Олег Таругин - Если вчера война...
— Тогда вперед, нас ждут великие дела, — возможно, не к месту припомнил классика Юрий. — Покажите мне Москву, Верочка. Ваш прекрасный город.
Надев фуражку, он пропустил девушку вперед и вышел вслед за ней в коридор. Спустившись на первый этаж, подполковник предъявил выданное вместе с «выходным» кителем временное удостоверение дежурному сержанту. Внимательно изучив документ, тот козырнул, поворачиваясь к девушке, уже державшей наготоВе свои корочки. Покончив с формальностями, пара вьплла на улицу.
— Ну , куда пойдем, Юрий Анатольевич?
Москвы Крамарчук практически не знал. В своей прошлой жизни он был здесь несколько раз, но с городом так и не познакомился — вечно не хватало времени.
— А куда вы посоветуете, Верочка? — по-одесски вопросом на вопрос ответил Юрий и добавил: — давайте куда-нибудь недалеко, пешочком. Не хочется в транспорте трястись. Погода просто замечательная, даже не верится, что уже осень. Хотя у нас в Одессе этот месяц еще практически продолжение лета.
— Ну что ж, пойдемте. — Кокетливо улыбнувшись девушка взяла подполковника под призывно отставленный локоть и неторопливо повела его по улице Кирова, направляясь в сторону Чистопрудного бульвара. Спутники прошли мимо здания Главпочтамта и свернули направо, к прудам. Здесь, на Бульварном кольце, уже вовсю царила воспетая литераторами золотая осень, щедро устлавшая дорожки шуршащим ковром из желтых, красных и рыжих листьев. Осеннее солнце дарило последние теплые деньки, и блики на пруду слепили глаза. Юрию вспомнились слова известной песни Игоря Талькова, и он, не в силах сдержаться, тихонько напел несколько строк:
Чистые пруды, застенчивые ивы.
Как девчонки смолкли у воды,
Чистые пруды — веков зеленый сон,
Лишь дальний берег детства,
Где звучит аккордеон.
— Какая красивая песня, — отозвалась Вера. — Только грустная. Это оттуда? Из вашего времени, да?
— Да, Верочка. — Крамарчук задумчиво глядел на покрытую едва заметной рябью воду. На душе было грустно — не к месту припомнившиеся строки напомнили о семье. — Оттуда. Из будущего, ставшего прошлым. Или наоборот. Пойдем дальше?
Уловившая его состояние девушка молча кивнула.
Еще работала лодочная станция, и Юрий предложил прокатиться на лодке. Сказывалась ежедневная сидячая работа с бумагами и несколько проведенных в замкнутом помещении месяцев: несмотря на получасовую утреннюю гимнастику и принесенные по его просьбе гантели, подполковнику не хватало физической нагрузки. Поколебавшись секунду — видимо, прикидывала, насколько это опасно для столь ценного подопечного, Вера согласилась. Они взяли весла, прошли по щелястому дощатому причалу, лодочник оттолкнул лодку, и она заскользила по глади пруда.
Крамарчук с удовольствием греб, откровенно наслаждаясь возможностью поработать мышцами. Ну и вообще — когда еще можно будет вот так вот запросто покататься на лодке в центре Москвы, да еще и в обществе весьма красивой женщины? Справа затрезвонил трамвай, и Юрий вспомнил, как во время предыдущей прогулки Верочка рассказывала, что на нем она добирается на службу из Замоскворечья.
В прошлый раз они ездили в Сокольники. Спустившись в метро на площади Дзержинского, они сели тогда в красно-желтый вагон образца 1937 года с удобными кожаными диванами: в своем времени подполковник подобных уже не застал. Московское метро сорокового разительно отличалось от своего потомка из девяносто пятого года, когда Юрий приезжал сюда в последний раз. Толпы раздраженных людей на платформах, нищие, торговые ларьки и лотки в переходах, попрошайки в вагонах метро, усиленные в связи с началом первой чеченской войны патрули. Сравнение, увы, было отнюдь не в пользу будущего.
— Юрий Анатольевич, — нежный голос сержанта выдернул подполковника из воспоминаний, — кажется, мы сейчас протараним вон ту лодочку. — Девушка звонко засмеялась.
Выросший у моря Крамарчук привычно протабаН и л веслом, меняя курс. Убедившись, что утлое суденышко более не собирается устраивать аварийную ситуацию на воде, он тоже улыбнулся, взглянув на попутчицу:
— Простите, Верочка, задумался. Вспомнил нашу прошлую прогулку. Знаете, ваша Москва намного красивее моей. Мы слишком многое потеряли. — Подполковник сделал несколько сильных гребков. — Слишком многое...
Мгновенно став серьезной, девушка кивнула, продолжая внимательно наблюдать за Юрием. Вообще после того как сержанта посвятили в истинную историю Крамарчука, ее отношение к странному протеже народного комиссара изменилось. И помимо извечного женского любопытства и кокетства Веру порой охватывала жгучая жалость и сострадание к этому сильному и умному человеку. Ведь попав сюда, он лишился и семьи, и друзей, и некоторым образом даже самой Родины.
