Игорь Николаев - 1919
— Новый мир… — задумчиво повторил Шейн, необычно серьезный и сдержанный. — Хорошо получилось, мне нравится. Надо будет подсказать какому-нибудь газетчику, они любят, чтобы красиво и со смыслом…
Американец щелкнул затвором дробовика, проверяя его ход, вставил патрон и закончил:
— Может быть, из этого бардака получится действительно новый, хороший мир. Только вряд ли.
Гулко забухали минометы на территории, занятой Антантой, в воздухе загудели мины.
— Головы ниже! — приказал Дрегер, и неожиданно его слова утонули в слитном реве множества глоток — волна атакующих «штосструппенов» разом выплеснулась из окопов, чтобы захлестнуть крошечный гарнизон осажденных «кротов». Их было много, казалось, целые сотни разъяренных бошей набегают со всех сторон, с оружием наперевес и яростной решимостью на перекошенных лицах. На мгновение лейтенант почувствовал невольное уважение к неизвестному командиру немцев — требовалось настоящее искусство, чтобы подготовить такую внезапную атаку. И безумная храбрость, чтобы решиться на нее в преддверии штурма сил Антанты. К уважению прибавилась весомая толика гордости — значит, взвод казался бошам слишком опасным, чтобы оставить его без внимания.
В следующий момент чувства растворились в огне боевой ярости, затопившей все существо Дрегера.
— Бей их! — рявкнул во все горло лейтенант. — Бей!
Глава 9
К исходу третьего часа сражения Рош даже перестал молиться. У него не осталось сил на связные мысли, а тело словно разламывалось на части. Казалось, «слонобой» прибавляет не менее килограмма веса с каждым выстрелом, а амортизатор уже не спасал от ударов отдачи.
Достать патрон, перезарядить, выстрелить. И снова, и снова. Среди «истребителей танков», вооруженных «Т-геверами» бытовала ехидная, но точная шутка: «Сколько раз из него можно выстрелить? Дважды: один раз — с правого плеча и один раз — с левого». Но Рош продолжал огонь.
Обычно расчет «клепальщика» составлял два человека, стреляющих по очереди. Напарника у бразильца не было, но тем не менее в этот день его сопровождала истинно королевская свита — группа поддержки в пять человек, лично отобранных лейтенантом и самим стрелком, — для охраны и поддержки. Франциск полностью положился на них и действовал без оглядки на охрану, предоставив спутникам действовать по своему усмотрению.
Подбить — по-настоящему повредить, а не просто попасть — танк очень трудно. Машина велика, плотность механизмов достаточно низкая, а пуля чудовищного для простого пехотинца калибра обладает ничтожным заброневым воздействием. Рош не обманывался относительно своей значимости для обороны от броневых сил. Но сегодня словно сам архангел Михаил коснулся его огненным перстом, удесятеряя силы стрелка и умножая мощь оружия. Боль от отдачи, уставшие руки, слезящиеся от напряжения глаза — все это воспринималось отстраненно, словно через преграду. Никто не поверил бы, что человек способен вести огонь из «гевера» в таком темпе и с такой точностью, но Рош даже не задумывался о том, что творит легенду.
Достать патрон, перезарядить, выстрелить. И вновь немеющие пальцы чувствуют тепло гладкой гильзы очередного патрона.
Атакующие отнеслись к немецкому гарнизону с должной серьезностью, выделив немалые силы, но саму атаку организовали странно, даже нерешительно. Коробки тяжелых танков — три или четыре штуки — остановились в отдалении, поливая позиции неприцельным пулеметным огнем, пехота также залегла. Вперед, в промежутки между танками, выдвинулись машины, о которых немцы много слышали, но до сих пор не видели в деле. Странные, похожие на обычные, только сильно похудевшие «Рено» без башни, гусеничные танкетки[103] устремились на батальон Хеймана. Большие ведущие колеса походили на огромные глаза насекомого, а узкие гусеничные ленты мелькали траками, как лапки многоножек, разбрасывая рыхлую землю. Шустрые машины, похожие на огромных жуков, деловито огибали провалы воронок, лавировали между столбами и бетонными надолбами. Время от времени, с коротких остановок, они выпускали одну-две пулеметные очереди, скорее для устрашения, чем для реального ущерба.
Стрелять по танкеткам было гораздо проще, чем по обычным «Маркам» или даже «Уиппетам» — маленькие машины не могли преодолевать значимые препятствия, выбирая обходные пути и удлиняя маршрут. Да и бронированы были скорее символически. Строго говоря, Рош не столько подбивал сами «трехтонники», сколько пугал экипажи, чувствующие себя очень неуютно в жестяных банках, которые пробивались хорошо навазелиненным пальцем. Но три танкетки — невероятный результат для одного стрелка — уже замерли неподвижно, а остальные, судя по все более удлиняющимся петлям, которые они выписывали, совершенно не горели желанием продолжать наступление.
Рош был далек от заблуждения, что он единолично отбил атаку бронетехники, «клопов» забрасывали гранатами, обстреливали из всего оружия, какое собрали «штосструппены». Но сейчас бразилец вполне обоснованно мог считать себя главным орудием лейтенанта Хеймана.
