Лауро Мартинес - Лоредана
А теперь позвольте мне рассказать вам о Лоредане, как я и обещала. Вы просили у меня подробный отчет. Представлю пока лишь набросок, ибо описание всех деталей заняло бы у меня несколько дней, и для письма это не годится. Вскоре вы должны приехать в Венецию на день, и я расскажу вам больше. Мы можем организовать встречу в моей приемной, несколько сестер будут вязать в одном углу, а мы с вами сядем в другом и тихо побеседуем. Вы даже сможете угоститься глоточком «Кандии» и щербетом, приготовленным в превосходной местной кондитерской.
Вскоре после ужасных событий Лоредана то впадала в возбуждение, то замолкала, и ничто не могло вывести ее из этого молчания. И я думаю, что в живых ее сохранил только будущий ребенок, забота о нем и желание родить его — это, и также ваши слова, обращенные к ней. Один вид пищи был ей отвратителен, но она не хотела терять вес, поэтому принуждала себя есть. Она должна была родить этого ребенка, и родить его здоровым. Она молилась со мной об этом, ни о чем другом мы с ней не молились. Я приходила к ней каждый день и надолго; помимо ее отца я была единственным посетителем. Больше никому не разрешалось ее видеть. Могущественные [Совет Десяти] строго за этим следили. Не могу описать вам, какая это была тяжелая зима, но нам предстояли еще худшие испытания. То, что она и ребенок сегодня живы, есть истинное чудо. Но до этого, о Небеса, я иногда и сама опасалась, что согнусь под тяжестью стараний и забот. Ее отец был непреклонен, и я не знаю, наказывал ли он ее или просто хотел замолчать всю историю, ведь он еще может каким-нибудь чудом стать дожем. Более я не буду говорить об этом.
Скандал во Дворце относительно поступка Лореданы постепенно угас. Ведь, в конце концов, она была не в своем уме, кстати, еще и поэтому ее беременность ускользнула от жадных глаз и болтливых языков. Когда сир Антонио сделал щедрое пожертвование монастырю, ей предоставили отдельные покои, а аббатиса была готова сделать для нее все, что угодно, — все. Итак, я думаю, месяца через четыре после ее ареста и всех отвратительных событий, после нового поворота руля [в должность вступил новый Совет Десяти] Лоредану освободили из монастыря. Но отец предпочел оставить ее там до тех пор, пока однажды ночью, когда приблизились роды, ее тайно не перевезли в небольшую обитель возле Мотты, и там она произвела на свет Орсино. Так она называет его, хотя при крещении он был наречен Бернардо Мария Мотта, в честь своего деда и места рождения. А Мария? — В знак обожания Лореданой Мадонны.
И тут начались самые тяжелые бедствия, сначала ссора между отцом и дочерью. Младенца отняли у нее и передали кормилице для усыновления. Как могла она, вдова и одна из Лореданов, оставить его и признать своим? И разве у нас был выбор, если Лоредана собиралась жить в Венеции? Что ж, даже князья этого мира не всегда могут добиться желаемого. Лоредана отчаянно желала оставить младенца при себе и яростно сражалась за то, чтобы вернуть его. Она с кулаками бросалась на собственного отца. Она хотела сама нянчить своего ребенка, и когда его у нее отобрали, что-то внутри ее, казалось, раскололось на части. В нее словно вселился демон. Душа ее разлетелась в разные стороны. Она кричала, выла и билась в ярости, и по правде говоря, превратилась в зверя. Даже не пытайтесь представить себе это зрелище. Затем все прошло, и она отказалась от еды, перестала говорить, двигаться и заботиться о себе. Она все сидела и сидела в углу комнаты, глядела в одну точку и только иногда стонала или скулила, словно из глубины души, поэтому звуки были приглушенными и едва слышными. Иногда по утрам ее находили стоящей у стены, почти прижавшись к ней носом, глядящей в одну точку. Спала ли она ночью? Никто не знал. Ее мыли и кормили силой. За одну ночь эта все еще привлекательная женщина полностью изменилась. Она превратилась в развалину. Не могу выразить этого. Мы с ней были так близки все ее годы вдовства, хоть она и жила в миру, а я нет. Она приходила ко мне в монастырь раз в три-четыре дня, и мы вместе проводили час, — час, который всегда начинался молитвой.
Что мы могли тогда поделать, я и ее отец? Сначала все это дело было в его руках, потому что я не могла видеть ее чаще, чем раз в неделю — дорога до Мотты занимает слишком много времени, — и она становилась все молчаливей и молчаливей. Примерно через месяц я поняла, что или я перееду к ней и постараюсь вернуть ее в мир, или мы потеряем Лоредану навсегда. Я знавала монахинь, которые лишались рассудка. Поэтому я отправилась к ее отцу и сказала ему, что, по моему мнению, я могла сделать, но еще сказала, что палец о палец не стукну до тех пор, пока он торжественно не поклянется отдать ей ребенка, раз уж я решила, что это единственный способ вернуть ей рассудок. В конце концов он согласился. Я взяла с него клятву, и, по просьбе кардинала Пизани, мне предоставили разрешение оставить монастырь на десять месяцев, чтобы провести их с Лореданой. Ее отец перевез нас вместе со слугами и всем необходимым в большой уединенный дом около Каварзере, где сам он навещал нас только по ночам. Там я с ней и жила.
