Андрей Дай - Поводырь в опале
И вот стоит даже подумать о том, что посланный на тот ручей человек просто покажет кому-нибудь кроме меня свою находку, страшно становится. Золотая лихорадка — детский сад по сравнению с тем, что там, на Чуе, начнется.
Так и это еще полбеды. В тех же самых горах гигантское серебряное месторождение прячется. Огромное и невероятно богатое. В непосредственной близости, так сказать, от изумрудов. И если туда народ камешки искать попрет, то, что помешает там же и геологам походить? Ничего! А я это, в мое время называвшееся Асгат-Озерное, месторождение для себя храню. Дюгамеля вон уговорил границу с Китаем спрямить, чтоб все на территории моего Южноалтайского округа оказалось. А не как тогда, в иной жизни было — часть у нас, основное в Монголии.
И если я решаюсь эти мои, резервные, зеленые кристаллики, из земли начать вытаскивать, делать это нужно прямо сейчас. Пока есть время отчаянным и не болтливым господам туда добраться и зимовье себе организовать. А весной, с добычей и первыми гонцами от Потанина — обратно. Только кого послать?
— Отпишите Петру Григорьевичу, что я согласен с его предложением, — возвращая бумаги Штукенбергу, сказал я. — Пусть присылает доверенное лицо для переговоров.
Глава 10
Три против одного
К пятому июлю одна тысяча восемьсот шестьдесят пятого года на моем рабочем столе собралось четыре очень важных бумаги. Четыре неожиданных известия, три из которых были скорее добрыми, чем злыми, и одно — совершенно отвратительное. По традиции, начну с плохого.
Во второй декаде июня на телеграфной станции Томска приняли депешу из канцелярии генерал-губернатора за подписью статского советника, члена Совета Главного управления западной Сибири от Министерства Юстиции, Виктора Ивановича Спасского. В телеграмме, этот чиновник, как не преминул обратить внимание Герасик, даже имевший ниже чем у меня чин, ссылаясь на приказ главноуправляющего Вторым отделением собственной ЕИВ Канцелярии, графа Панина, предписывал немедленно арестовать практически всех Томских нигилистов. Само по себе — младший осмелился что-либо предписывать старшему — из ряда вон выходящее событие! Так еще и ни о каких обвинениях в послании не говорилось. Будто не в Империи живем, где властвует Государь Император и Закон, а в каком-то средневековом арабском княжестве. Я понимаю, что графа Панина некоторые неокрепшие умы боятся до дрожи в коленях, но не за четыре же тысячи верст же!
Жаль, Дюгамеля к тому времени в Омске уже не было. Убыл в Москву, о чем я был заранее оповещен. Оставайся Александр Осипович, так сказать, на боевом посту, очень может быть, я этой странной телеграммы вообще бы никогда не увидел. Генерал-лейтенант, насколько мне известно, ни к какой партии не принадлежал, и явного предпочтения не оказывал. А был более всего озабочен… Как бы выразиться-то поточнее… Скажем, степенью благосклонности Государя к его скромной персоне. И раз царь явно к действительному статскому советнику благоволит, то, значит, и со стороны Омска у меня проблем быть не должно.
Хотя, нужно признаться, что не истратил бы я столько сил на приручение этих диких областников, не обнаружил бы я от их деятельности несомненную пользу, так и не заметил бы легкого юридического произвола. И, пожалуй, тоже не рискнул бы ссориться с лидером столичных консерваторов. Но так сложилось, что Потанин ко времени получения предписания, уже вовсю развернулся в Кош-Агаче, и вернувшийся в губернскую столицу князь Костров, был от широко известного в узких кругах путешественнике в полном восторге. О перемещениях Ядринцова с компанией я получал еженедельные отчеты Варешки — причем большей частью весьма благожелательные, и иногда почитывал рукописи пересылаемых с оказией статей для коммерческого приложения к ТГВ.
Бывший артиллерийский поручик Колосов прислал из Кузнецка развернутый отчет о процессе переселения семей мастеровых с закрытого Томского железоделательного завода. Дельный такой, и неплохо проработанный план, с указанием должностных лиц Кузнецкого окружного правления, которые хоть как-то могли повлиять на его исполнение. Молодец! Замечательный ход! Три к одному, что пушкарь, прежде чем отдать письмо на почту озаботился ознакомить с его содержанием местных чиновников. Воспитывал энтузиазм в не блещущих трудолюбием крючкотворах, так сказать. И напомнил мне о существовании этих господ. Теперь, если что-то пойдет не так, как задумывалось, строгий губернатор сможет вызвать кого-нибудь в Томск, и наказать кого попало.