При этом девушка догадывалась, какую ответственность за еще не свершившееся будущее он испытывает. Не зря же все, что он пишет, немедленно передается лично товарищу Берии, и тот просиживает над записями ночами, а потом... она догадывалась, к кому они попадают потом, но не решалась обсуждать это даже с самой собой. Ей очень хотелось дать этому немыслимо одинокому человеку хоть немного тепла, чуточку участия, но как это сделать, она не знала. Как не знала и того, имеет ли на это право. И хотя порой это желание становилось даже излишне сильным и каким-то, хм, ну, слишком женским, что ли, Вера одергивала себя, напоминая, что она находится на службе. Да и вряд ли Юрия интересует какая-то не отличающаяся особой красотой простая девчонка. Кто она ему? Не жена, не любовница, просто сослуживец, вряд ли более...
Они катались еще минут сорок, а затем, сдав лодку, неспешно прогулялись по бульвару до улицы Чернышевского, прошли по Маросейке мимо Политехнического музея и вскоре вернулись на площадь Дзержинского. Прогулка заняла почти два часа.
Сейчас обед, и за работу. Хрен с ним, с тем выходным, не до отдыха. Работы впереди еще... ох сколько еще впереди работы! Взять ту же фронтовую ПВО: да, зенитки у нас есть, и неплохие, но они буксируемые, калибром 76 мм и 85 мм, требующие времени и на развертывание, и на зарядку, и на наведение на цель. А у немцев зато — двадцати- и тридцатисемимиллиметровые «Флак-системы», которые хоть на колесную, хоть на гусеничную базу ставь. Ну нет у нас нормальных мобильных автоматических пушек, только счетверенные «Максимы» да флотские 25- и 37-миллиметровки, с которыми против «лаптежников» сильно не навоюешь. А ведь при средних скоростях и высотах полета местной штурмовой и бомбардировочной авиации именно скорострелки и могли бы надежно прикрыть войска с воздуха!
Тем более что скоро, после развертывания массового производства «Т-34», освободятся тысячи шасси от снятых с производства легких танков. Сначала хоть бы привычные «КПВТ» на поток поставить, хоть в спаренном, хоть в одноствольном виде, а там уж можно и кое-что покрупнее, калибром в двадцать-тридцать миллиметров. Хотя, с другой стороны, наверняка у нас есть и опытные образцы, и замечательные конструкторы, так что в первую очередь нужно с представителями ГАУ и производственниками разобраться. Показательно разобраться, как товарищ Сталин умеет. Вот только хватит ли времени развернуть серийное производство?
Или та же медицина. Михаила Ильича по его наводке спасти успели — здорово, уже одним только этим удалось существенно ускорить работы над доводкой до ума старой тридцатьчетверки и разработкой новых модификаций. Но ведь это была, по сути, просто счастливая случайность — несколько нашедшихся в медсанчасти полигона упаковок с флаконами цефотаксима плюс кое-какие антибиотики из медицинского блока потопленного эсминца! А ведь пенициллин уже открыт Флемингом, и до начала его массового производства в СССР осталось всего пару лет.
Нет, Крамарчук об этом, конечно, тоже писал, но Ратят ли внимание на скромную страничку, озаглавленную «Медицина», на фоне новейших танков, самолетов и грядущего в скором времени ядерного оружия? А ведь это — миллионы спасенных жизней, сотни тысяч вернувшихся на фронт опытных и обстрелянных бойцов! Или те же противошоковые и обезболивающие средства, перевязочные пакеты в прорезиненной упаковке для накладывания окклюзионных повязок, уже помянутые индивидуальные аптечки? Это тоже оружие, и оружие серьезное.
Проблема в том, что сам он о медицине, и особенно фармацевтике, имеет весьма далекое представление. Возможно, мог бы помочь не пострадавший при обстреле и пожаре медицинский отсек «Макфола», но тут судьба сыграла злую шутку: после пребывания в воде часть лекарств можно было смело выбрасывать, а с некоторых герметично укупоренных флаконов попросту смыло этикетки, и разобраться, где какой препарат, теперь было практически невозможно. Правда, большинство флаконов, пластиковых баночек и блистеров с таблетками или ампул все же уцелело, и даже названия и дозировки вполне читались, благо были нанесены несмываемой краской, но и тут обнаружилась серьезная проблема. Названия и состав большинства препаратов ни о чем не говорили не то что Крамарчуку, но и местным фармакологам. Даже и в двадцать первом веке американская номенклатура коммерческих названий лекарств зачастую не совпадала с отечественными стандартами — что уж говорить про сороковой-то год?! Конечно, если среди спасенных членов экипажа окажется врач, тогда, возможно, все упростится. А вот с одноразовыми шприцами и системами для внутривенных вливаний в вакуумной упаковке ничего плохого не произошло, правда, Юрий понятия не имел, велики ли шансы наладить их производство на имеющемся технологическом уровне...
