Андрей Ерпылев - Имперский рубеж
– Мне сказали, что у вас сотрясение мозга.
– Они скажут… Слушай! – оживился принц. – А у тебя нет… ну, это… – Он выразительно шевельнул пальцами левой руки – правая, вместе с частью груди была закована в гипс. – У Еланцева всегда было…
– Нет, – отрицательно покачал головой Бежецкий. – Да и нельзя вам, ваше королевское высочество. Врачи запрещают.
– Знаю… Из твоих рук и яд бы выпил… Да, думаю, – больной саркастически улыбнулся одним углом рта, – мне и нальют скоро… Было бы дело лет пятьдесят назад… давно бы налили… Кому нужен претендент на престол?
– Не говорите так.
– Что «не говорите»… Я-то знаю… У Махмуда, говорят, от сучки его парижской… ублюдок есть… Притащит сюда, сделает принцем, а меня… Дурак я был: надо было слушать дядюшку… Женился бы, родил ему внука… Куда бы он делся? И был бы я на коне, а не Махмуд. А теперь… Слушай! Может, мне… в Россию? Как думаешь: признает меня ваш царь? Говорят, таких, как я, признают, князьями делают… Все не как здесь – отравы ждать… Поговори там со своими…
– Вряд ли смогу, – честно признался Саша. – Кто я такой? Такие дела без меня решаются.
– Ты честный… прямой… – прикрыл глаза темными набрякшими веками Ибрагим-Хан: лоб его покрылся испариной, на запавшем виске отчаянно пульсировала жилка. – Жаль, я тебя… не уговорил… Даже орден не дал, думал, успею…
– Да не надо мне никакого ордена!
– Надо… ты мне жизнь спас… А я…
– Да прекратите вы! – рассердился молодой человек. – Неужели я это ради выгоды делал?
– Принести орден… – не слушал его принц, горячечно бормоча себе под нос. – Саблю с бриллиантами… земли… титул…
– Принц! – позвал его Александр и понял, что тот бредит. – Я сейчас врача позову.
– Жену из знатной семьи… и саблю с бриллиантами… орден… – продолжал бормотать Ибрагим-Хан.
Саша укрыл его до горла одеялом, поднялся и, стараясь не греметь подошвами, вышел.
– Ну, что там? – накинулся на него коршуном придворный. – Что он говорил?
– Он бредит, – пожал плечами поручик. – Позовите врача. И покажите, как выйти отсюда…
9
Во дворец Ибрагим-Хана Сашу привезли на сверкающем авто принца, а уходил он пешком. Никто не предложил подвезти до дома приятеля опального властелина, а напомнить самому не позволяла гордость.
Он шагал по улицам Кабула, не обращая внимания на торговцев, пытающихся зазвать его в свои лавочки, томные женские взгляды из-под паранджей, бегущей позади с гортанным щебетанием обтрепанной мелюзги. На тесной и грязной Ширвани за ним увязались два сумрачных, с руками глубоко в карманах афганца в надвинутых на глаза чалпаках… Но стоило поручику как бы невзначай передвинуть на ремне кобуру с «береттой», как оба бесплотными тенями канули в темной щели переулка, одарив напоследок «руси» злобными взглядами. Офицер уже не был тем «вишенкой», что прибыл сюда, в горы, без малого год назад.
Впереди замаячила угловатая громада госпиталя, и поручик с раскаянием вспомнил, что так и не поговорил после того случая с Иннокентием Порфирьевичем, не попросил прощения за те горячечные поиски наркотиков, за те подозрения…
– Полковник Седых в отъезде, – поджала губы знакомая мегера в белом халате. – Ему что-нибудь передать?
– Да нет, ничего… А рядовой Федюнин в какой палате? – Мысль навестить раненого солдата возникла только что.
– Федюнин? – мегера полистала журнал, провела пальцем вдоль колонки. – В четырнадцатом отделении, в хирургическом. Третий этаж, триста семнадцатая палата. А вам он зачем? – подозрительно сощурила она глаза за толстыми стеклами очков.
– Да так… Я его взводный командир… Можно его навестить?
Женщина помолчала, видимо размышляя, стоит ли доверять столь молодому офицеру.
– Можно. Он в очереди на выписку. Долечится дома.
– Его комиссуют?
– Уже. Негоден к строевой. У него подключичная артерия была повреждена, вы в курсе?
Медичка говорила с таким возмущением, будто это именно он, Александр, своими руками покалечил солдата.
– Да, – кивнул поручик. – Мы в одном бою были… Я его из машины вытащил и кровь остановил… Попытался…
Он не понимал, почему оправдывается перед этой немолодой, некрасивой, похожей на учительницу женщиной, и смущенно умолк, не договорив. Но она неожиданно смягчилась:
– Что ж, идите… Стойте! – не дала она сделать ему и шага. – Что же вы к нему с пустыми руками? Гостинец какой-нибудь принесли бы, что ли.