Кузнецова, пока в гимназии летние каникулы, отправил в Красноярск. С двумя конвертами. Один он должен был передать тамошнему губернатору, а текст из второго зачитать от моего имени купцам. Оба послания, в первую очередь, касались будущей железной дороги. Пора было привлекать восточных соседей к нужному всей Сибири делу.
Последний из известных мне областников, поручик в отставке Усов, в компании с десятком надежных казачков и моим Артемкой, уплыл с попутным пароходом в Бийск. Там он должен был забрать у купца первой гильдии Гилева посылку для меня, и, в сопровождении пары конвойных, вернуться, а денщик и остальные бородачи, купив по три лошади — верховую и по две заводных — совершить рывок в Чуйскую степь. Месяц туда, месяц — обратно. Месяц там. Казачок получил собственноручно мной нарисованную схему, и прямой приказ — вернуться в срок, даже если эти проклятые зеленые камешки не найдет. Ну и естественно — никому добычу, буде она будет, не показывать, и о целях этого разведывательного налета ни с кем не говорить. На всякий случай, я оформил на себя всю долинку речки, как старательский участок, а Артемке выписал доверенность. Для гарнизона же тамошней крепости и гражданских властей, они имели бумагу, согласно которой я послал их выяснить возможность заселения предгорий хребта Чихачева.
Так что, радостно улыбаясь, я написал ответ в Омск господину Спасскому, примерно такого содержания: «Сударь статский советник. Извольте слать предписания своим подчиненным. Я же, начальник и старшее должностное лицо МВД в Томской губернии, а не служащий его сиятельства, графу Панина, или Министерства Юстиции. Хотя и отношусь к ним со всем уважением. Кроме того, соблаговолите указать — в чем именно перечисленные господа обвиняются. Действительный статский советник, Герман Густавович Лерхе».
Знающий внутренние обычаи чиновничества должен оценить такое лаконичное — все уместилось в шесть строк — послание. На молчаливом языке писарей и журналистов, это прямое намеренное оскорбление. А если учитывать, что отправил я его посредством обычной почтовой корреспонденции — так и подавно.
Что будет дальше, не трудно было спрогнозировать. Через неделю, когда письмо неспешно дотелепается до Омска, Спасский побежит к другому члену совета Главного управления — действительному статскому советнику Александру Степановичу Воинову — представителю МВД в Западной Сибири. Я с ним лично не знаком, но слышал, что господин этот служит в наших краях давно, в специфике администрирования этих огромных и слабозаселенных территорий отлично разбирается, и ценность образованных людей хорошо понимает. Еще, он, так сказать, либерал и сторонник реформ. Писал даже Валуеву в Санкт-Петербург докладную о необходимости включения губерний Омского правления в перечень земель, на которые должна была распространиться земская реформа. При его непосредственном участии в столице наместничества уже парочка училищ открылось.
Прогрессивный, в общем, человек. Я мог надеяться, что с запросом в Министерство касательно исполнения предписания Минюста об аресте людей без предъявления обвинения, он торопиться не станет. В идеальном случае — дождется возвращения Дюгамеля. А вот потом все закрутится-завертится. Александр Осипович человек мягкий. Граф Панин для него влиятельный столичный вельможа, приближенный к особе Императора. Значит — предписание Второго отделения — это чуть ли не рескрипт самого царя. Приказ, который требуется немедленно и со всей старательностью исполнять.
Дюгамель отпишет мне. На этот раз — в виде прямого распоряжения. Я отвечу, что поименованных господ в Томске нет. И еще раз поинтересуюсь — в чем конкретно их обвиняют. Он что-то ответит, потом снова я… И так, вполне возможно, до самой весны и будем бумагу пачкать.
А тем временем и из столицы ответят. Я ведь сразу после оскорбительной записки Спасскому, сел депеши строчить. Великой княгине Елене Павловне, принцу Ольденбургскому, Великому князю Константину. Ну и царским деткам конечно.
Владимиру — его влияние в придворной камарилье еще не слишком велико, но он определенно набирает очки. Причем, удивительно быстро. Все-таки — ясного ума человек.
Александру. Для него нужно тщательно слова подбирать. Никаких компромиссов, никаких серых цветов. Пока еще для этого Великого князя есть только черное и белое. Любой нюанс, любая оговорка послужит причиной, чтоб Александр, вместо того чтоб помочь, примет сторону ретроградов. Хотя, честно говоря, до этого случая, младший брат цесаревича неизменно выказывал мне свое особое расположение.
