
Стараясь не попасться на глаза телохранителю Андраша Чака, он пошел по мощеному двору полукругом, ныряя между санями, проскакивая под конским мордами, путаясь под ногами у таскающих мешки и бочонки людей. Он мешал работать людям. На него покрикивали, кое-кто пытался отпустить затрещину. Один мужик сграбастал за рукав и уже замахнулся для полновесной оплеухи, но Никита, даже не задумываясь, перехватил запястье, поднырнул, толкнул в локоть. Взвыв от боли, незадачливый задира разжал пальцы и отскочил. А парень уже скользил в толпе дальше, не решив еще, что будет делать – проследит за мадьяром или попытается его захватить и допросить с пристрастием. Он втиснулся между двумя санными подводами, доверху нагруженными клетками с домашней птицей, и затаился.
Немец, терпеливо дослушав рассказ Лайоша, хлопнул охранника по плечу и, развернувшись, пошел к снующим туда-сюда работникам. Мадьяр подкрутил ус, одернул кафтан и, не торопясь, направился в другую сторону. Никита дал ему отдалиться шагов на двадцать и покинул укрытие.
Двор Верхнего замка был полон людей, поэтому парню удалось незамеченным проследовать за Лайошем мимо огромного златоверхого собора к строению, в котором безошибочно угадывалось княжье подворье. За свои странствия Никита повидал терема и московских князей, и смоленских, и витебских.
«Вот где ты обосновался, Андраш Чак… Видно, наши догадки о посольстве к магистру ливонцев не далеки от истины», – подумал ученик Горазда и донельзя довольный побежал обратно. Улан, выслушав новость, слегка подпортил ему настроение. Напустился, хорошо, что с кулаками не бросился.
Ордынец злился, что Никита пошел один, ничего не сказав и не предупредив. Вдвоем ведь можно было проследить лучше. Вдруг Лайош в княжеский терем просто по делам зашел, а сам Андраш Чак живет где-то в другом месте? Если пожоньский владыка остановился все же на княжеском дворе, то где именно, в каком крыле? Как прикажешь искать его? Или ты зайдешь ночью и будешь звать: «Андраш Чак, где ты, скотина толстомордая?!»
Улан-мэрген вызвался пойти и уточнить, верна ли догадка Никиты. Тот пытался урезонить друга:
– Ты что? Поймают!
– Не поймают! Думаешь, я буду спрашивать, где мадьярский гость остановился? Нет, я расскажу, что видел однажды коня, будто сошедшего с Великого Неба – ноги тонкие, ноздри словно шелк, шерсть отливает золотом и гладенькая – волосок к волоску.
– Хочешь, чтобы тебя за конокрада приняли?
– Восхищаться прекрасным скакуном – не значит быть конокрадом.
– Это ты будешь крестоносцам доказывать. Не пущу!
– А как мы тогда правду узнаем?
– Я сам ночью пойду смотреть.
– Я с тобой!
– Ну уж нет!
– Ты по отвесной стене залезешь?
– Нет…
– А с двух саженей спрыгнешь?
– Нет.
– А сверху стены, что шириной в полступни, пройдешь?
– Нет! – в сердцах выкрикнул татарчонок и в который раз насупился, как сыч. – Хочешь сам идти – иди! Друг называется!