– Да я как-то не подумал, – смутился еще больше Александр. – А что, надо было?
– Эх, молодежь, молодежь… Больные у нас ни в чем недостатка не знают, – тут же отыграла она немного назад. – Питание четыре раза в день, по утвержденному Иннокентием Порфирьевичем меню… Но только представьте себе, как им хочется внимания! И вот посетитель приходит с пустыми руками. Поставьте себя на место вашего солдата: вам это было бы приятно?
– Ну… – Саша честно попытался и не смог. – Я никогда не лежал в госпитале…
– Типун вам на язык – и не надо! Вот. – Мегера порылась в ящике стола и выложила перед поручиком плитку шоколада в яркой обертке. – Отнесите хотя бы это. И не вздумайте отказаться!..
Саша уже давно скрылся из глаз, а женщина все сидела, опустив голову.
– Ох, дети, дети… – пробормотала она, сняла очки, без которых ее глаза стали больше и беспомощнее, и вытерла непрошеную слезинку. – Когда же все это кончится…
* * *– Здравия… – попытался встать с койки Федюнин, но Александр показал жестом: сиди, мол, сиди, – …желаю, ваше благородие.
– Здорово, Федюнин, здорово! – Поручик выдвинул из-под стола табуретку – пластиковую, дерево тут было на вес золота – и уселся, закинув ногу за ногу. – Ну, как ты тут?
Коротко стриженный, исхудавший – шея, торчащая из чересчур широкого воротника темно-коричневого халата с вытравленным хлоркой номером «14» на груди, казалась цыплячьей – солдат уже не выглядел наглым и разбитным. А может, не хотел пыжиться перед офицером, которому исповедовался в темном кузове на тряской дороге, думая, что часы на белом свете сочтены. Палата пустовала, все койки, кроме одной, были заправлены.
– Да нормально уже, – спрятал глаза солдат. – Поначалу-то тяжко было… Думал, все, Федюнин, отплясал свое. А сейчас уже ничего. Рука вот только… – Он покачал здоровой рукой другую, висящую на перевязи. – Не слушается, зараза. Доктора говорят: нерв какой-то зацепило.
– Ну-ка, пошевели пальцами, – потребовал офицер, и больной с видимым напряжением шевельнул скрюченной, похожей на птичью лапу кистью. – Видишь! Шевелится – значит, все в порядке будет.
– Вот и доктора говорят… Мол, тренировать надо.
– Дома и натренируешь, – подмигнул Бежецкий. – Тебе ведь не у станка стоять, не в поле работать, а?
Федюнин вообще пригорюнился.
– Вы ребятам не рассказали, ваше благородие, что я вам там, в машине, плел?
– Ну да, только и ждал я, когда до дому доберусь, чтобы солдатам твою подноготную выкладывать. Ты в своем уме, братец? Я ведь офицер и дворянин. Ты про слово такое «честь» слышал?
Солдат промолчал.
– Так что будь спокоен, фартовый, никто ничего про тебя не узнает. Разве только сам проболтаешься по пьянке. Но тут уж вины моей нет.
– Спасибо, ваше благородие!
– Ладно, ладно… Думаешь, я твою тайну за так буду хранить?
Мысль эта осенила поручика только сейчас: а что, если…
– А что надо сделать?
– Сделаешь ты, Федюнин, вот что… Помнишь, порошок на месте падения «Святогора» нашел?
– Ну!
– Вот тебе и ну! Наркотики это. Кто-то их тайно в Россию переправляет. Вот ты, как только домой вернешься, ступай в ближайшее жандармское управление и доложи там все, как на духу. Мол, везут зелье в гробах с павшими солдатами, а поручик Бежецкий, мой командир, приказал мне все это вам передать, чтобы преступников тех…
– Так точно, – просиял солдат. – Все сделаю, как велите. Понятное дело – вам тут не след кипеж-то поднимать: еще укокают мазурики!
Федюнин забылся и снова начал сыпать воровскими словечками, но наткнулся на укоризненный взгляд офицера и замолчал.
– Вот примерно так и расскажешь. Ладно, Федюнин, пойду я. А уж меня, солдат, не подведи.
Александр встал, в кармане что-то зашуршало, он сунул руку в карман и долго непонимающе изучал вынутую на свет божий рязмякшую от тепла шоколадку.
– Вот тебе, Федюнин, презент от одной дамы, – улыбнулся молодой человек. – Только не проси – не скажу, от какой.
– Благодарствуем, – повертел в руках лакомство солдат.
– На здоровье. Ну, поправляйся давай!
Саша направился, было к двери, но солдат негромко окликнул его:
– Ваше благородие…
– Чего тебе? – обернулся офицер.
– Вы ко мне, как к человеку, – словно решившись на что-то, заявил больной. – Ну и я сволочью не буду… Зря вы в госпитале-то шмон тогда наводили – наркоту не здесь в ящики со жмурами пакуют.