Перейду к этой части истории. Я проводила с ней день и ночь. Я без конца разговаривала с ней. Успокаивала ее. Вспоминала наше детство. Я рисовала ее воображению примечательные сценки и порой понимала, что на несколько минут — иногда среди ночи — ко мне возвращалась настоящая Лоредана. Внезапно она увлеклась. Что вы об этом думаете? Через какое-то время она начала задерживать на мне взгляд, а потом стала готова узнать меня, назвать по имени, начала бороться за свое сознание, а я держала ее руки в своих и помогала ей в этой борьбе. Я обещала ей, что она увидит ребенка, и повторяла это обещание, изменяя слова, словно в молитве. Затем она снова погружалась во тьму, которая, как она говорила, была населена полчищами немых демонов, хотя, по ее словам, она их не боялась и даже предпочитала их людям. Когда я сочла, что подходящий момент настал, я послала за кормилицей и младенцем и поселила их в доме. Отец Лореданы мне не препятствовал. С тех пор днем и ночью я распоряжалась приносить ребенка в комнату Лореданы, но поначалу не в моменты просветления. Эти промежутки времени увеличивались с трудом, медленно и наконец превратились в долгие минуты и благословенные часы, и тогда ребенок, конечно, был с нами.
Однако мы еще не были в безопасности, отнюдь нет. Мои десять месяцев истекли, и Лоредана заволновалась. Мы понимали, что если она хочет окончательно исцелиться, она должна видеться со мной три или четыре раза в неделю, а для этого требовалось, чтобы она переехала в Венецию. Мне пора было возвращаться в монастырь. Но из-за ее привязанности к Орсино никто не знал, как это осуществить. Тогда кузина сама нашла выход. Они с ребенком тайно прибудут в Венецию, и там, в своих вдовьих одеждах и под чужим именем, она скромно поселится в нижнем городе, в доме рядом с моим монастырем, чтобы я могла навещать ее. Она будет выходить на улицы только под вуалью и избегать многолюдья. Ее отец, естественно, сразу же отверг эту идею — наотрез. Он был в ярости. Но раз мы хотели спасти ее от ужасного мрака, что еще нам было делать? Я не могла оставить монастырь, поэтому я не давала ему покоя. Не важно, кем он был во Дворце, я отмела все это и умоляла о спасении жизни Лореданы. Я не была ни добра, ни учтива с сиром Антонио. Я заставила его понять, что он не может поставить свои страхи и семейную гордость — я все это понимаю — превыше блага Лореданы. Я посвятила его в наш план и поклялась, что мы сможем сохранить нашу тайну даже от его братьев и всех прочих родственников. Он сдался, я добилась его согласия, и с величайшими предосторожностями мы подыскали дом. Мать с ребенком переехали в нижний город, и так они живут все эти три года, совсем рядом с тем местом, где я сейчас пишу это письмо.
Итак, отец Клеменс, вот вам история ее исцеления, свершившегося благодаря Господу, ибо без веры в Него и молитв наше предприятие было бы невозможно. Я помогла Лоредане вернуть Орсино, но все остальное произошло по Божьей милости и благодаря ей самой. Жаль, что вы не видели ее борьбу с возвращающимися приступами тьмы. Она была храбрым воином. Интересно, почему лучше всего она сражалась ночью? Потому что у нее было больше сил? Не важно, отвага вернулась к кузине, она сохраняет ее по сей день, и сегодня вы вновь увидите в ней приятную и изящную женщину. У нее все еще бывают приступы безумия — возможно, вы об этом знаете, — но она справляется с ними все быстрее, и мальчик служит ей главной опорой, его лицо — первое, которое она ищет. У этого ребенка очаровательный смех. Ему четыре года, он красив, проворен, ловок, силен, и у него глаза Лореданов, только без горестного выражения. Может, оно еще появится, но я молюсь, чтобы этого не произошло. Вы, конечно, понимаете, что его дедушка ненавидит имя Орсино и запрещает его так называть. Однако Лоредана не знает для него другого имени, хоть и избегает употреблять его, когда сир Антонио наносит ей свои тайные ночные визиты. Вы также все поймете, если я скажу вам, что она живет только ради ребенка. Но, осознавая это, она положила себе одно правило и очень стыдится, нарушив его. Чтобы не избаловать мальчика, она разрешает себе видеть его и играть с ним только раз в день. Следующей осенью он начнет учиться. Монахиня, живущая в миру, хорошо начитанная в латыни и арифметике, будет его наставницей. Лоредана говорит мне, что каждый раз, когда ее отец приходит к ним, он не может оторвать глаз от Орсино, и я бы отдала дукат, чтобы узнать, о чем именно он тогда думает. Однажды он объявил, что ребенок никогда не сможет стать знатным венецианцем. А он на что рассчитывал?