* * *Шейн перезаряжал винчестер и витиевато, с душой ругался в адрес горе-спасителей, мешая обычные проклятия с каким-то жутким жаргоном, в котором угадывались «шлюхины дети» и «выродки скунса». Американец только что попытался повторить старый трюк со сбиванием гранат дробью, но неудачно, только зря растратил патроны.[104]
Дрегер, хотя и не поощрял в своем взводе ругань, был с ним полностью согласен. Если бы внешние силы атаковали немцев сразу, всей массой, скорее всего, они добились бы победы — боши вынужденно разделили силы, одновременно удерживая внешнюю оборону и блокируя «кротов». Немцы нападали на осажденный взвод яростно, но безуспешно, растрачивая солдат и боеприпасы. Но то, что должно было стать решительной атакой, выродилось в чертову неразбериху, дикую по меркам девятнадцатого года. Да что там, выпускать вперед легкую технику мелкими порциями без поддержки пехоты и артиллерии считалось ошибкой уже в семнадцатом. Дрегер был абсолютно уверен, что атаку планировал и организовывал не майор Натан, хорошо заучивший военные уроки, но легче от этого не становилось.
Натиск гуннов они пока удерживали, по прикидке лейтенанта, его маленький взвод оттягивал на себя не меньше роты, но и цену саперы платили соответствующую. Траншейную пушку со всем расчетом все же накрыло из духового бомбомета. Два своих и два трофейных пулемета не позволяли немцам добраться до рукопашной, в которой они наверняка задавили бы «кротов» числом, но «косильщики» потратили почти все патроны. Люди были измотаны и держались уже на исконно британском упрямстве.
И еще на американской бесшабашности, подумал Уильям, увидев, как Шейн вставил в магазин последний патрон и ласково похлопал приклад. Винчестер и его стрелок собрали богатый урожай бошевских жизней, без них было бы гораздо труднее. Недаром немцы пытались добиться запрещения американских дробовиков как бесчеловечного оружия.[105]
Очередная граната взорвалась, не долетев до траншеи, похоже, оружие у гуннов стало совсем плохое — то осечки, то преждевременное срабатывание. Осколки забарабанили по импровизированному перекрытию из фанерных щитов и проволочной сетки. Прямо под ноги Дрегеру молча свалился один из баррикадиров, над правым глазом у него зияло черно-красное отверстие, нижняя челюсть конвульсивно дергалась, страшно щелкая зубами. Лейтенант отвернулся, убирать тело не было ни сил, ни возможности — боши, по-видимому, собирались с силами перед новым броском.
Дрегер глянул в сторону, где находились основные силы Антанты, затем на Мартина Беннетта. Огнеметчик сгорбился в нише под бруствером, в полной выкладке, но без шлема, по черному от сажи лицу катились крупные капли пота, оставляя размытые дорожки. Беннетт пока не вступал в бой, огнемет был последним резервом взвода, и, как бы тяжело ни приходилось, Уильям берег этот козырь на самый крайний случай.
Дрегер устал, его мучил голод, еще больше — жажда, но лейтенант содрогнулся при мысли о том, что должен чувствовать австралиец, запертый в кожаном огнеупорном костюме. Уильям молча протянул Мартину свою фляжку, на дне которой плескались последние капли. Тот также молча, с благодарным кивком принял дар.
— Снова идут! — крикнул один из «кротов», но Дрегер уже и сам все видел. На мгновение он испытал суеверный ужас перед врагом — казалось, немцы не знали ни страха, ни сомнений, раз за разом бросаясь на приступ.
«Майор, пора нас выручать», — подумал Дрегер, чувствуя, как отчаяние подступает все ближе.
* * *Командовать батальоном, пусть изрядно потрепанным, оказалось неожиданно интересно. Интересно и… страшно, потому что Хейман не привык нести ответственность за такое число людей. Успех минувшего дня воодушевил его, окрылил подчиненных и заставил поверить, что новые обязанности лейтенанту вполне по плечу. День сегодняшний принес Фридриху не разочарование, а скорее горькое понимание — насколько он ошибался. Попытки выбить закопавшихся в землю английских окруженцев раз за разом заканчивались неудачей — под шквальным пулеметным огнем немецкая пехота откатывалась назад, оставляя за собой трупы. Хорошо хоть раненых удавалось оттащить. Томми на совесть укрепили захваченный участок траншеи с боковыми ответвлениями, по уму, британцев следовало выкуривать минометами и целыми ящиками гранат, но не было ни того, ни другого. Минометов удалось собрать целых три, но один — древнее пневматическое барахло — сдох после первых трех выстрелов, резко упало давление в баллоне, и орудие превратилось в бесполезный хлам. Ко второму, нормальному, девятисантиметровому, оказалось всего пять зарядов — разве что попугать наступающих. Третий приспособили как противотанковую пушку, Хейман сомневался, что из затеи что-нибудь получится, но Зигфрид клялся, что штука надежная — он сам такую видел под Аррасом. Фельдфебель долго черкал на чудом уцелевшем клочке бумаги огрызком карандаша, потом целое отделение сколачивало станок из кое-как набранных досок, выбирая те, что поцелее. Конечно, оказалось, что горе-конструкторы допустили уйму ошибок, и вторую половину ночи станок переделывали заново, уже не столько ради пользы, сколько из самолюбия и голого упрямства.
